Дороти Сэйерс - Где будет труп

— Спекуляции?

— Да! Его эти заграничные спекуляции. Он же письма получал! Все сплошь заклеенные иностранными марками, подписанные странным почерком. Я над ним все время посмеивалась. «Донесения» он их называл, а еще говорил, что если в них все будет хорошо, он станет величайшим человеком в мире. Он мне часто говорил: «Матушка, когда придет мой корабль, я вам подарю диадему, всю в бриллиантах, и сделаю экономкой во дворце». О господи, как же мы над этим смеялись! Хотя было времечко, когда я, если б захотела, могла б носить и диадемы, и ожерелья. Как-нибудь покажу вам мои газетные рецензии. Меня тогда называли Воздушной Лилиан, я была травести в труппе старого Розенбаума, хотя сейчас, глядя на меня, этого не скажешь, фигура у меня расплылась, ничего не попишешь.

Гарриет восхитилась, посочувствовала и мягко вернула миссис Лефранк к теме заграничных писем.

— Ну, милочка, одно из них пришло за два дня до того, как случился весь этот ужас. Наверно, оно было длинное, потому что он битый час просидел с ним запершись. «Вырабатывал свою позицию» — так он это называл. Ну, я думаю, там были плохие новости, хотя он виду не подал. Но в тот день и на следующий он был какой-то странный. Как будто не видел никого и не слышал, когда с ним заговаривали. И смеялся как девица, истерически, я бы сказала. В среду вечером, уходя спать, он меня поцеловал. Шутил, нес какую-то чушь — я не обратила внимания. Это было в его духе. «Совсем скоро, — говорит, — вы узнаете, что я расправил крылья и улетел». Я и не подумала… о господи, бедный мальчик! Теперь-то понятно, что он так пытался мне дать понять. Я всю ночь слышала, как он что-то делал у себя в комнате. Жег бумаги, бедный мой, дорогой мальчик. Его постигло жестокое разочарование, и он не хотел, чтобы кто-то узнал. А утром он заплатил мне за неделю. «Я знаю, это рановато, — сказал он, потому что платить, конечно, надо по субботам, — но если я отдам их вам сейчас, с ними ничего не случится. А если возьму с собой, могу потратить». Конечно, я знаю, что было у бедняжки на уме. Он знал, что уходит, и не хотел, чтобы я страдала. Всегда был очень деликатный. Но теперь, когда я думаю, что одно слово могло его спасти…

Миссис Лефранк разрыдалась.

— Я было подумала, что он внезапно уехал разбираться со своими спекуляциями, но он не взял никаких вещей, так что эту мысль я отбросила. Ну как я могла предположить, что он сделает то, что сделал? Казалось, он был в таком прекрасном настроении. Но все же! Я могла догадаться, если бы голова не была занята другими вещами, да только девчонка в то утро заявила, что увольняется, и то и се — и я не обратила внимания. А ведь они часто словно бы веселятся перед тем, как покончить с собой. Бедный Билли Карнаби — с ним было точно так же: в последний вечер устроил для всей труппы вечеринку с устрицами и шампанским, потратил все до последнего пенни, был душой компании, смешил нас так, что мы за бока хватались. А потом ушел и вышиб себе мозги в мужском туалете.

Несколько минут миссис Лефранк горько плакала.

— Но все же! — вдруг воскликнула она, взяла себя в руки и высморкалась. — Жизнь — странная штука, и ее не объяснишь. Будем счастливы, пока можем. Над каждым из нас скоро положат белый камень, и не так уж важно, когда и как это случится. Когда вы хотите занять комнату, милочка?

— Я переберусь сегодня вечером, — сказала Гарриет. — Не знаю, понадобится ли мне пансион, но я оставлю чемодан и заплачу вам вперед двенадцать шиллингов, так годится?

— Хорошо, милочка, — согласилась миссис Лефранк, заметно повеселев. — Перебирайтесь когда хотите, вам понравится у матушки Лефранк. Вы, наверно, думаете, что я такая болтушка, с три короба вам намела, но вот что я вам скажу — иногда надо как следует выплакаться и выговориться, особенно когда жизнь не балует. Все мои дети приходят ко мне со своими горестями. Если б бедный мистер Алексис рассказал мне о своих тревогах, он бы сейчас был с нами. Но ведь он же был иностранец, а они не такие, как мы, да? Не споткнитесь о совок, милочка. Опять двадцать пять. Говоришь им, говоришь, чтобы не бросали вещи на лестнице, но с тем же успехом можно вразумлять кошку. Пять мышей вчера утром мне на коврике оставила, честное слово. Наверх они никогда не забегают, милочка, даже не думайте, но подвалы ими кишат. Вот же мерзкие тварюшки. Ну, до свидания, милочка, и, кстати, вот ваш ключ. Повезло, что я новый заказала, бедный мистер Алексис унес свой с собой, и бог знает, где он теперь. Я разрешаю постояльцам приходить, когда и как им вздумается, вам тут будет удобно.

Если Гарриет Вэйн с Питером Уимзи и чувствовали смущение, встретившись после своего сеанса откровенности, они не подали виду. Обоим было что рассказать, и это избавило их от неловкости, возникающей при недостатке тем для разговора.

— Шифрованные письма? Неужели миссис Уэлдон права, а мы не правы? Зато теперь больше похоже на убийство, а это нам на пользу. Предположение миссис Лефранк насчет спекуляций не слишком убедительно, но совершенно очевидно, что у Алексиса был какой-то план, который, возможно, пошел наперекосяк. Не знаю… Не знаю… Может, эти обстоятельства друг с другом не связаны? И Алексис случайно был убит как раз тогда, когда вынашивал планы? Похоже, его окружали удивительно неприятные люди: лгуны, глупцы, проститутки и даго.

— Да уж, не сказать, что мы вращаемся здесь в высших кругах. Антуан из них самый приличный. Но вам, вероятно, и Антуан не нравится.

— Это что, вызов? Про Антуана я знаю все. Я вчера вечером его проверил.

— Чтобы решить, подходящее ли это для меня знакомство?

— Не только. В порядке изучения обстановки. Он, похоже, скромный, разумный парень. Не его вина, что ему недостает жизнелюбия и у него начинается меланхолия. Он содержит мать в клинике для душевнобольных, а дома ухаживает за слабоумным братом.

— Правда?

— Судя по всему. Но это не значит, что он тоже не в своем уме. О любовных похождениях Алексиса он рассказал мне более откровенно, чем мог себе позволить рассказать вам. Кажется, Алексис серьезно относился к связи с миссис Уэлдон, а от Лейлы Гарленд избавился с необычайными ловкостью и тактом. Да Сото, конечно, дрянь человек, но Лейле вполне подходит, и ему достанет тщеславия искренне поверить, что он отбил ее у Алексиса vi et armis[120]. Но к чему это все? Не важно, давайте пить чай. Эге! На море кипит жизнь. Два судна стоят возле Жерновов.

— Рыбаки?

— Скорее ловцы человеков[121], — зловеще ответил Уимзи. — Это Ампелти и его веселая ватага. Бантер, передайте мне бинокль. Да. Чем-то очень заняты. Вытащили трал из воды. Взгляните.

Он передал бинокль Гарриет. Та воскликнула:

— Они что-то вытягивают! Должно быть, очень тяжелое. Инспектор помогает тащить, а один человек всем весом навалился на противоположный борт, чтобы выровнять лодку. О, о! Вы этого не видели, какая жалость! Вдруг что-то подалось, и инспектор Ампелти полетел вверх тормашками на дно лодки. Сейчас уже сел, потирает ушибленные места.

— Бедный Ампелти! — Уимзи потянулся за сэндвичем.

— Они опять тянут, теперь инспектор предоставил все рыбакам… Готово — вытягивают — подняли!

— Сядьте. Чай остынет.

— Не говорите глупости. Они тянут изо всех сил. Показалось что-то черное…

— Хватит! Дайте мне посмотреть.

Гарриет рассталась с биноклем. В конце концов, он принадлежит Уимзи. Хотя если он думает, что она расстроится, увидев издали то, что недавно видела в такой неприятной близости…

Уимзи посмотрел и расхохотался:

— Нате, смотрите скорее! Это какая-то старая железяка. Похожа на паровой котел. Не пропустите физиономию Ампелти — это надо видеть.

— Да, это какой-то цилиндр. Интересно, как он попал в море. Они его тщательно изучают. Может, надеются обнаружить внутри труп? Напрасно. Бросили обратно в воду.

— Какое разочарование!

— Бедный Ампелти! Слушайте, сэндвичи просто восхитительные. Их Бантер готовил? Он гений.

— Да. Доедайте быстрее. Я хочу еще раз взглянуть на ту расселину в скале, а потом пойти.

Однако расселина осталась загадкой. Уимзи сосредоточил свое внимание на вбитом в скалу кольце.

— Могу поклясться, оно тут не больше двух недель. Выглядит совершенно новым, нигде не потерто. За каким чертом оно ему могло понадобиться? Что ж, в путь. Я пойду верхней дорогой, а вы идите понизу, то есть я буду пробираться по сыпучей гальке на уровне полной воды, вы прогуляетесь по кромке моря, и мы станем бродить взад-вперед между этими двумя линиями. Кто увидит что-нибудь — пусть крикнет, и мы обменяемся впечатлениями.