Наблюдая, как Пэт Райт приводит в порядок его жилище под подозрительным взглядом Картера Брэдфорда, Эллери подумал: «Может быть, святые каждый божий день будут насылать на меня подобные несчастья?! Картер, мальчик мой, мне очень жаль, но я намерен подружиться с вашей Пэтти!»
Настроение Эллери не ухудшилось, когда Дж. С. Петтигру, вернувшись из города с его багажом, продемонстрировал последний выпуск «Райтсвиллского архива». Фрэнк Ллойд, редактор и издатель, сдержал данное Гермионе Райт слово чисто формально. В заметке он упоминал о приезжем только как о «мистере Эллери Смите из Нью-Йорка». Но заголовок гласил: «Знаменитый писатель собирается жить в Райтсвилле!»
Мистер Эллери «Смит» произвел сенсацию среди haut monde[6] на Холме и местных интеллектуалок: мисс Эйкин — библиотекарши, изучающей греческий; миссис Холмс, преподающей литературу в райтсвиллской средней школе, и, конечно, Эмелин Дюпре, которую непочтительные жители города именовали «городской плакальщицей» и которой, тем не менее, завидовали и молодые и старые, ибо на ее долю выпало чудесное везение стать его соседкой. Дом Эми Дюпре находился по другую сторону от дома Эллери. Автомобильное движение по Хилл-Драйв неожиданно и резко возросло. Интерес был настолько всеобъемлющим, что Эллери не удивило бы, если бы Райтсвиллская автобусная компания организовала экскурсионный маршрут к его дому. Затем посыпались приглашения на чай, обед, ленч, а Эмелин Дюпре пригласила его даже на завтрак, «дабы мы могли говорить об искусстве в атмосфере утренней свежести, когда роса еще не исчезнет с травы». Бен Данциг, владелец книжного магазина-библиотеки в Хай-Виллидж, торговавший заодно и канцтоварами, говорил, что у него еще никогда не покупали дорогую писчую бумагу в таком количестве.
Поэтому Эллери начал с нетерпением ожидать утренних часов, когда Пэт заходила за ним в пуловере и слаксах и увозила его на экскурсии по округу в своем автомобиле с откидным верхом. Она знала абсолютно всех в Райтсвилле и в поселке Слоукем и знакомила Эллери с людьми по фамилии О'Халлеран, Жимбрунский, Джонсон, Даулинг, Голдбергер, Венути, Жакар, Владислаус и Бродбек — машинистами, слесарями, конвейерными рабочими, фермерами, лавочниками, наемными работниками, белыми, черными и коричневыми, с детьми разного возраста и разной степени чистоты. Благодаря широчайшему кругу знакомств мисс Райт записная книжка мистера Квина вскоре наполнилась забавными жаргонными словечками, информацией об обедах на двоих, ссорах, происходивших субботними вечерами на 16-м шоссе, танцах, джазовых конкурсах, полуденных фабричных гудках, обилии дыма, смеха и толчее — короче говоря, об американском колорите в райтсвиллском издании.
— Не знаю, что бы я делал без вас, — признался Эллери однажды утром, когда они возвращались из Лоу-Виллидж. — А ведь на первый взгляд вы кажетесь девушкой, чье место скорее в загородном клубе или церковной общине.
— Я и там состою, — усмехнулась Пэт. — Но, кроме того, я изучала в колледже социологию — в июне получила степень — и, по-видимому, просто не могу удержаться от того, чтобы не практиковаться на беспомощном населении. Если война продолжится…
— Молочный фонд? — осведомился Эллери. — Или что-то в этом роде?
— Варвар! Молочные фонды — мамина епархия. Социология, дорогой мой, занимается не только кальцием для роста костей. Это наука о цивилизации. Взять, к примеру, Жимбрунских…
— Избавьте меня от них! — взмолился Эллери, уже успевший познакомиться с Жимбрунскими. — Между прочим, Пэтти, что обо всем этом думает ваш местный прокурор мистер Брэдфорд?
— Обо мне и о социологии?
— Обо мне и о вас.
— О! — Пэт с довольным видом тряхнула волосами. — Карт ревнует.
— Хм! Послушайте, малютка…
— Только не начинайте разыгрывать благородство, — прервала Пэт. — Беда Карта в том, что он слишком долго воспринимает меня как нечто само собой разумеющееся. Мы практически выросли вместе. Ему полезно немного поревновать.
— Не думаю, что я буду наслаждаться ролью возбудителя любви, — улыбнулся Эллери.
— Что вы! — Пэт была шокирована. — Вы мне нравитесь. А это делает все куда более забавным. — Она искоса посмотрела на него: — Кстати, вы знаете, о чем поговаривают люди?
— Ну и о чем же?
— Вы сказали мистеру Петтигру, что вы знаменитый писатель…
— Мистер Петтигру добавил прилагательное «знаменитый» по собственной инициативе.
— Вы также сказали, что не пишете под именем Эллери Смит, а используете псевдоним, но не сообщили, какой именно.
— Конечно не сказал!
— Поэтому люди говорят, что вы, возможно, вовсе не знаменитый писатель.
— Какие люди?
— Разные.
— Вы думаете, что я мошенник?
— Не важно, что думаю я, — отрезала Пэт. — Но вам следует знать, что состоялся просмотр картотеки фотографий писателей в библиотеке Карнеги и мисс Эйкин заявляет, что вы там отсутствуете.
— Тьфу! — воскликнул Эллери. — Просто я не настолько знаменит.
— Именно так я ей и ответила. Мама пришла в ярость при одной мысли об этом, но я сказала ей: «А откуда мы знаем, мама?» И что вы думаете — бедная мама всю ночь не могла сомкнуть глаз.
Оба засмеялись.
— Кстати, — спросил Эллери, — почему я до сих пор не встречал вашу сестру Нору? Она нездорова?
Его удивило, что Пэт сразу перестала смеяться при упоминании имени сестры.
— Нора? — переспросила она голосом, лишенным всякого выражения. — С ней все в порядке. Давайте на это утро закончим, мистер Смит.
* * *
Вечером Гермиона официально продемонстрировала новое сокровище. Круг приглашенных был самым интимным — только судья Мартин и его жена Клэрис, доктор Уиллоби, Картер Брэдфорд, Табита Райт — единственная оставшаяся в живых сестра Джона Ф., из тех чопорных Райтов, которые до конца так и не приняли Гермиону Блуфилд, — и Фрэнк Ллойд, редактор-издатель газеты «Архив». Ллойд разговаривал с Картером Брэдфордом о политике, но оба только притворялись заинтересованными беседой. Картер бросал испепеляющие взгляды на Пэт и Эллери, занявших «кресло на двоих» возле итальянского камина, а похожий на бурого медведя Ллойд беспокойно посматривал на лестницу в прихожей.
— Фрэнк был влюблен в Нору еще раньше Джима и до сих пор без ума от нее, — объяснила Пэт. — Когда здесь появился Джим Хейт и Нора в него влюбилась, Фрэнк воспринял это очень скверно.
Обследовав в другом конце комнаты монументального газетчика, Эллери про себя признал, что Фрэнк Ллойд может быть опасным противником. Его глубоко запавшие зеленые глаза поблескивали сталью.
— А когда Джим сбежал, Фрэнк сказал, что…
— Да?
— Не важно. — Пэт вскочила с кресла. — Я слишком много болтаю. — И она подбежала к мистеру Брэдфорду, чтобы разбить очередной кусочек его сердца. Вечернее платье из голубой тафты слегка шуршало при каждом ее движении.
— Майлоу, это тот самый Эллери Смит, — с гордостью объявила Герми, подойдя к Эллери в сопровождении громоздкого и неуклюжего доктора Уиллоби.
— Не знаю, мистер Смит, оказываете вы хорошее или плохое влияние, — усмехнулся врач. — Я только что принимал очередные роды у Жакаров. Ох уж эти канадцы! На сей раз тройня. Единственная разница между мною и доктором Дефоу[7] состоит в том, что ни одна леди в нашем округе не оказалась настолько предусмотрительной, чтобы выносить более четырех детей одновременно. Вам нравится наш город?
— Я влюбился в него, доктор Уиллоби.
— Да, городок неплохой. Герми, где моя выпивка?
— Если вы достаточно терпимы, — фыркнул судья Мартин, подходя к ним вместе с повисшей у него на руке Клэрис. Судья был худощавым человечком с сонными глазами и суховатыми манерами. Он напомнил Эллери мистера Татта из книг Артура Трейна.[8]
— Илай Мартин! — прикрикнула на супруга Клэрис. — Не обращайте внимания на моего мужа, мистер Смит. Он злится из-за того, что ему пришлось надеть смокинг, и срывает это на вас, так как вы тому причина. Герми, все просто великолепно!
— Ничего особенного, — пробормотала довольная Герми. — Всего лишь маленький интимный обед, Клэрис.
— Терпеть не могу эти тряпки, — буркнул судья, теребя галстук-бабочку. — А ты чем недовольна, Табита?
— Комедиант! — фыркнула сестра Джона Ф., сердито глядя на старого юриста. — Представить не могу, Илай, что может подумать о нас мистер Смит!
