— Давай.
Понедельник, утро; многие магазины закрыты, в том числе «Мейси» — если верить вывеске, на инвентаризацию.
— Зато «Сиарс» работает. — Леннокс указывает на большой универмаг.
— В «Сиарс» даже мамина бабушка и то бы не пошла, — кривится Тианна. И правда: между вешалок водят носом исключительно божьи одуванчики. «Будь моя мать американкой, она бы отсюда не вылезала», — думает Леннокс. Попытки подобрать для Тианны адекватную одежду вызывают ощущение, что из сутенера он превратился в суетливую тетушку — старую деву. «Тианна еще ребенок, нельзя ей выглядеть, будто по ней панель плачет».
Леннокс покупает Тианне соответствующую возрасту одежду, себе — новую бейсболку «Ред Сокс» взамен потерянной и новые солнечные очки. Из туалета Тианна выходит уже в джинсах и приличной футболке. «Другое дело», — думает Леннокс, упрашивая девочку умыться. В конце концов она снова исчезает в туалете.
— Вот и славно, — радуется Леннокс по ее возвращении — теперь Тианна выглядит на свои десять.
— Полный отстой, — заключает Тианна. Впрочем, недовольство напускное.
Они идут в кафе и делают заказ. Леннокс получает лучший шейк во Флориде, шоколадный. Тианна — клубничный флоат.[16] Леннокс наблюдает, как Тианна с восторгом — и с неприличными звуками — тянет через соломинку растаявшие остатки лакомства. Она всего лишь дитя. Почему он с ней возится?
Потому что я полицейский.
Я никудышный полицейский. Я своего потолка достиг.
Нет. Неправда.
Он сделал все, что мог, в конкретном случае. Он поймал выродков, он возглавил следствие. Очередное повышение превратит его в Тоула номер два, иными словами, привяжет к кабинету.
Темная сторона работы в полиции — его удел, его крест; впрочем, любую другую задачу он счел бы тратой времени. Просто нельзя было распускаться. Вон Даги Гиллман — вечером захлопнул за собой дверь — и забыл, и спит как сурок. У тебя так не получается. Зато Гиллмана и не повысят. На идиотски-однообразные вопросы любой комиссии он будет выплевывать односложные ответы и думать: «Вот лохи, настоящего дела не нюхали». А члены комиссии, конечно, уловят его презрение и ярость. Не смогут взглянуть в ледяные, ненавидящие глаза. Потому что Гиллман режет правду-матку, а правда-матка пока еще способна устыдить и осудить высокопоставленных лицемеров.
Гиллман хороший полицейский. И Роббо был хороший полицейский, пока с катушек не съехал. Гиллман внушает страх — такие парни в команде всегда кстати. Леннокс из другого теста. В драке он Гиллмана под орех разделал бы. Но ни в коем случае не насмерть. Так что Гиллман поднялся бы и задул Леннокса, как свечу. В отличие от Леннокса, Гиллман себе лимитов не уста-навливал. Леннокс, хоть и выше по званию, рядом с Гиллма-ном что лояльный папаша, не верящий в телесные наказания и имеющий дело с собственным отпрыском — расчетливым психопатом-манипулятором.
Странно думать о Гиллмане, пялясь на смазливенькую официантку-латиноамериканку — миниатюрная, легконогая, она порхает меж столиков, разносит кофе.
— Как по-твоему, она красивая? — спрашивает Тианна.
— Пожалуй. — Леннокс в очередной раз отмечает наблюдательность девочки и укрепляется в решении никогда не заводить собственного ребенка, особенно дочь. Низа что.
— Я хочу сделать вот так, — мурлычет Тианна, вальяжно потягивается, нарочито запускает пальцы в волосы.
Блеск в ее глазах Леннокс идентифицирует как лицемерие — и холодеет. Тианна тотчас улавливает его реакцию, приподнимает надо лбом несколько прядей.
— Вот примерно так. Мне пойдет?
— А, ты о челке. Ну да, пойдет. — Будто камень с души.
И пульс нормализуется.
В Тианнином взгляде нежданная холодность. Леннокс давится следующей репликой. Отеческая нежность, уже было охватившая его, испаряется — Леннокс вдруг видит себя Тианниными глазами. С такой же проницательностью, с таким же презрением взбалмошная богатенькая красотка могла бы смотреть на лопоухого копа-новобранца, утверждающего, что в данном конкретном месте парковка запрещена.
Дядя Чет должен быть в курсе, думает Леннокс. Голова гудит. Чет все по полочкам разложит. Леннокс просит счет. В кафешку набежали мамаши с детьми, копы, окрестные продавцы. Тианна рассказывает об огромной Четовой яхте, на которой он бороздит Мексиканский залив. Внезапно меняет тему.
— Мужчины, которых мама приводит, все до одного ублюдки. — Голос приглушенный, чуть подрагивает, словно девочка почти готова выслушать нотацию о вреде сквернословия.
— Но Чет ведь не ублюдок?
Тианна с энтузиазмом мотает головой.
— Чет — мамин брат? Или папин?
— Он просто Чет. — Девочка снова замыкается. Спешит со счетом официантка, косится на очередь за дверью. Леннокс ловит намек, быстро расплачивается и ведет Тианну к выходу.
Значит, очередной суррогатный дядюшка. С другой стороны, почему сразу отрицательная коннотация? Он сам сейчас исполняет ту же роль, причем практически ничего не зная о десятилетних девочках. Леннокс пытается вспомнить, какой была Джеки в Тианнином возрасте. Впрочем, откуда в детских воспоминаниях объективность? Джеки на пять лет старше Леннокса; именно на нее родители возлагали большие надежды. Взять хотя бы уроки верховой езды — успехами Джеки хвастались направо и налево. И она не разочаровала. Стала адвокатом; вышла замуж за адвоката (Ленноксу, обремененному необъяснимой уверенностью, что всякий мужчина, зарабатывающий на жизнь болтовней, — это кусок дерьма, приходится постоянно подавлять бьющую через край гадливость).
Леннокс чувствовал: по окончании каждого урока верховой езды презрение Джеки к родителям и братьям только укрепляется. Ненавидел отступничество матери, гордившейся надменностью Джеки. Мать расценивала надменность как личный успех: дескать, воспитала в дочке отвращение к собственному социальному статусу (синих воротничков), а значит, дочка скорее пробьется, пусть и ценой родственных уз.
У Джеки дом в георгианском стиле в Нью-Тауне,[17] загородный дом в Дисайде, успешный муж и вежливые сыновья — ученики престижной школы. Это ее жизнь; насколько известно Ленноксу, именно к такой жизни сестра всегда стремилась. Труди алчет аналогичного статуса, словно уверена: Леннокс из того же теста, а она своей любовью, словно скальпелем, сумеет соскрести лузгу и поставить убежденного копа на правильную беговую дорожку.
Уроки верховой езды. Лошадиная деликатность.
Пока Джеки каталась верхом, Леннокс и его приятель Лес Броуди катались на велосипедах. Им было велено держаться подальше от шоссе, вот они и уезжали к Колинтонскому туннелю. Гнали через рощу, над рекой, и ныряли в черную пасть.
Леннокс отшатывается — нечто просвистело, едва не задев скулу. Переводит дух: всего-навсего трое ребятишек на парковке затеяли игру во фрисби, пока мать загружает продукты в багажник.
— Простите, сэр. — У маленького хулигана ровный загар и тощие коленки. В печальных щенячьих глазах готовность загладить вину; мальчик из тех, кому суждено вечно вызывать уколы жалости, отмечает Леннокс, привычно не теряя нити собственных мыслей. Он берет диск, бросает мальчику (у того уже глаз горит: мол, теперь-то поиграем по-настоящему), получает обратно и пытается втянуть в игру Тианну. Однако девочка и не думает перехватывать диск. Тот пролетает мимо.
Тианна любит фрисби, но с кем тут играть? С малыми детьми? Он так и говорил: «Ты не должна вести себя как ребенок, ты женщина, прекрасная юная женщина». Он объяснил Тианне, что биологический возраст не имеет значения; все дело в возрасте психологическом. Кто-то в десять лет на десять и тянет. Кто-то тянет на пять лет. Некоторые двадцатилетние девушки психологически недалеко ушли от четырехлеток. К Тианне это не относится, она всегда была женщиной — сильной, гордой, сексуальной; тут нечего стыдиться. Вине, папочка Вине говорил: она не должна стыдиться, что не успела побыть глупой девчонкой.
Собственное детство скользит мимо, словно тарелка фрисби, для того и сделанная, чтобы пойти по рукам.
Карта вибрирует в Ленноксовой распухшей, дрожащей руке, самого же Леннокса не отпускает ощущение, что он дождался настоящего дела, и дело этр дрянь. Езда, сопровождаемая одновременным чтением плана города Майами и карты автомобильных дорог штата Флорида, определенно чревата. Леннокс мысленно клянет типографию. В его усталых глазах план предстает набором нечетких разноцветных линий — они походят на черную решетку, оживленную десятком красных и синих и парой совершенно неуместных зеленых прутьев. Шрифт очень мелкий, Леннокс его едва разбирает. Что все это значит? Ленноксу делается не по себе, когда он обнаруживает, что едет по сорок первому хайвею на запад, а вовсе не по семьдесят пятому междуштатному шоссе, прозванному Аллеей Аллигаторов, как планировал. Хуже того, хайвей ведет назад в район, откуда они с Тианной бежали, к квартире Робин. Сама Тианна застыла на пассажирском сиденье и молчит — ушла в себя, отгородилась от Леннокса непробиваемой стеной.
