Правдивость кое-каких его показаний вызывала сомнения. Я пытался отыскать зацепку, доказывающую, что он не вернулся домой в Бруклин, как утверждал, а отправился либо на квартиру Сары Яффе на Восьмидесятой улице, либо же к Дафни О’Нил, на Четвертую улицу.
Меня окликнули:
– Эй, Гудвин, ты бы прервался.
Голос принадлежал помощнику окружного прокурора, который вместе с двумя секретарями сортировал и приводил в порядок бумаги и папки. Я потянулся. Меня безудержно клонило в сон. Было глупо притворяться, будто я в состоянии сидеть и читать.
– Дальше по коридору есть кабинет с диваном, – заметил один из секретарей. – И там никого не будет. Сегодня суббота.
За возможность прилечь на диван я отдал бы миллион долларов, а потому решил отказаться. Я встал, объявил, что схожу прогуляться и скоро вернусь, и вышел.
Снаружи меня ожидало потрясение: уже светило солнце. Рассвет несколько привел меня в чувство, и планы мои изменились. Я встал на тротуаре, остановил первое же направляющееся на Верхний Манхэттен такси и назвал водителю адрес, известный мне как никакой другой.
В это время суток улицы Манхэттена практически пустовали – ни машин, ни пешеходов. Пустынной выглядела и Западная Тридцать пятая, когда я расплатился с шофером и выбрался из такси.
Поскольку входная дверь наверняка была заперта на засов, я не стал подниматься на крыльцо, а спустился на четыре ступеньки к подвальной двери и нажал на кнопку звонка. Кухня и комната Фрица огласились трезвоном. Затем изнутри донеслись звуки отворяемой двери и приближающихся шагов, Фриц осмотрел меня в глазок и открыл.
– Боже, ну и видок у тебя, – проговорил он вместо приветствия.
Я ответил, что именно по этой причине и заскочил. Нужно привести себя в порядок. Извинившись за беспокойство, я отправился наверх. По пути даже не бросил взгляда в кабинет – сразу поднялся к себе, принял душ, побрился и переоделся. Возможно, вид мой от этого немного выиграл, но почувствовал я себя лучше.
Спустившись вниз, я услышал возню на кухне и отправился туда. Фриц был уже там, как раз надевал фартук.
– Что так рано? – поинтересовался я. – Только половина шестого.
– Апельсиновый сок через две минуты. Завтрак через десять… Хватит для начала.
– Я ухожу.
– Нет, сначала ты поешь.
Так я и поступил, хотя и испытывал некоторые угрызения совести, поглощая при подобных обстоятельствах вульфовскую жратву. Фриц составил мне компанию, сидя на табуретке да позевывая, когда не надо было подавать еду. В какой-то момент он заметил:
– Это уже входит в привычку.
– Что?
– Да такой вот ранний завтрак. Вчера примерно в это же время… нет, чуть попозже я варил яйца для мистера Вульфа и Сола.
Я так и замер над блином.
– Что ты делал?
– Варил яйца для мистера Вульфа и Сола.
Я откусил блин и медленно его прожевал.
На самого блестящего и разностороннего детектива в Нью-Йорке Сол Пензер походил менее всех известных мне лично и понаслышке сыщиков. Тем не менее он, как никто другой, заслуживал подобного титула. Он был так хорош, что с легкостью находил применение своим талантам без всякого бюро по найму, причем отрабатывал гонорар до последнего цента. Если нам требовалась помощь, Вульф в первую очередь обращался к нему. Мы пользовались его услугами сотни раз.
Как бы ненароком я поинтересовался:
– Полагаю, Сол исполняет мои обязанности?
– Понятия не имею, чем занимается Сол, – твердо ответил Фриц.
Все было ясно. Очевидно, Фрицу дали понять, что, когда я появлюсь, мне можно сказать, что Сол являлся на ранний завтрак, но не более того. Я не пытался вытянуть из него остальное, ибо по опыту знал, что не стоит и пытаться.
Перед тем как уйти, я заглянул в кабинет. Пятничная почта под пресс-папье на столе Вульфа сюрпризов не содержала. Я не обнаружил ни малейшего намека на то, зачем понадобились услуги Сола, ни там, ни в заметках, ни в календаре.
Однако в сейфе мне попалось кое-что указывавшее, что наняли его отнюдь не для пустячного дела. В сейф я залез, чтобы одолжить небольшую сумму. Один из его внутренних ящиков разделен пополам. Справа лежит наличность на мелкие расходы, а слева – неприкосновенный запас.
Взяв пять двадцаток из правой части, я заметил в левой листок, которого раньше там не было, и вытащил его, чтобы посмотреть. На нем стояла карандашная надпись, сделанная аккуратным почерком Вульфа: «27/06/52 $2000 Н. В.».
Согласно устоявшемуся правилу, мы держали неприкосновенный запас, пять тысяч долларов, в виде потрепанных сотен, двадцаток и десяток. Быстрый пересчет купюр подсказывал, что листок действительно содержал отметку о выдаче наличных: не хватало двух тысяч.
Это было интересно, настолько интересно, что я, пожалуй, позабыл бы попрощаться с Фрицем, не услышь он, как я выхожу из кабинета, и не появись в прихожей, чтобы закрыть за мной дверь. Я сказал ему, что Вульфу можно сказать о моем появлении к раннему завтраку, но не более того.
Возвращаясь на Леонард-стрит в такси, я, естественно, ломал голову, для чего Солу Пензеру потребовались две штуки, – при условии, что это связано с делом Идз – Фомос – Яффе. Я сочинил массу версий, начиная с поездки в Венесуэлу для выяснения подноготной Эрика Хэя и заканчивая подкупом Энди Фомоса с целью выведать нечто сообщенное ему женой, но ни в одну гипотезу так и не поверил.
Упомянутые мною пять часов сна между ранним утром пятницы и утром понедельника пришлись на воскресенье, с четырех до девяти утра. И провел я их на бугристом стареньком диване в штаб-квартире убойного отдела Западного Манхэттена на Двадцатой улице.
Хорошенько покопавшись в памяти, я мог бы предоставить подробный отчет о сотне дел, в которых тогда участвовал, но сомневаюсь, что в этом будет какой-либо смысл. Поэтому, если не возражаете, опущу детали. Я высидел на двух десятках допросов – на Двадцатой улице, Леонард-стрит и Центр-стрит. Прочел великое множество отчетов и сводок. Бо́льшую часть воскресенья провел в полицейской машине, объезжая с мандатом, подписанным самим заместителем комиссара, свидетелей из длиннющего списка, на которых ссылались в своих показаниях подозреваемые.
Должен признаться, что, вернувшись около полуночи на Двадцатую улицу, я надеялся на новое свидание с просиженным диванчиком, но такая возможность мне не выпала. Развалилось алиби Брукера. Почувствовав, что ему дышат в затылок, он поменял показания и теперь утверждал, что от Вульфа направился на квартиру Дафни О’Нил, где и провел ночь. Она это подтверждала.
Когда я вернулся с воскресной прогулки, капитан Ольмстед как раз начинал ставить Дафни в щекотливое положение. Меня пригласили принять участие в вечеринке, и я согласился. Закончилась она около шести утра в понедельник.
Я снова возмечтал о диванчике, но не тут-то было. Следовало либо раздобыть чистую рубашку, либо где-то спрятаться. Поэтому я отправился на Тридцать пятую улицу и повторил субботнее представление, включая и завтрак, приготовленный Фрицем.
Вульфа я, естественно, не видел. Я звонил ему раз в день, но ни убийство, ни Сол Пензер в наших разговорах не упоминались. Он был брюзглив, а я обидчив. Беглый осмотр содержимого сейфа показывал, что больше денег из неприкосновенного запаса не изымали.
Вернувшись на Двадцатую улицу, чистый и внешне свежий, а на самом деле валящийся с ног от усталости, я шел по верхнему коридору, когда вышедший из кабинета коллега – в те дни я мог без всякого стеснения назвать этим словом копов из убойного отдела – окликнул меня:
– Эй, где тебя черти носят?
– Разуй глаза. – Я ткнул в свою рубашку и галстук. – Не видишь, что ли?
– Ага, дай-ка потрогаю. А я уж собирался объявлять общую тревогу. Тебя ждут в кабинете комиссара.
– Кто ждет?
– Стеббинс звонил дважды. Он там с инспектором. Внизу машина. Давай дуй.
Одни полицейские водители предпочитают находить оправдания для гонки, другие – нет. Этот особо не сигналил, но на газ давил не стесняясь. Должно быть, когда он учился в четвертом классе, недовольный учитель заставил его написать пятьсот раз «„Чуть-чуть“ не считается», и этот урок он усвоил как следует. Жаль, я не засек время, за которое мы покрыли расстояние от Западной Двадцатой улицы, 230, до Центр-стрит, 240. По прибытии я заметил этому лихачу, что ему стоило бы установить на приборную панель автомат, торгующий страховками, какие стоят в аэропортах, на что он осклабился: «Впечатлило, а, приятель?»
Впечатлило, но гораздо меньше, чем общество, ожидавшее меня в просторном и роскошном кабинете комиссара полиции Скиннера. Помимо его самого и окружного прокурора Боуэна присутствовали два заместителя комиссара, Кремер, еще один инспектор, помощник инспектора, капитан и сержант Пэрли Стеббинс.
И все они определенно ждали меня, ибо повернулись в мою сторону, когда я вошел, и не отводили глаз, пока я продвигался к столу.
