– Очень хорошо, но я настаиваю, чтобы вы позволили мне продолжать в моем собственном, кхе-кхе, неподражаемом духе.
Вернитесь мыслями к ранним часам сегодняшнего утра. Под каким-то предлогом, быть может, помахав у него под носом смачной сплетней, Икс заманивает Реймонда Джентри на чердак и стреляет в упор ему в сердце. Полковник, наливающий свою ванну, слышит выстрел, как и все мы, а следом – вопль, от которого кровь стынет в жилах. Торопясь выяснить, что произошло, он сталкивается с Доном, чья спальня расположена почти рядом с лестницей. Так как чердак заперт – странным образом изнутри, – они некоторое время стоят перед дверью, не зная, как поступить. И вот тут полковник замечает струйку крови, сочащуюся из-под двери чердака на площадку. И они понимают, что должны сейчас же войти туда.
Они наваливаются плечами на дверь, они в конце концов выламывают ее, и первое, что они видят, это мертвое тело Реймонда. Но как ни поражены они ужасом, у них хватает присутствия духа тщательно осмотреть комнату. Ничего. Или вернее – никого. Комната очень маленькая, почти без мебели, и оба они клянутся, что в ней никого не было. Так, Дон?
– Угу, именно так.
– И что же они делают затем? Оба слышат, что дом уже просыпается, и оба полны решимости не допустить, чтобы Селина хотя бы мельком увидела труп Реймонда. Они поспешно спускаются в коридор, где, уже в халатах, толчемся все мы, не понимая, что происходит. И вот тут, как вы помните, полковник сообщает Селине жуткую новость насколько возможно мягче.
Вот что, вы согласны, происходило в коридоре. Ну а что тем временем происходило внутри чердака?
В самый последний раз я приглашаю вас обозреть помещение. Полковник и Дон оба спустились в коридор. Дверь чердака свисает, полусорванная с петель. Тело Реймонда все еще плотно прижато к двери и кровоточит. Кроме него, в помещении есть только стол, стул с плетеным сиденьем и кресло.
Ее голос понизился до хриплого шепота.
– А затем, рискну предположить, если мне дозволено так выразиться, КРЕСЛО ВНЕЗАПНО ВСТАЕТ НА ЗАДНИЕ НОЖКИ.
Все в библиотеке ахнули в унисон. ОЩУЩЕНИЕ БЫЛО ТАКОЕ, будто она говорила заглавными буквами, будто они почувствовали, как волосы у них на затылках встали дыбом, и волосы эти будто тоже состояли из заглавных букв.
Ну а инспектор Трабшо вглядывался в писательницу со странным выражением на лице, выражением, намекающим, что раздражение ее неортодоксальными методами, как и потоками многословия, которыми они излагались, теперь капитулировало перед безоговорочным восхищением их результатом.
– Неужели, по-вашему?… – сказал он.
– Вот именно, – ответила она невозмутимо. – Убийца укрывался – или укрывалась – ВНУТРИ кресла. Вот, несомненно, причина, почему тело Джентри было привалено к двери – чтобы еще больше затруднить ее взлом и обеспечить Иксу еще несколько бесценных секунд на то, чтобы спрятаться.
Скорчившийся внутри этого кресла, уже совершив убийство, именно Икс испустил вопль, от которого кровь стыла в жилах, который мы все слышали, неужели вы не понимаете? Затем, едва чердак опустел, когда Роджер и Дон поспешили сообщить нам о том, что обнаружили, он – или, еще раз повторяю, она – быстро и бесшумно выбирается из кресла, заметает следы, переступает через труп Джентри и ускользает вниз в коридор.
Учитывая хаос, царивший в этом коридоре, ему или ей ничего не стоило незаметно замешаться среди нас.
Наступила кратчайшая пауза. Затем снова заговорил Трабшо.
– Можем ли мы узнать, – спросил он, – как вы пришли к этому, должен признать, очень убедительному заключению?
– Я объяснила вам, что я села в это кресло. И объяснила также, что вот тут-то меня и стукнуло. Я даже добавила дополнительную подсказку – слово «буквально».
Дело в том, что в тот же момент сиденье кресла провалилось подо мной – настолько, что мой собственный нижний конец стукнулся об пол с неделикатной шумностью. Но и в тот миг, когда я ощущала себя нелепой старушенцией, а мои обе ноги, обтянутые чулками, болтались в воздухе, я уже знала, что нашла разгадку. И, едва выбравшись из капкана кресла, я обследовала его внутренности. Как я и ожидала, оно было всемерно выпотрошено и будто чудовищное бибабо могло вместить скорченную человеческую фигуру. И я поняла, как и где прятался убийца.
– Очень находчиво, – заметил старший инспектор, – очень, очень находчиво.
– Вы имеете в виду Икса, придумавшего такой способ, – осведомилась Эвадна Маунт, – или меня, его разгадавшую?
Трабшо улыбнулся:
– Вас обоих, я полагаю. Но погодите, – добавил он, так как внезапно ему в голову пришла новая мысль. – Вы сказали, что, едва вы поняли, как оно было совершено, вы также поняли, кто его совершил. Что вы подразумевали под этим?
– Ах, инспектор, вот теперь вы меня вправду разочаровали. А я так верила, что уж по крайней мере вы уловите наиболее значимый вывод из моего открытия.
– Ну, – ответил он, – должно быть, я глуп, я же на пенсии, знаете ли, но я его не улавливаю.
Наступившую тишину нарушил звонкий молодой голос.
– А я, по-моему, да, – сказала Селина.
– Так почему бы тебе не поделиться своими мыслями с нами? – благодушно сказала писательница.
– Ну-у-у… мне это представляется так. Мы, то есть гости мамочки и папочки, мы все приехали сюда всего два дня назад, а Рей, Дон и я – самыми последними. Если то, что вы говорите, верно, значит, никто из нас убийцей быть не может, так как ни у кого из нас не было ни времени, ни удобного случая выпотрошить кресло, ну, то, что с ним проделал убийца.
Эвадна Маунт просияла на нее с довольным видом учительницы, поздравляющей особенно сообразительную ученицу.
– Верно с первого захода, Селина! – вскричала она. – Да, именно так. Едва мне стало ясно, с каким невероятным тщанием должно было быть подготовлено убийство Джентри и как заблаговременно, я поняла, что никто из вас – мне следовало бы сказать, никто из НАС – не мог совершить это преступление.
Нет, совершить его мог только тот, кто уже находился здесь. Кто-то, кто видел и слышал все, но не говорил ничего или по крайней мере почти ничего. Кто-то, кто находится среди нас сейчас и все-таки не среди нас. Кто-то, кто присутствует тут, но почти прозрачен.
Ее глаза сузились за поблескивающим пенсне. Потом голосом, который возможно описать только как «жутко БЕЗМОЛВНЫЙ», она сказала:
– Ты знаешь, кто ты. Так почему ты сам не заговоришь?
Услышав этот вопрос, я без малейших колебаний выполнил ее просьбу. Ведь мне было ясно – ясно, по-моему, с того момента, как я не убил полковника, – что для меня все кончено.
– Фаррар? – полупрошептала-полувскрикнула Мэри Ффолкс.
Поразительно, до чего глупо себя чувствуешь, когда стоишь перед группой людей – людей, с которыми ты лично знаком, – сжимаешь в кулаке револьвер и вынуждаешь себя крикнуть «Руки вверх!» или какую-то не менее лихую реплику, будто играешь в третьесортной пьесе или фильме. С той секунды, как я вскочил со своего кресла в библиотеке, мне еле-еле удавалось сохранять серьезное лицо.
Мэри Ффолкс продолжала смотреть на меня неверящим взглядом, ее руки судорожно сжимались, веки нервно дергались.
– Вы, Фаррар? Вы пытались убить Роджера?
У меня больше не было причин что-то утаивать. И таким огромным облегчением была возможность наконец-то не притворяться. Приятно снова заговорить от своего лица. Если на протяжении последних двенадцати часов я говорил так мало, то вовсе не потому, что молчалив по натуре, а просто соблюдал всяческую осторожность, чтобы не выдать себя.
– Да, миссис Ффолкс, – ответил я. – Я пытался убить Роджера.
Как мог, я старался сохранять деловитый тон.
– Видите ли, – объяснил я, – положение мое в вашем доме обеспечивало, что, когда меня не было наверху, все предполагали, будто я внизу, и наоборот. И потому никто по-настоящему не замечал моего отсутствия. Когда ваш муж послал меня вниз проверить, что происходит на кухне, я примерно десять минут околачивался там, стоя у большого окна в эркере, и делал вид, будто слушаю пересуды слуг. Затем я увидел, как полковник прошел мимо араукарии. Я выскользнул из дома, нагнал его, застрелил и вернулся прежде, чем кто-либо заметил мое отсутствие.
Тут я обернулся к Трабшо:
– Сожалею о Тоберморе, старина, но вы же сами поняли, что я не мог оставить его в живых. Когда полковник упал, он поднял такой вой…
– Но я не понимаю… – сказала Мэри Ффолкс. – Я не понимаю…
Бедная непонимающая женщина смотрела на Селину, на Эвадну Маунт, на Ролфов, на словно бы всех, кроме меня, будто разгадка тайны могла отражаться на их лицах, а не на моем. Она напоминала гостью на званом обеде, до которой не дошла двусмысленная шутка, заставившая всех покатиться со смеху, и бедняжка надеется, что, достаточно долго заглядывая им в глаза, она все-таки уловит суть.
