Видите ли, – продолжал я, – когда они сумели уладить неловкую ситуацию с попыткой Роджера Кидда обчистить его карман, мой отец решил соединить свою судьбу с ним, и они вместе отправились в Штаты, чтобы разбогатеть. Пять лет они искали золото на Аляске, пять лет спали в палатках, питались тушенкой с фасолью и стали закадычнейшими друзьями. Естественно, когда мой отец женился, Кидд был его шафером. И естественно, когда родился я, он стал моим крестным.
И вот, когда, казалось, дела шли как нельзя лучше, они пошли как нельзя хуже.
– Что, собственно, вы имеете в виду? – спросил Трабшо.
– Я имею в виду, что мой отец и «полковник» – пожалуй, проще будет называть его так, – мой отец и «полковник» наконец-то нашли свое золото. Глубокую залежь золотого песка в речной долине на северо-западе Аляски. Я помню, как моя мать сжимала в руке телеграмму и кричала мне, что мы разбогатели!
Да только мы не учли бесчестность и алчность «полковника». Мне жаль, мне крайне жаль, миссис Ффолкс, мисс Селина, но клянусь могилой моей блаженной памяти матери, я рассказываю вам все точно так, как было. Двое суток спустя после прибытия той, первой, телеграммы мы получили вторую. Мой отец свалился в расселину и сломал спину.
Возможно, это был несчастный случай, возможно – нет. По сей день я не знаю, и я никого не виню. А знаю я, что, пока Майлза Мургатройда увозили в грязный, кишащий клопами палаточный госпиталь вблизи Нома, Роджер Кидд уже заполнил заявку на россыпь только от своего имени. Затем он продал ее какой-то большой золотопромышленной компании, прикарманил выручку и исчез с лица земли.
– Что тогда сделал ваш отец? – спросила Селина.
Я помолчал несколько секунд, прежде чем снова заговорить.
– Что он сделал тогда? Он умер. Умер не потому, что у него была сломана спина, но потому, что был сломлен его дух. Нет, он не был наивным цыпленком. Он почти четверть века скитался по планете и знал, какое это место и какие люди на ней обитают. Но он и «полковник» стали друзьями не разлей вода. Вот что его убило.
– А потом? – спросила Эвадна Маунт.
– Моя мать сделала все, что могла, чтобы отстоять свои права… наши права. Но она обнаружила, что в Соединенных Штатах А., если у вас нет денег, то нет и никаких прав. Там права покупают, и недешево.
И вот, поскольку моя мать, как говорится, сделала мезальянс, и ее отец, баптистский проповедник и ханжа, лишил ее наследства, она была вынуждена растить меня совсем одна. И вышивала халаты в потогонной мастерской во Фриско, пока глаза у нее не наливались кровью. Затем это стало ей не по силам, и она начала брать стирку. Затем, когда и это оказалось для нее непосильным, мы кончили в приюте для неимущих. А вам следует знать, что в Калифорнии в те дни это было не просто название. И три года мы влачили жизнь неимущих. Пока она не умерла.
Меня отправили в сиротский приют. Я сбежал. Меня поймали и вернули туда. Я снова сбежал, и никто не потрудился меня ловить. Ну и я начал скитаться по стране. Работал плотником на лесопильне в Пеории, три года проплавал на танкере по Мексиканскому заливу, обслуживал клиентов в едальне в Форт-Уорте, был профессиональным игроком на миссиснпском пароходе. Всего не перечислить.
Наконец я устроился актером в странствующую труппу, специализирующуюся на дешевых мелодрамах. Из-за национальности моего отца я мог изображать высокомерный британский акцент, и это определило мое амплуа.
Тут наступила Великая Депрессия, и я снова остался без работы. И начал разъезжать на товарняках. И во время этих долгих жарких ночей под звездами я рассказывал другим бродягам истории о Золотой лихорадке, которых наслушался от отца, и они прямо-таки ими упивались и говорили, что мне надо бы их записать.
Я записал одну и продал ее в приключенческий журнальчик – название, помнится, было «Арго». Получил за нее двадцать долларов, и эта двадцатка сделала меня писателем. Я бы сохранил ее и вставил в рамочку, да только мне нужно было что-то есть, пока я писал следующий рассказ.
Затем я истощил загашник моего отца и должен был сочинять собственные и обнаружил, что и тут я вполне на высоте. Что мне удаются детективные рассказы, бывшие тогда в моде, рассказы об аферистах, шулерах, шантажистах, хористках и богатых сучках, бездушных, как ногти, которые они без конца маникюрят. Истории, слишком крутые для вас, – добавил я в сторону Эвадны Маунт.
– Хм, пожалуй, – ответила она. – Я принадлежу к школе, которую подобные вам сочли бы соплями всмятку. Но знаете, мистер… мистер Мургатройд, помня, как вы убили Реймонда, я просто не могу поверить, будто вы не испробовали себя в «Ищи убийцу!» в запертой комнате.
– Интересно, что вы так думаете. Я умел подражать всем жанрам и действительно как-то раз использовал эту идею для рассказа с запертой комнатой и всеми традиционными штучками. Но ни единый журнал ее не купил. Сочли ее слишком чопорной, слишком британской. Им требовалось забористое месиво, почерпнутое прямо из газетных заголовков и очередей за бесплатной миской похлебки. К тому времени я стал законченным профессионалом. Чего они требовали, то я им и сервировал.
Затем, когда у меня появились настоящие деньги, я нанял частного сыщика, пинкертоновского агента, выяснить, что произошло с Роджером Киддом. Я подозревал, что он с украденной добычей вернулся в Англию, а выследить его самостоятельно у меня никакой надежды не было.
Некоторое время я полагал, что деньги эти выброшены на ветер, просто смыты в унитаз. В конце концов, однако, мой сыскарь вытащил выигрышный билет. Он сообщил мне, что Кидд купил это… поместье, как вы его называете, среди дартмурских пустошей, и водворился там в качестве полковника Ффолкса. С двумя маленькими «ф», только подумать!
Останься он в Штатах, думаю, я отомстил бы по-американски. Я бы пристрелил его в каком-нибудь закоулке, и дело с концом. Но когда я осознал, что он заделался английским джентльменом, я решил показать вам, британцам, что мы, американцы, тоже способны совершить… как вы его назвали, мисс Маунт? Идеальное убийство? Я решил осуществить мой замысел с запертой комнатой в реальном мире. Мне понравилась ирония этого, его пыхтение снова стать англичанином до кончиков ногтей.
Я приплыл на «Аквитании» и снял номер в «Небесной гончей» в Постбридже. Почти каждый вечер полковник выпивал в баре кружку пива, а то и три, и мне без всякого труда удалось разговорить его, особенно когда он узнал, что мы разделяем страсть к филателии. Он раза два привозил меня сюда, чтобы показать свои кляссеры, и все сошло как по маслу. Он искал кого-нибудь в управляющие поместьем, а я упомянул, что ищу работу, и он предложил мне должность управляющего. Почти четыре года назад.
– Почему вы так долго медлили с местью? – спросил Трабшо.
– Эти четыре года должны были стать моим алиби.
– Вашим алиби?
– Я знал, что настоящего алиби, когда я убью полковника на чердаке, у меня не будет, и я окажусь главным подозреваемым. И я подумал, что, если миссис Ффолкс сможет сообщить полиции, как долго я служил у ее мужа, это поможет отвести от меня подозрения.
К тому же я понимал, что мне понадобится время, чтобы затем привести кресло в порядок. И потому я со всевозможным терпением поджидал суровую зиму, такую, о каких мне рассказывали Ффолксы. Такую зиму, когда дом окажется настолько отрезанным от всего мира, что полиция не сможет добраться сюда разнюхивать раньше, чем через три-четыре дня, и обеспечит мне время, необходимое для починки кресла, чтобы никто не мог догадаться о том, как оно было использовано. Но, разумеется, я не предполагал, что всего в паре миль поселится инспектор Скотленд-Ярда в отставке.
Затем я добавил – «грустно», таким было бы наречие, которое в подобной ситуации я использовал бы в моем рассказе, – я также не мог предположить, что среди гостей окажется ее светлость Вдовствующая Герцогиня Криминала.
Я отвесил небольшой ироничный поклон – опять-таки с грустью – в сторону Эвадны Маунт.
– Благодарю вас, молодой человек, – сказала она, милостиво возвращая поклон. – Значит, мое exposé,[17] как и почему вы совершили два преступления, верно?
– Ха! «Верно» – не то слово! – ответил я с невеселым смехом. – Меня просто жуть брала, пока вы рассказывали эту историю, мою историю. Слушать, как вы рассказываете ее так, будто сами ее написали, а я – просто персонаж одного из ваших романов. Я даже не мог не восхититься тем, как вы впились в отсутствие «и» в «misbehaviour». Вот это была идиотская ошибка.
– Что так, то так, – согласилась она. – Но, знаете, я всегда говорю, что самые идиотские ошибки совершают самые умные преступники. Я могу даже позаимствовать вашу для моего следующего «Ищи убийцу!». Те редкие читатели, способные, по вашему выражению, вцепиться в нее, вероятнее всего, сочтут ее опечаткой. Бог свидетель, уж опечаток теперь более чем хватает. Тем не менее, – продолжала она, – ОЧЕНЬ приятно убедиться, что в разгар трагедии мои инстинкты не притупились.
