— Уверяю вас, инспектор, — сказал адвокат, — что если бы эта проблема была подобным образом доведена до моего сведения, я бы непременно запомнил это, особенно в свете позднейших событий.
— А вам самому это никогда не приходило в голову, — спросил Паркер, — например, когда встал вопрос о наследовании имущества и правах на него мисс Виттейкер?
— Не могу сказать, чтобы меня это волновало. Если бы нужно было отыскать ближайшего родственника покойной, это, вероятно, заинтересовало бы меня, да и то не могу вам в этом поклясться. Но я располагал точной и надежной историей этой семьи, которую мне предоставил мистер Пробин; дама умерла за два месяца до вступления Закона в силу, и все формальности были улажены более или менее автоматически. Я практически и не думал о новом Законе в данной связи.
Паркер выразил свое удивление по этому поводу и сообщил юрисконсульту авторитетное мнение мистера Тоукингтона на сей счет, которое чрезвычайно заинтересовало мистера Ходгсона. Это и был единственный результат поездки в Лихэмптон, если не считать того, что Паркер необычайно польстил самолюбию мисс Климпсон, лично навестив ее и выслушав подробный отчет о беседе с Верой Финдлейтер. Мисс Климпсон проводила его на станцию в надежде, что им навстречу попадется мисс Виттейкер («Я уверена, вам будет интересно на нее взглянуть»), но, к несчастью, им не повезло. Паркер подумал, что в общем и целом это даже не так плохо. Ему, конечно, хотелось увидеть мисс Виттейкер, но отнюдь не хотелось, чтобы она увидела его, да еще в компании мисс Климпсон.
— Кстати, — обратился он к своей спутнице, — вам придется как-то объяснить мое появление миссис Бадж, чтобы она не проявляла излишнего любопытства.
— Но я уже сделала это, — ответила мисс Климпсон с очаровательной улыбкой. — Когда миссис Бадж сказала, что меня спрашивает некий мистер Паркер, я, естественно, сразу сообразила, что ей не следует знать, кто вы на самом деле. Поэтому я тут же воскликнула: «Ах, мистер Паркер! Да это же мой племянник Адольфус». Вы ведь не против того, чтобы немного побыть Адольфусом? Как ни странно, это было единственное имя, которое пришло мне в голову в тот момент, я даже не могу понять, почему. Ведь я в жизни не знала никакого Адольфуса!
— Мисс Климпсон, — торжественно произнес Паркер, — вы удивительная женщина, и я не стал бы возражать, даже если бы вы дали мне имя Мармадюк.
Таким образом, Паркер перешел к разработке второй линии своего расследования. Если мисс Виттейкер не пошла к лихэмптонскому адвокату, то к кому она тогда могла пойти? Конечно, оставался еще мистер Пробин, но едва ли она выбрала его в качестве консультанта. Мисс Виттейкер вряд ли была знакома с ним в Крофтоне, ведь она, по сути, никогда не жила со своими двоюродными бабками. Она впервые столкнулась с ним в тот день, когда он приехал в Лихэмптон, чтобы переговорить с мисс Доусон. Тогда мистер Пробин предпочел не сообщать Мэри Виттейкер о цели своего визита. Но из слов тетушки девушка, вероятно, поняла, что речь шла о завещании. В свете того, что она недавно узнала, мисс Виттейкер вполне могла догадаться, что мистер Пробин, во-первых, увязывал это с новым Законом, а во-вторых, отнюдь не собирался вводить ее в курс дела.
Если бы она задала ему прямой вопрос, он, вероятно, ответил бы, что больше не ведет дела мисс Доусон, и направил бы ее к мистеру Ходгсону. Кроме того, если после таких расспросов что-нибудь бы случилось, мистер Пробин мог обо всем вспомнить. Нет, мисс Виттейкер вряд ли обращалась к мистеру Пробину
И что тогда?
Если человеку есть что скрывать, если он хочет остаться неузнанным, безымянным, затеряться, как лист в лесу среди тысяч других листьев, если он хочет, чтобы его забыли, как только он скроется с глаз, то есть одно место, где он может обрести желанную анонимность. Лондон. Город, где сосед не знает соседа. Где продавцы в магазинах не знают в лицо своих покупателей. Где докторов внезапно вызывают к незнакомым пациентам, которых они никогда больше не увидят. Где умерший может несколько месяцев пролежать в своей квартире, и никто не хватится и не вспомнит о нем до тех пор, пока инспектор по газу не придет взглянуть на счетчик. Где незнакомые любезны и дружелюбны, а друзей видишь раз в год. Лондон, в чьих грязных и неопрятных недрах похоронено столько странных секретов. Равнодушный, нелюбопытный, все и вся приемлющий Лондон.
Не то чтобы Паркер сам собирался этим воспользоваться; нет, он всего лишь подумал: «Десять против одного: она поехала в Лондон. В таких случаях люди обычно думают, что там безопаснее».
Само собой, мисс Виттейкер хорошо знала Лондон. Она ведь работала в Королевской публичной больнице. Отсюда следовал вывод, что она должна знать Блумсбери лучше, чем любой другой район. Никто не знал лучше Паркера, как редко лондонцы покидают свою привычную маленькую орбиту. Хотя, конечно, во время работы в госпитале мисс Виттейкер могли порекомендовать какого-нибудь юриста из другого района, но вероятность того, что она обратилась к юристу из Блумсбери или Холборна была велика.
К несчастью для Паркера, этот район просто кишел юристами. Грэйз-инн-роуд, сам Грэйз-инн, Бед-форд-роу, Холборн, Линкольнз-инн — медные дощечки на дверях юридических контор были рассыпаны там густо, как земляника.
Вот почему в тот июньский день Паркер был таким усталым, раздраженным и измотанным.
Нетерпеливо фыркнув, он отодвинул от себя подставку для яиц («будьте-добры-оплатите-в-кассе»), и пересек улицу в направлении Бедфорд-роу, на обход которой он отвел послеобеденные часы.
Он начал с первой попавшейся ему на пути конторы, которой оказалась фирма Дж.Ф. Тригга. Там Паркеру повезло. Юнец, сидевший в приемной, сообщил ему, что мистер Тригг только что вернулся после ланча, что он сейчас свободен и готов принять посетителя. Не угодно ли войти?
Мистер Тригг был приятным, розовощеким человеком чуть старше сорока лет. Он предложил мистеру Паркеру присесть и спросил, чем он может быть ему полезен.
И Паркер в тридцать седьмой раз начал развивать версию, придуманную им специально для этой цели.
— Мистер Тригг, я в Лондоне проездом, и вас порекомендовал мне человек, с которым я разговорился в ресторане. Этот джентльмен назвал мне свое имя, но я его, к сожалению, позабыл. Это ведь все равно не так важно, правда? Дело вот в чем: мы с супругой заехали в Лондон навестить двоюродную бабушку жены. Она, бедняжка, тяжело больна. Скорее всего, ей недолго осталось жить.
Ну так вот, старая леди всегда очень любила мою жену. Все мы считали делом решенным, что после смерти старушки ее состояние достанется миссис Паркер. А денег там немало, и мы… ну, не то чтобы дожидались наследства, но как бы рассчитывали на него; мы полагали, что в будущем сможем жить на эти деньги, когда удалимся на покой. Ну, вы меня понимаете. Других родственников у старой леди не осталось. Она частенько поговаривала, что хочет написать завещание, но мы особо не беспокоились, считали, что наследство моей жене гарантировано в любом случае. Но вчера мы побеседовали об этом с одним другом, и он нас совершенно ошарашил, сказав, что вышел какой-то новый закон, по которому моя жена ничего не получит, если ее двоюродная бабушка умрет, не оставив завещания. Насколько я помню, он заявил, что тогда все перейдет в казну. Я сам в это не очень верю, и так ему вчера и сказал. Но моя жена немного нервничает, да и о детях нам надо подумать, так что она настояла, чтобы я пошел к адвокату. Потому что ее двоюродная бабушка может умереть с минуты на минуту, а мы даже не знаем, написала она завещание или нет. Так вот, я бы хотел узнать, что получит внучатая племянница по новому закону.
— Это весьма запутанный вопрос, — ответил мистер Тригг, — но мой вам совет — выяснить, составлено ли завещание, а если нет, то без промедления принять меры к тому, чтобы оно было подписано как можно скорее, если завещательница еще дееспособна. В противном случае существует реальная опасность того, что ваша жена действительно потеряет наследство.
— Вижу, вы хорошо знакомы с этим вопросом, — с улыбкой сказал Паркер. — Наверное, с тех пор, как приняли этот новый Закон, вас постоянно об этом спрашивают?
— Я бы не сказал, что «постоянно». Случаи, когда единственным из оставшихся родственников оказывается внучатая племянница, встречаются относительно редко.
— Да? Что ж, наверное, это вполне естественно. Вспомните, мистер Тригг, обращался ли к вам кто-нибудь с такой проблемой летом 1925 года?
На лице адвоката отразилось сильнейшее любопытство, переходящее в смятение.
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Можете отвечать без колебаний, — успокоил его Паркер, вытаскивая свое служебное удостоверение. — Я офицер полиции, и у меня есть веские причины задать вам этот вопрос. Я изложил вам юридическую сторону дела как свою собственную проблему, потому что хотел для начала узнать ваше профессиональное мнение.
