— Чего уж хорошего. А когда он начал переживать?
— Дайте подумать. Наверно, месяцев пять назад. Да. Ну то есть с тех пор, как начали приходить письма.
— Письма?
— Да. Длинные письма с иностранными штемпелями. Думаю, они приходили из Чехословакии или еще какого-то странного места. Но не из России, потому что я спросила, а он сказал, что нет. Мне тогда это показалось странным, ведь он говорил, что никогда не был за границей, только ребенком в России и еще в Америке, конечно.
— Вы говорили об этих письмах кому-нибудь еще?
— Нет. Понимаете, Поль всегда говорил, что ему плохо придется, если я о них расскажу. Сказал, большевики его убьют, если что-нибудь станет известно. А я ему: «Не понимаю, о чем ты. Я не большевичка, — говорю, — и не знакома ни с одним большевиком, неужели от тебя убудет, если ты мне расскажешь?» А теперь он умер, и ему уже ничего не повредит, да? И что до меня, я вообще не верю, что это большевики. Я хочу сказать, непохоже на них, да? Я ему сказала: «Так я в эту историю и поверила! Совсем меня за дуру считаешь?» Но он мне все равно не рассказал, и, конечно, это слегка охладило наши отношения. Ну то есть, когда девушка дружит с мужчиной, как я с Полем, она ждет, что ее будут уважать.
— Конечно! — горячо подхватила Гарриет. — Он был очень, очень неправ, что не был с вами до конца откровенен. Думаю, на вашем месте я бы чувствовала себя вправе узнать, от кого эти письма.
Лейла смущенно поиграла ломтиком хлеба.
— Вообще-то, — призналась она, — я однажды взглянула одним глазком. Решила, что должна защитить свои интересы. Но там был какой-то бред. Ни слова прочитать было нельзя.
— Они были на иностранном языке?
— Ну, я не знаю. Все печатными буквами, а в некоторых словах вообще не было гласных. Их и произнести-то было нельзя.
— Похоже на шифр, — предположил Антуан.
— Да, я тоже так сразу подумала. Мне это показалось ужасно странным.
— Но обычный шантажист, — сказала Гарриет, — конечно, не стал бы писать шифрованные письма.
— А почему бы и нет? Там могла быть целая банда, знаете, как в той книге, «След Лилового Питона». Вы не читали? Лиловый Питон — это был турецкий миллионер, и у него был тайный дом, полный бронированных комнат, где повсюду были роскошные оттоманки и обелиски.
— Обелиски?
— Ну да. Это такие не слишком уважаемые дамы. И у него были агенты во всех европейских странах, они скупали компрометирующие письма, а он писал жертвам шифрованные послания и подписывал их закорючкой, сделанной лиловыми чернилами. И только подруга английского сыщика вызнала его секрет, переодевшись обелиской, а сыщик, который на самом деле лорд Хамфри Чиллингфолд, прибыл вместе с полицией и едва успел спасти ее из мерзких объятий Лилового Питона. Ужасно интересно. Поль читал много такого — наверно, пытался вычитать, как ему совладать с гангстерами. Он и кино обожал. Конечно, в этих историях герой всегда одерживает верх, только бедный милый Поль был совсем не герой. Я ему как-то сказала: «Все это прекрасно, но я не могу представить, как ты врываешься в китайский опиумный притон, полный гангстеров, с пистолетом в кармане, а тебя травят газом и бьют по голове, а ты разрываешь путы и бросаешься на короля преступного мира с электрической лампочкой. Ты бы побоялся пораниться». Он правда побоялся бы. Так я ему и сказала.
Мистер да Сото одобрительно захихикал:
— Ты попала в точку, любимая. Бедный Алексис был мне другом, но храбрости у него не было ни капли. Я ему пригрозил, что если он не уберется с моего пути и не позволит малышке Лейле самой выбрать, кто ей по сердцу, то я ему двину в челюсть. Клянусь, он перепугался до смерти.
— Так и было, — подтвердила Лейла. — Конечно, девушка не будет уважать мужчину, который не может за себя постоять.
— Удивительно! — подал голос Антуан. — И этот юноша, такой робкий, такой обходительный, вспарывает себе горло до кости, потому что ты его отвергла. C’est inoui. [115]
— А ты, наверно, веришь в его историю про большевиков, — обиделась Лейла.
— Я? Я ни во что не верю. Я агностик. Но я говорю, что ваше описание Алексиса не слишком логично.
— Антуан вечно толкует о логике, — сказала Лейла. — А я говорю, что люди ведут себя нелогично. Сколько всего чудного они делают. Особенно мужчины. Я всегда говорила, что мужчины ужасно противоречивые создания.
— Еще бы, — вставил да Сото. — Ты совершенно права, моя прелесть. Конечно, иначе они бы не теряли голову из-за маленьких проказниц вроде тебя.
— Да, да. Но письма… — Гарриет отчаянно пыталась вернуться к теме. — Как часто они приходили?
— Раз в неделю, иногда чаще. Он запирал их в шкатулку. А еще он на них отвечал. Иногда я к нему заходила, а у него дверь закрыта. И мамаша Лефранк говорит, что он пишет письма и чтоб его не беспокоили. Естественно, никакой девушке не понравится, если ее друг так себя ведет. Ну то есть вы ждете, что он будет уделять внимание, а не запираться в комнате со своими письмами. Ну то есть не будет же девушка с таким мириться.
— Конечно не будет, детка, — сказал да Сото. Антуан, улыбаясь, неожиданно пробормотал:
Mats si quelqu’un venoit de la part de Cassandre,
Ouvre-lui tôt la porte, et ne le fais attendre;
Soudain entre dans та chambre, et me vien accoutrer[116].
Гарриет улыбнулась ему в ответ, а затем, осененная идеей, спросила Лейлу:
— Когда пришло последнее письмо?
— Не знаю. Наша дружба закончилась после того, как я подружилась с Луисом. Но матушка Лефранк вам наверняка все расскажет. Немного найдется такого, чего бы не знала матушка Лефранк.
— Когда вы с Алексисом дружили, вы жили вместе? — напрямик спросила Гарриет.
— Нет конечно! Как можно задавать девушке такие чудовищные вопросы.
— Я имею в виду — в одном доме.
— А, нет. Мы часто навещали друг друга, но, конечно, после того как мы с Луисом подружились, я сказала Полю, что будет лучше, если мы больше не будем видеться. Понимаете, Поль так меня любил, а Луис мог вообразить себе всякое — правда, Луис?
— Это уж точно, моя сладкая.
— А полиции вы об этих письмах не рассказали?
— Нет, — решительно ответила мисс Гарленд. — Я бы, может, и рассказала, если б они спросили как следует, но этот толстяк Ампелти так со мной говорил, будто я не порядочная девушка. Так что я ему сказала: «Ничего об этом не знаю. У вас на меня ничего нет. А отвечать на дурацкие вопросы я буду, только если вы меня привезете в ваш вонючий участок и предъявите обвинение». Так я и сказала! — Мисс Гарленд, до того безупречно владевшая голосом, сорвалась на визг. — «А если вы так сделаете, то все равно ничего не добьетесь, — сказала я им, — потому что о Поле Алексисе я ничегошеньки не знаю, я его несколько месяцев не видела. Кого хотите спросите. И вот еще что: если вы станете так запугивать порядочных девушек, у вас будут неприятности, мистер Брюхампелти-Обжирампелти! Так что валите-ка вы отсюда». Так и сказала. Хорошо, что у нас в стране закон защищает девушек, таких как я.
— Прелесть. Так бы ее и съел! — восхищенно проговорил да Сото.
Казалось, от Лейлы Гарленд, которую Гарриет мысленно заклеймила как «обычную мелкую хищницу, самодовольную, что твоя мартышка», больше никаких сведений не добиться. Что касается да Сото, то он выглядел вполне безобидным и, похоже, не имел веских причин разделываться с Алексисом. Конечно, с этими вкрадчивыми людьми неясной национальности ничего нельзя знать наверняка. Как только она это подумала, да Сото вынул часы.
— Прошу меня извинить, леди и джентльмены. У меня в два часа репетиция. Как всегда по вторникам и четвергам.
Он поклонился и направился прочь своей изящной походкой, ленивой и развязной одновременно. Может быть, он специально упомянул четверги, чтобы обратить внимание на то, что у него алиби? А откуда он знал, на какое время нужно алиби? Эта подробность в газеты не попала и, пока идет следствие, вряд ли попадет. А с другой стороны — стоит ли вообще придавать значение его реплике? Подтвердить или опровергнуть алиби, связанное с репетицией оркестра, легче легкого. Гарриет вдруг подумала: возможно, полиция уже спрашивала да Сото, что он делал в прошлый четверг. Но они, конечно, не стали бы уточнять, какое время им важнее всего. Они согласились, что чем меньше все будут знать о времени, тем лучше. Это окажется на руку, если кто-нибудь начнет размахивать алиби на два часа.
Гарриет вернулась в отель в сопровождении Антуана, так ничего и не решив насчет да Сото. Было всего четверть третьего. Достаточно времени, чтобы реализовать новый план, зародившийся у нее в голове. Она сложила в чемодан немного одежды и отправилась беседовать с квартирной хозяйкой Поля Алексиса — миссис Лефранк.
Дверь дома, где сдавались дешевые меблированные комнаты, открыла дородная особа с медно-красными волосами, одетая в розовый халат, чулки со спущенными петлями и зеленые бархатные туфли без задника. Обильно напудренную шею обвивали бусы из искусственного янтаря размером с голубиное яйцо.
