— Но в нашем случае, — заметил Антони, — у прекрасной Розмари не было выбора.
Главный инспектор Кемп продолжал.
— Какой-то неизвестный выводит мистера Бартона из равновесия. Тот становится подозрительным и, надо сказать, у него для этого достаточно оснований. Не пожелай он следить за Фаррадеями, он никогда бы не стал покупать загородный дом. Она его быстро раскусила — ей помогли в этом бесконечные разговоры о банкете и настойчивые просьбы, чтобы они там присутствовали. Она не из тех людей, которые ждут и наблюдают. Ее сумасбродная натура проявляет себя, она с ним расправляется! Вы можете сказать, что все эти рассуждения построены на особенностях ее человеческих качеств. Но я скажу, что единственным лицом, у которого была возможность подбросить что-то в бокал мистера Бартона как раз перед тем, как тот его выпил, была дама, сидящая справа от него.
— И никто не заметил, как она это сделала? — спросил Антони.
— Именно. Они могли бы заметить — но не заметили. Допустим, если вам угодно, она довольно ловка.
— Форменный фокусник.
Рейс кашлянул. Он достал трубку и начал ее набивать.
— Только одно возражение. Предположим, леди Александра сумасбродна, ревнива и страстно влюблена в своего мужа, предположим, она не остановится перед убийством, но считаете ли вы ее способной подложить порочащие улики в сумочку девушки? Девушки совершенно невинной, доброй, не причинившей ей ни малейшего вреда?
Инспектор Кемп смущенно заерзал на стуле и тупо уставился в чашечку с чаем.
— Женщины не играют в крикет, — сказал он, — это вы имеете в виду.
— В действительности многие из них играют, — улыбнулся Рейс. — Но мне приятно видеть ваше смущение.
Кемп не стал вдаваться в полемику и с покровительственным видом повернулся к Антони.
— Кстати, мистер Браун (я по-прежнему буду вас так называть, если вы не возражаете), мне хочется от души поблагодарить вас за то, что вы, не откладывая в долгий ящик, привели к нам Ирис Марло и заставили рассказать эту самую ее историю… Думаю, мы сняли с ее души камень — она ушла домой совершенно счастливая.
— После похорон, — сказал Антони, — надеюсь, она ненадолго уедет за город. Мирная и тихая жизнь и при этом отсутствие тетушки Люциллы с ее непрекращающейся болтовней помогут ей восстановить силы.
— Язык у тети Люциллы работает с полной нагрузкой, — сказал, усмехнувшись, Рейс.
— Могу это подтвердить, — отозвался Кемп. — К счастью, не было необходимости записывать ее показания. Не то бедного секретаря отправили бы в больницу с вывихнутой рукой.
— Ну что ж, — сказал Антони, — смею заметить, инспектор, вы правы, заявив, что данное дело никогда не появится в суде, но это крайне неудовлетворительный итог… И еще одна вещь нам неизвестна: кто же написал Джорджу Бартону письма, сообщавшие об убийстве жены? У нас на этот счет нет ни малейших предположений.
— А вы по-прежнему настаиваете на ваших подозрениях, Браун? — спросил Рейс.
— Руфь Лессинг? Да-, склонен считать ее наиболее вероятным кандидатом. По вашему утверждению, она призналась в любви к Джорджу. Что ни говорите, Розмари была ей ненавистна. И вдруг она увидела благоприятную возможность избавиться от Розмари, при этом она была полностью убеждена, что, устранив с дороги Розмари, она без помех сможет выйти замуж за Джорджа.
— Согласен, — сказал Рейс. — Допускаю, спокойствие и деловитость Руфи Лессинг — качества, необходимые для того, чтобы задумать и осуществить убийство, к тому же она лишена жалости — продукта чересчур развитого воображения. Да, в отношении первого убийства я с вами согласен. Но совершенно не понимаю, зачем она осуществила второе. Не могу понять, с какой стати ей отравлять человека, которого она любит и за которого хочет выйти замуж! И еще одно возражение: почему она держала язык за зубами, когда увидела, что Ирис бросила пакет из-под цианида под стол?
— Возможно, она этого не видела, — нерешительно предположил Антони.
— Полностью уверен, что видела, — сказал Рейс. — Когда я ее допрашивал, у меня сложилось впечатление, что она чего-то недоговаривает. Да и сама Ирис Марло думала, что Руфь все видела.
— Продолжайте, полковник, — сказал Кемп. — Выкладывайте ваши мысли. Я полагаю, вам есть что рассказать?
— К сожалению, нет. Дело яснее ясного. Всякое соображение порождает новые возражения.
Рейс задумчиво перевел взгляд с лица Кемпа на лицо Антони и на нем задержался. Брови Антони поползли вверх.
— Не хотите ли вы сказать, что считаете меня главным преступником?
Рейс медленно покачал головой.
— Не вижу оснований, с чего бы вам убивать Джорджа Бартона. Мне кажется, я знаю, кто убил его, а также и Розмари Бартон.
— Кто же это?
Рейс неторопливо, будто подбирая слова, проговорил:
— Забавно, все подозрения у нас падают на женщин. Я тоже подозреваю женщину. — Он помолчал и негромко произнес:
— Я считаю, что преступницей является Ирис Марло.
Антони с грохотом отодвинул стул. Его лицо мгновенно стало темно-малиновым, а затем он с усилием овладел собой. Он заговорил с наигранной игривостью и по-обычному насмешливо, но голос его дрожал.
— Ради бога, давайте обсудим подобную возможность, — сказал он. — Почему Ирис Марло? И если это так, с чего бы ей, скажите мне, по ее собственному признанию, выкидывать пакет из-под цианида под стол?
— Потому что, — сказал Рейс, — ей было известно, что Руфь Лессинг все видела.
Антони тщательно, склонив голову набок, обдумывал ответ. Наконец кивнул.
— Принято, — сказал он. — Продолжим. Почему вы в первую голову подозреваете ее?
— Мотивы, — ответил Рейс. — Розмари было оставлено огромное состояние, а про Ирис позабыли. Мы знаем, она считала себя обделенной и долгие годы пыталась подавить жившую в ее сердце обиду. Она знала, если Розмари умрет бездетной, деньги целиком достанутся ей. При этом Розмари была угнетена, несчастна, подавлена в результате инфлюэнцы, при таком настроении заключение о самоубийстве могло быть принято не задумываясь.
— Что ж, все правильно, превращайте девушку в чудовище! — сказал Антони.
— Не в чудовище, — ответил Рейс. — Существует еще иная причина, по которой я подозреваю ее, — причина довольно отдаленная, как может вам показаться. Я говорю о Викторе Дрейке.
— Викторе Дрейке? — удивился Антони.
— Дурная кровь. Видите ли, мне не было нужды выслушивать болтовню Люциллы. Мне все известно о семействе Марло. Виктор Дрейк — не столько слаб, сколько злобен. Его мать — слабоумное ничтожество. Гектор Марло — безвольный и злобный пьяница. Розмари эмоционально неустойчива. Вся семья — воплощение слабостей, пороков, шатаний. Налицо предрасположение к преступлению.
Антони закурил. Руки его дрожали.
— Значит, вы не верите, что на скверной почве может вырасти здоровый цветок?
— Разумеется, может. Но я не уверен, что таким здоровым цветком является Ирис Марло.
— Мои доводы не имеют значения, — не спеша проговорил Антони, — поскольку я в нее влюблен. Джордж показал ей эти злосчастные письма, она пугается и убивает его? Так это выглядит?
— Да. В этом случае главное значение приобретает испуг.
— И как ей удается подложить эту дрянь Джорджу в шампанское?
— Этого, признаюсь, я не знаю.
— Спасибо, что хоть этого вы не знаете. — Антони начал взад и вперед раскачивать свой стул. Его глаза наполнились угрозой и злостью. — У вас крепкие нервы, коль скоро вы все это мне высказали.
Рейс спокойно ответил:
— Я знаю. Но полагаю, это необходимо сказать. Кемп молча, с интересом за ними наблюдал. При этом он машинально помешивал свой чай.
— Прекрасно, — Антони выпрямился. — Пора действовать. Что толку сидеть за столом, пить тошнотворную жидкость и с умным видом заниматься пустопорожним теоретизированием. Загадка должна быть решена. Мы должны разрешить все трудности и выяснить истину. Я возьму это на себя — и я своего добьюсь. Я все переворошу, и когда мы узнаем истину, мы поразимся простоте решения. Я еще раз сформулировал проблему. Кто знал об убийстве Розмари? Кто написал об этом Джорджу? Почему ему написали? А теперь поговорим о самих убийствах. Первое уже потускнело. Оно случилось давно, и мы в точности не знаем, что тогда произошло. Но второе убийство случилось у меня на глазах. Я его видел. Следовательно, я должен знать, как все было. Легче всего насыпать цианид Джорджу в бокал было во время кабаре, но его не насыпали, ведь он выпил из своего бокала сразу же по окончании концерта. Я сам видел, как он выпил. После этого никто ничего к нему в бокал не клал. Никто не дотрагивался до его бокала, совершенно никто, и когда он снова выпил, там было полно цианида. Он не мог быть отравлен — но его отравили! В его бокале оказался цианид — но никто не мог его туда положить! Мы приблизились к истине?
— Нет, — сказал главный инспектор Кемп.
