Он приник к замочной скважине, но ничего не увидел. Вдруг он поднял голову и принюхался. Потом распростерся на полу и прижал нос к щели под дверью.
Вскочив на ноги, он закричал:
— Кемп!
Молчание. Антони закричал снова.
Однако не Кемп, а полковник Рейс приближался к нему по лестнице. Тот и рта открыть не успел, как Антони крикнул:
— Газ в комнате! Нужно выломать дверь.
Рейс обладал недюжинной силой. Выломать дверь не составляло труда. Она затрещала, поддалась и открылась.
От неожиданности они сперва растерялись, потом Рейс крикнул:
— Вон она у камина. Я сейчас разобью окно. А вы — к ней.
Ирис лежала возле газовой горелки — в ее рот и нос била сильная струя газа.
Минутой спустя, задыхаясь и отплевываясь, Антони и Рейс положили бесчувственную девушку в коридоре на сквозняке у окна.
Рейс сказал:
— Я с нею займусь. А вы быстро приведите доктора. Антони помчался вниз по лестнице. Рейс крикнул ему вдогонку:
— Не волнуйтесь. Я думаю, она оправится. Мы успели вовремя.
В холле Антони набрал нужный номер и тихо говорил в трубку, повернувшись к Люцилле спиной.
Наконец он отошел от телефона и сказал со вздохом облегчения:
— Дозвонился. Он живет через площадь напротив. Через пару минут будет здесь.
— …но я должна знать, что произошло. Ирис больна? Это были те последние слова, которые донеслись до сознания Антони. Он ответил:
— Она у себя в комнате. Дверь заперта. Голова в камине и полно газа.
— Ирис? — пронзительно взвизгнула миссис Дрейк. — Ирис покончила с собой? Невероятно! Я не могу этому поверить.
Не обычная бесшабашная улыбка, а лишь ее слабое подобие появилось на лице Антоны.
— А вам и не нужно верить этому, — сказал он. — Это не правда.
— А теперь, Антони, пожалуйста, расскажи мне все по порядку.
Ирис лежала на диване, расхрабрившееся ноябрьское солнце ликовало за окнами Литтл Прайерз.
Антони посмотрел на полковника Рейса, который сидел на подоконнике и очаровательно улыбался.
— Признаюсь тебе, Ирис, в своих желаниях. Меня разорвет на части, если я немедленно не поведаю кому-либо о своих умственных способностях. Пусть это будет нескромно, пусть я покажусь тебе хвастуном, но не могу больше сдерживаться. Время от времени я буду делать паузы, давая тебе возможность воскликнуть: «Антони, какой ты умный!», или «Вот здорово. Тони!», или что-нибудь в том же духе. Гм! Представление начинается. Итак…
Дело в целом выглядит весьма простым. Я хочу сказать, связь причины с ее результатом довольно ясна. Смерть Розмари, которую в свое время приняли за самоубийство, на самом деле самоубийством не была. Джордж подозревает неладное, начинает докапываться и, вероятно, уже был недалек от истины, но прежде чем ему удалось разоблачить убийцу, он был сам в свою очередь убит Полный порядок, если можно так выразиться.
Но тут же мы натыкаемся на ряд очевидных противоречий. Как-то: А. Джордж не мог быть отравлен. Б. Джордж был отравлен. И: А. Никто не прикасался к бокалу Джорджа. Б. В бокале Джорджа оказался цианид.
Все дело в том, что мы не обратили внимания на весьма любопытное явление… Когда речь заходит о бокале Джорджа или его чашке, сразу же чувствуется какая-то неясность и неопределенность. В самом деле, бокал или чашку, из которых Джордж только что пил, совершенно не отличишь от других таких чашек и бокалов.
Для иллюстрации этого я проделал эксперимент. Рейс пил чай без сахара. Кемп пил чай с сахаром, а я пил кофе. Все три жидкости были примерно одного и того же цвета. Мы сидели за круглым мраморным столом, который стоял среди круглых мраморных столов. Осененный счастливой идеей, я предложил моим спутникам подняться и пройти в вестибюль, при этом, когда мы выходили, я отодвинул стулья в сторону и ухитрился положить трубку Кемпа, находившуюся возле его тарелки, рядом со своей тарелкой так, что он этого и не заметил. Едва мы вышли, я тут же извинился перед ними, и мы возвратились. Кемп шел немного впереди нас. Он придвинул к столу стул и уселся у той тарелки, которая была отмечена трубкой. Рейс, как и прежде, сел справа от него, а я слева. Что же произошло? Снова возникло противоречие между А. и Б.! А. В чашке Кемпа находился чай с сахаром. Б. В чашке Кемпа находился кофе. Два взаимоисключающих друг друга утверждения, но при этом оба оказались справедливыми. Путаница проистекала из-за чашки Кемпа. Когда он выходил из-за стола и когда он возвращался к столу, перед ним стояли две разные чашки.
То же самое произошло в тот вечер и в «Люксембурге». После кабаре, когда мы все пошли танцевать, ты обронила сумочку. Официант поднял ее — не официант, который нас обслуживал, тот знал точно, где ты сидела, а другой официант, мальчик на побегушках, он пробегал мимо с соусом, впопыхах наклонился, поднял сумочку и положил ее рядом с тарелкой. Как оказалось, эта тарелка находилась слева от твоего места. Вы с Джорджем первыми вернулись к столу, и, не раздумывая, ты прямо направилась к месту, отмеченному твоей сумочкой, так же, как Кемп занял место, отмеченное его трубкой. Джордж думал, что место справа от тебя было его. И когда он провозгласил тост в память Розмари, он выпил, как полагал, из своего бокала, в действительности же этот бокал был твоим — насыпать в него отраву было чрезвычайно легко, фокуса здесь никакого не было, ведь ты была единственным человеком, который не выпил свой бокал после кабаре, потому что пили тогда за твое здоровье!
Дело принимает совершенно иной оборот! Жертвой должна была стать ты, а не Джордж! А кажется, будто хотели убить Джорджа. Если бы задуманное осуществилось, как бы расценили эту историю? Повторение прошлогоднего банкета — и повторение… самоубийства! Очевидно, подумали бы все, на эту семью обрушился поток самоубийств! В твоей сумке найден пакетик из-под цианида. Ясное дело! Бедняжка очень тосковала после смерти сестры. Печально, но эти состоятельные девушки такие взбалмошные!
Ирис перебила его. Она закричала:
— Но почему меня хотели убить? Почему? Почему?
— Ангел мой, а всеми нами любимые деньги? Деньги, деньги, деньги. После смерти Розмари ее деньги переходили к тебе. Предположим теперь, ты умираешь незамужняя. Что бы произошло с деньгами? Ответ единственный — они бы достались твоей ближайшей родственнице тетушке Люцилле Дрейк. Но теперь, взвесив все обстоятельства, я вряд ли назову Люциллу Дрейк убийцей номер один. Кто-то еще намеревался извлечь из твоей смерти выгоду? Да, намеревался. Им был не кто иной, как Виктор Дрейк. Если бы деньги получила Люцилла, это значило бы, что их получил Виктор, — и он это понимал! Он всегда вил из своей матери веревки. И нам будет нетрудно увидеть в нем убийцу номер один. Не случайно мы с самого начала слышим бесконечные упоминания о Викторе. Эта мрачная фигура все время маячит в туманной дали.
— Но ведь Виктор в Аргентине! Он весь год находился в Южной Америке.
— Да? И тут же мы переходим, как говорится, к главному сюжету всякого повествования: «Девушка встречает возлюбленного». Банальная история начинается встречей Виктора с Руфью. Он приобретает над ней власть. Я думаю, она потеряла из-за него голову. Эти спокойные, уравновешенные, добропорядочные женщины часто теряют голову.
Задумайся на минуту, и ты поймешь, что вся наша уверенность о пребывании Виктора в Южной Америке основывалась на словах Руфи Лессинг. Ее утверждения не вызывали сомнений, и никто их не проверял! Руфь сказала, что она видела, как Виктор отплыл на «Сан-Кристобале» в день смерти Розмари! И именно Руфь предложила позвонить в Буэнос-Айрес в день смерти Джорджа, а потом уволила телефонистку, которая могла проболтаться, что она этого не сделала.
Разумеется, сейчас это легко установить! Виктор Дрейк прибыл в Рио на пароходе, покинувшем Англию на следующий день после смерти Розмари. Огилви в Буэнос-Айресе в день смерти Джорджа не разговаривал по телефону с Руфью насчет Виктора Дрейка. А сам Виктор Дрейк несколько недель тому назад уехал из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк. Для него не составляло большого труда отправить в нужный момент от своего имени телеграмму — одну из тех всем известных телеграмм, в которых он требовал денег, и это, казалось, полностью подтверждало представление, что он находится где-то за тысячу земель. А между тем…
— Да, Антони?
— А между тем, — по всему было видно, что Антони с огромным удовольствием приближается к кульминационной точке своего повествования, — он сидел в «Люксембурге» за соседним с нами столиком со смышленой блондиночкой.
— Мужчина с отталкивающей внешностью?
— Ничего нет легче, чем сделать желтое, испещренное крапинками лицо, налитые кровью глаза, и человек становится совершенно другим. К тому же из всей нашей компании никто, кроме меня (за исключением, конечно, Руфи Лессинг), его никогда не видел — да и мне он был известен под другим именем! Во всяком случае, я сидел к нему спиной. Когда мы зашли в коктейль-бар, мне показалось, что я узнал человека, с которым знался в тюрьме и которого мы звали Мартышка Колеман. Но поскольку я теперь сделался в высшей степени респектабельным джентльменом, мне бы очень не хотелось, чтобы он меня узнал. К тому же у меня не было ни малейших подозрений, что Мартышка Колеман имеет какое-то отношение к этому преступлению, и меньше всего я предполагал, что он и Виктор Дрейк — это одно и то же лицо.
