Согласно показаниям подсудимой разговор их прошел неприятно. Обе стороны высказывали различные упреки, и в 10 часов или около того покойный заявил о своем намерении уйти. Подсудимая говорит, что он казался встревоженным и пожаловался на плохое самочувствие, добавив, что ее поведение очень его расстраивает.
В 10 минут одиннадцатого — и я прошу вас запомнить эти цифры — водитель такси Берк, машина которого находилась на стоянке на Гилфорд-стрит, посадил к себе Филиппа Бойса, который дал ему адрес на Уоберн-стрит. Он показал, что Бойс говорил поспешно и резким тоном, словно человек, которого мучает боль, физическая или душевная. Когда такси остановилось у дома мистера Эркерта, Бойс не вышел, и Берк сам открыл дверцу, чтобы посмотреть, в чем дело. Он увидел, что Бойс скорчился в углу, прижав руку к животу. Он был очень бледен, лицо его было покрыто потом. Таксист спросил его, не болен ли он, а тот ответил: «Да, мне скверно». Берк помог Бойсу выйти, поддерживая его под руку, и позвонил в дверь. Дверь открыла Ханна Вэстлок. Казалось, Филипп Бойс едва может идти: он согнулся почти пополам. Со стоном опустившись на стул в коридоре, он попросил бренди. Она принесла ему из столовой крепкую смесь бренди с содовой. Выпив бренди, Бойс оправился настолько, что смог сам достать деньги и расплатиться с таксистом.
Поскольку вид у него все еще оставался очень нездоровым, Ханна Вэстлок вызвала из библиотеки мистера Эркерта. Он спросил Бойса: «Эй, старик, что тобой?». Тот ответил: «Не знаю. Чувствую себя просто ужасно. Но не в цыпленке же дело?». Мистер Эркерт сказал, что он очень в этом сомневается, поскольку сам ничего плохого не заметил и чувствует себя очень неплохо. Бойс ответил, что, по-видимому, это его обычный приступ гастрита, но настолько скверно он себя еще никогда не чувствовал. Его отвели наверх, в спальню и вызвали по телефону доктора Грейнджера, поскольку он жил ближе всего. До прихода врача больного сильно вырвало, и затем рвота уже не прекращалась. Доктор Грейнджер поставил диагноз «острый гастрит». У пациента наблюдались высокая температура и учащенный пульс, при надавливании на живот следовали приступы острой боли, но врач не обнаружил никаких признаков аппендицита или перитонита. Вследствие этого он отправился к себе в кабинет и приготовил успокаивающую микстуру для прекращения рвоты. В нее входили двууглекислый калий, апельсиновая настойка и хлороформ — и больше ничего.
Но и на следующий день рвота не прекращалась, и доктор Грейнджер пригласил для консультации доктора Вира, который был знаком с состоянием здоровья пациента.
Здесь судья замолчал и посмотрел на часы. — Время уже позднее, а поскольку нам еще предстоит обобщить показания медиков, я объявляю перерыв на ленч.
— Как это на него похоже, — заметил достопочтенный Фредди, — окончательно испортил всем аппетит и, глазом не моргнув, предлагает перекусить. Ну что, Вимси, пойдем и введем в организм по отбивной, а? Эй!
Вимси, не обратив внимания на его слова, с трудом пробрался к тому месту, где сэр Импи Биггс совещался со своими помощниками.
— Что-то он занервничал, — задумчиво проговорил мистер Арбетнот. — Надо полагать, у него появилась своя версия происходящего. Интересно, зачем я вообще пришел на этот чертов спектакль. Скучно, знаете ли, а девица даже не смазливенькая. Поем и не стану возвращаться.
Он пробился к двери, где лицом к лицу столкнулся со вдовствующей герцогиней Денверской.
— Пойдемте на ленч, герцогиня, — с надеждой предложил Фредди. Герцогиня была ему очень симпатична.
— Спасибо, Фредди, я жду Питера. Такое интересное дело, и люди тоже интересные, не правда ли? Не знаю только, как в нем смогут разобраться присяжные — лица у них не блещут интеллектом… Не считая художника: у того и вовсе не было бы лица, если бы не борода и этот ужасный галстук. А так он похож на Христа, только не на настоящего Христа, а на эти итальянские деревянные фигурки, когда на нем розовое платье, и этакая голубенькая накидка. А это случайно не знакомая Питера миссис Климпсон в жюри? Интересно, как она там оказалась.
— Кажется, он снял ей где-то поблизости дом, — ответил Фредди, — там машинописное бюро, за которым надо присматривать, и квартира над ним. Она помогает ему в этих его нелепых благотворительных номерах. Забавная дамочка, не правда ли? Словно из журнала тридцатилетней давности. Но, похоже, она хорошо справляется с его поручениями и все такое прочее.
— Да, и это так хорошо: они отвечают на все эти странные объявления, а потом выводят их подателей на чистую воду. А на это нужна смелость, некоторые из этих типов — просто отвратительные мерзавцы и убийцы, наверняка у них в каждом кармане всякие автоматические штуки и кастеты.
Фредди решил, что герцогиня перепрыгивает с пятого на десятое еще стремительнее, чем обычно. Пока она говорила, глаза ее устремились в сторону лорда Питера — ив них читалась несвойственная ей озабоченность.
— Здорово, что старина Вимси снова в форме, правда? — сказал он просто и доброжелательно. — Просто удивительно, до чего он увлекся всеми этими штуками. Бьет копытом, как боевая лошадь, почуявшая запах пороха. Просто с головой в это дело ушел.
— Ну, это ведь дело главного инспектора Паркера, а они такие добрые друзья, знаете ли, просто как Давид и Вирсавия… Или это был Даниил?
В этот момент к ним присоединился Вимси, который ласково взял мать под руку.
— Страшно извиняюсь за то, что заставил тебя ждать, мам, но мне надо было подбодрить Бигги.
Бедняге и без того муторно, а этот судья неправедный, похоже, уже готов вынести смертный приговор. Как только приду домой — сожгу все свои книги по медицине. Опасно знать о ядах слишком много, правда? «Будь ты чиста как снег, нетронута, как лед — но все равно тюрьмы не избежишь».
— Ну эта молодая особа этому правилу следовать не пыталась, кажется? — заметил Фредди.
— Тебе бы надо было сидеть в этом жюри присяжных, — с нетипичной язвительностью откликнулся Вимси. — Готов поспорить, что в эту минуту они все говорят то же самое. Уверен, что старшина присяжных — трезвенник: я видел, как присяжным несли лимонад. Остается надеяться, что он взорвется у него в желудке, так что у него кишки через макушку выбьет.
— Ладно, ладно, — попытался утихомирить друга мистер Арбетнот. — Тебе просто надо выпить.
Лихорадочный поиск свободных мест закончился, жюри присяжных вернулось, подсудимая внезапно возникла на своей скамье. Судья занял свое кресло. С роз опало несколько лепестков. Старческий голос продолжил изложение дела с того места, на котором остановился:
— Господа присяжные, по-моему, у меня нет необходимости в деталях восстанавливать ход болезни Филиппа Бойса. 21 июня ему наняли сиделку, и в течение этого дня врачи навещали своего пациента три раза. Его состояние постоянно ухудшалось. У него не прекращались рвота и диарея, пища и лекарства не удерживались в организме. На следующий день, 22-го, ему стало еще хуже: он страдал от сильной боли, пульс его слабел, кожа вокруг рта стала сохнуть и трескаться. Врачи делали все возможное, но ничем не могли ему помочь. Вызвали его отца: приехав, он застал сына в сознании, но он уже не мог даже приподняться. Однако он мог говорить, и в присутствии отца и сиделки Вильяме сказал следующее: «Я ухожу, отец, и буду рад, когда все закончится. Теперь Харриет от меня освободится. Я не знал, что она так сильно меня ненавидит». Это — весьма примечательные слова, и мы слышали два совершенно разных толкования, которые были им даны. Вам предстоит решить, что он имел в виду: «Я не знал, что она ненавидит меня настолько сильно, чтобы отравить» или «Когда я понял, как сильно она меня ненавидит, я решил, что больше не хочу жить». Или, возможно, он не имел в виду ни то, ни другое. Когда люди тяжело больны, иногда у них появляются самые фантастические мысли, а порой они бредят. Возможно, вы решите, что не следует принимать на веру слишком многое. Однако эти слова являются частью дела, и вы имеете право их учитывать.
С наступлением ночи Бойс совсем ослабел, потерял сознание и в три часа утра умер, так больше и не придя в себя. Это произошло 23 июня.
Итак, до этого момента никаких подозрений не появлялось. Доктор Грейнджер и доктор Вир пришли к заключению, что причиной смерти был острый гастрит, и мы не должны осуждать их за это: их выводы не противоречили как симптомам заболевания, так и истории болезни пациента. Свидетельство о смерти было выдано в обычном порядке, и похороны состоялись 28 июня.
А затем произошло то, что часто случается в подобного рода случаях: пошли разговоры. В данном случае источником послужила сиделка Вильяме. Возможно, вы сочтете, что она поступила очень нехорошо и неэтично, однако оказалось, что в данном случае это было даже к лучшему. Конечно, ей следовало бы в свое время сообщить о своих подозрениях доктору Виру или доктору Грейнджеру, однако она этого не сделала. Нам остается утешаться только тем, что, по мнению врачей, даже если бы она это сделала своевременно и если бы они обнаружили, что болезнь вызвана отравлением мышьяком, они все равно не смогли бы спасти жизнь своему несчастному пациенту. Как бы то ни было, случилось так, что в последнюю неделю июня сиделка Вильямс была отправлена ухаживать за еще одним пациентом доктора Вира, причем этот пациент принадлежал к тому же литературному кругу Блумсбери, что и Филипп Бойс и Харриет Вэйн. Ухаживая за больным, сиделка рассказала ему о Филиппе Бойсе и сообщила, что, по ее мнению, его болезнь очень походила на отравление — и даже упомянула мышьяк. Ну, вы можете себе представить, как распространяются такого рода слухи. Один человек рассказывает об услышанном другому — и новость начинают обсуждать за чаем или на так называемых коктейлях, и очень скоро она распространяется по всему городу. Люди называют имена участников, занимают ту или иную позицию по отношению к якобы происшедшему. Мисс Мариотт и мисс Прайс тоже услышали об этом, как и мистер Воэн.
