— Правда? — оживилась Марша. — Я тоже.
Уже в который раз сегодня они обнаруживали, что похожи друг на друга.
— …тогда мне было восемнадцать или девятнадцать. Мне даже хотелось, чтобы меня пырнули ножом. Тогда я мог бы щеголять шрамами. Никто никогда не касался меня ножом (кроме того случая, когда мне вырезали аппендицит, но таким шрамом не похвастаешься). Зато теперь я могу похвастаться парочкой пулевых ранений — правда, должен признаться, они мне изрядно мешают.
— Милый, ты просто чудо! — восхитилась Марша.
В последнем доктор Сандерс не был уверен. Однако слова очаровательной леди лили бальзам на его израненную душу. Если бы не логический склад ума, он сейчас возгордился бы.
— Так вот, — продолжал Сандерс, — разговор о героизме, хотя он втайне и льстит моему самолюбию, полная ерунда. Я не хочу быть героем. Я от всей души сочувствую киногероям, но сам для подобной роли совсем не подхожу.
— Хочешь разрушить мои иллюзии?
— Я не хочу разрушить твои иллюзии. Просто я успел тебя узнать. Сейчас ты окольными путями подходишь к главному, только пытаешься все запутать, словно фокусник…
Марша снова принялась поправлять на женихе шляпу; по ее мнению, сейчас он был слишком похож на Наполеона. Она сдвинула шляпу ему на лоб, и Сандерс на этот раз уподобился спившемуся репортеру. Он продолжал читать ей мораль, а она любовалась произведенным эффектом. Вдруг оба, не сговариваясь, повернулись к дому и посмотрели вверх, на освещенные окна последнего этажа.
— Если нам с тобой так не терпится подняться наверх, в квартиру Хея, почему мы медлим? — спросила Марша.
— Потому что, — ответил ее жених, — нам обоим не но душе перспектива скандала.
Марша прекрасно все понимала. В ту ночь в квартире Хея, помимо них самих, ожидались еще четверо гостей: Шуман, сэр Деннис Блайстоун, миссис Синклер и леди Блайстоун.
Судя по тому, что было известно Сандерсу, последняя согласилась прийти только после долгих уговоров. Принцип леди Блайстоун был таков: она не встречается с известной особой на публике. Тут она была непоколебима. Она никогда не отрицала существования миссис Синклер и даже не прочь была побеседовать с ней когда-нибудь в будущем накоротке, однако от публичной встречи отказывалась наотрез. Мнение Бониты Синклер по данному поводу было неизвестно.
Г. М. пригласил также Тимоти Риордана, сторожа, и, к удивлению Сандерса, египтянина, служащего Англо-египетской компании.
На лестнице зажгли тусклые лампочки, чтобы гости не споткнулись. Молодые люди пришли первыми из приглашенных. Они еще с порога увидели в гостиной в полном разгаре важное совещание.
Высшие чины переговаривались отрывисто и тихо, что не понравилось Сандерсу. Обеденный стол был завален бумагами. Все медленно ходили с места на место, как в странном сне. Г. М. притулился в углу. Дымя сигарой, он читал «Логово дракона». Сержант Поллард и еще один человек, очевидно офицер полиции, незнакомый Сандерсу, без устали кружили вокруг стола. Старший инспектор Мастерс допрашивал сторожа Риордана.
Увидев молодых людей, старший инспектор смерил их суровым взглядом.
— Извините, — сказал он, — но вы явились раньше времени. Мы еще не закончили…
— Чушь! — проворчал Г. М., не отрываясь от книги. — Пусть заходят. Им лучше подготовиться заранее. Встаньте там, и чтобы тихо, поняли?
Сандерсу происходящее все больше не нравилось, но делать было нечего — они с Маршей встали в углу, прислонясь к стене, как будто в ожидании начала школьного экзамена.
Мастерс снова обратился к сторожу:
— Я хочу, чтобы вы сейчас повторили то, что сказали сэру Генри, а сержант запишет ваши слова. Посмотрите на книгу, которую читает сэр Генри. Это та самая, что вы давали мистеру Хею?
Риордан совсем не походил на тех весельчаков, какими изображают ирландцев в мюзик-холле. Ему было около шестидесяти; у него были коротко стриженные рыжеватые волосы и гладко выбритое лицо со следами усталости. По виду он был упрямый флегматик. Перед тем как ответить, он долго прокручивал каждый вопрос в голове, а затем отвечал мрачно и не спеша.
— Вы знали мисс Джудит Адамс?
— Точно, знал. Образованная была дамочка и много поездила по свету. Так шпарила по-иностранному, что любо-дорого послушать. Мой папаша служил у нее кучером.
— Как вы узнали о книге «Логово дракона»?
— Прочел в воскресном приложении, что, мол, умерла одна великая писательница. А она — глядь, и оказалась той самой дамочкой. Про многое, о чем она написала в своей книжке, ей рассказал сам папаша, хоть и не в таких красивых выражениях.
— Почему вы захотели купить ее книгу?
— А что, ее читать запрещено? — Риордан начал потихоньку закипать.
Мастерс поспешил его успокоить:
— Нет-нет! Как получилось, что вы дали почитать книгу мистеру Хею?
— Книга лежала на моем столике. Скажете, нельзя? Все жильцы ее видели. Вот и он увидал.
Сандерс не понимал цели допроса. Сэр Деннис Блайстоун мог бы сказать им, что Джудит Адамс — это писательница, чьей книгой о сказочных чудовищах увлекся Хей. Весь день они проспорили о том, какое значение имеет данная книга. Возможно ли, чтобы имя Джудит Адамс указывало на самого Риордана? Чушь! Впрочем, ведь Марша с самого начала подозревала сторожа… Сандерс навострил уши.
— Итак, — продолжал Мастерс, — расскажите нам о той ночи, когда умер Феликс Хей. Когда вы в последний раз видели его живым?
— Господи ты боже мой! — вскричал сторож. — Сколько можно?! Вчера только я докладывал сержанту…
— Да, докладывали. Однако об одной существенной детали забыли. И хватит дерзить! Когда вы в последний раз видели Хея живым?
— Должно быть, в начале седьмого, он отправлялся поужинать.
— Он вам что-нибудь говорил?
— Сказал, что уходит. И попросил прибраться у него в квартире, потому как вечером ждал к себе важных гостей.
— И вы прибрались?
— Ну да. Ведь я вам уже говорил!
— У вас есть ключ от его квартиры?
— Есть.
— Погоди, сынок, — вмешался Г. М. — Дай-ка лучше я.
Неуклюже переваливаясь с боку на бок, Г. М. подошел к столу, положил сигару и, опершись о столешницу кулаками, воззрился на Риордана поверх стекол очков.
— Вот что я тебе скажу, сынок. Раз уж тебе смерть как не хочется говорить, я все скажу сам, а ты меня поправишь, если что-то будет не так. Просто кивни или скажи «нет», я пойму. Ты поднялся сюда, чтобы сделать уборку. А Хей, перед тем как идти ужинать, здесь пил, так?
Кивок.
— Так я и думал. А что он пил, сынок, коктейль? Снова кивок.
— Ясно. Ты сполоснул шейкер, поставил бутылки в шкафчик и вымыл раковину. Но всю квартиру ты так и не убрал. Возьмем, к примеру, спальню: Хей там переодевался, и по всей комнате до сих пор разбросана его одежда. Почему ты не закончил уборку? Если не хочешь говорить, я скажу.
Все дело в том, что на кухне было целое море выпивки, в том числе початая бутылка виски. Здесь многие удивлялись тому, как крепко ты спал — в ночь убийства ты не слышал ни шума, ни грохота. Ты не проснулся, пока тебя не растолкали копы. И вот почему: ты сидел себе спокойно на кухне, потягивая виски. Потом ты испугался, что скоро вернется Хей. Поскольку виски осталось мало, ты прихватил бутылку с собой и спустился в подвал. Отсюда ты ушел незадолго до возвращения Хея, где-то в двадцать минут одиннадцатого.
— Ну и что, если так? — вызывающе спросил сторож после долгого молчания.
— Да ничего. — Г. М. покачал головой. — На твоем месте так поступили бы многие. Но теперь мы подходим к самому важному, и мне нужна правда. Правда, понял? В ту ночь ты еще раз выходил из подвала? Меня интересует любое время до того, как тебя разбудили полицейские.
Хотя никто из присутствующих не выдал волнения, Сандерс почувствовал, как все они затаили дыхание. Слишком многое зависело от ответа сторожа.
— Да что же это такое? — прошептала Марша в самое ухо Сандерсу. — Чисто палачи. Какая им разница, выходил он или нет?
На сторожа вопрос произвел сильное впечатление. Он как-то вдруг сник.
— Как будто я помню! — буркнул он.
— А ты все-таки попробуй вспомнить, сынок.
— Зачем еще?
— Ладно, ладно. Раз ты так окосел, что не держался на ногах…
— Кто не держался на ногах?! — возмутился сторож. — Я все помню!
Посреди ночи хлопнула дверь.
— Какая дверь, сынок?
— Дверь черного хода. Кто-то открыл ее нараспашку, да так и оставил. Я встал, задвинул засов и накинул цепочку… было около четверти первого.
Все, кто был в комнате, как будто оттаяли и облегченно вздохнули. Значит, они услышали то, что хотели.
— Все, сынок, — сказал Г. М. — Можешь идти.
После того как сторож величаво удалился, старший инспектор Мастерс принялся лихорадочно собирать со стола бумаги. Лицо у него было довольное.
