— Ну а ночью?
— Да, ночью, — ответил в смущении Фурбис, — я бы мог, но я только вчера прибыл сюда и так устал с дороги, что проспал до утра.
Говоря так, он изложил только часть истины. Он действительно прибыл накануне, но не спал ночь. За два дня добравшись сюда из Комарго, он не смел идти прямо домой и остановился в долине Сенанк. Найдя убежище в гроте, он устроил себе постель на снопе соломы, который без труда стащил в монастыре. Вечером же он направился в Горд и целый час ходил около своего дома, не смея войти в него. Он боялся встретить там кого-нибудь чужого. Жила ли в нем еще Бригитта? Не нашла ли она себе утешителя в своем вдовстве? Что стало с его детьми? Что встретит он — бедность или довольство? Дом несчастной был для него тайной, которая не позволяла ему войти в него.
Долго он строил разные догадки. Наконец, он направился в Новый Бастид, в надежде найти там Мулине, которому мог довериться без опасения быть разоблаченным. Мулине был уже далеко, но Фурбис не знал этого. Приближаясь к ферме, он дрожал как лист. Он не знал, что случилось с Марго, и в страхе ему казалось, что она вот-вот предстанет перед его глазами. Сквозь отверстие, через которое он стрелял некогда в Паскуаля и которое существовало до сих пор, постоянно увеличиваясь в диаметре, он увидел Фредерика Бореля — тот проходил в это время по двору, отдавая приказания. Фурбис поспешно отошел прочь и, обойдя вокруг фермы, хотел подойти к одному из молодых слуг, который не знал его. Но вдруг он услышал шум шагов за решеткой сада. Инстинктивно он отпрянул в сторону. Голос Фредерика Бореля раздался над его ухом: «Кто там такой?»
Фурбис не ответил. Начали лаять собаки. К счастью, было темно. Несколько минут беглец оставался неподвижен. Но перед этим домом, где он совершил столь ужасное преступление, он не мог долго оставаться спокойным. Дрожь пробежала по его телу. Вдруг перед его глазами словно блеснула молния, осветив деревню, и вся сцена убийства представилась Фурбису.
«Боже! — вскрикнул он. — Паскуаль!»
И он бросился как сумасшедший, не отвечая вышедшим к нему с фермы людям, и скоро скрылся из виду.
Вот по каким причинам не попал он домой в первый вечер своего прибытия, но он не мог доверить Этьену свои впечатления. Теперь благодаря ему он знал все подробности и смело мог идти к Бригитте.
— Слушай, — продолжал Фурбис, обращаясь к старшему ребенку, — скажи матери, что тот, о ком она думает, придет к ней сегодня вечером.
— Так вы мой…
— Молчи, — взмолился Фурбис, зажимая Этьену рот.
Затем продолжал:
— Главное — не говори никому, что вы встретили в лесу мужчину, который оказал вам внимание. Не говори никому об этом.
И, чтобы еще больше быть уверенным в молчании Этьена, он напугал его, прибавив:
— Если ты хоть слово скажешь обо мне кому-нибудь, кроме матери, я сегодня же ночью убью тебя.
— Вы меня не любите, — жалобно сказал ребенок, — потому что вы пугаете меня.
Эти слова снова растрогали Фурбиса и вызвали у него слезы. Но надо было расставаться, наконец. Торговец помог детям перейти вброд Калавона и, обняв их на прощание, долго провожал их глазами. Затем, бросившись на свое ложе, постарался уснуть. Что касается Этьена, то едва перестал он видеть своего отца, как пошел ускоренными шагами, таща за собой брата, который с трудом поспевал за ним. Раскрасневшиеся, покрытые потом от усталости пришли они в Фонбланш. Увидав их в таком виде, Бригитта побежала к ним.
— Что с вами случилось? — вскрикнула она.
Этьен бросился к ней на шею, затем, наклонившись к ее уху, сказал ей:
— Мама, я видел его.
— Кого? — удивилась она.
— Того, о ком ты заставляешь нас молиться каждый вечер. Он придет к нам сегодня ночью.
При этих словах лицо Бригитты вдруг покрылось смертельной бледностью, она закрыла глаза и оперлась о стену, чтобы не упасть на пол.
Наступила ночь. Бригитта уложила детей спать. Этьен не сразу согласился лечь в постель. Он считал себя достаточно взрослым, чтобы принимать участие в том, что должно было произойти в эту ночь в их доме.
— Пора спать, — нежно сказала ему мать, — я хочу, чтобы ты лег.
— Но ведь он придет.
— Ты увидишь его завтра утром.
— Скажи ему, — прибавил Этьен, засыпая, — пусть он никогда больше не пугает детей.
Скоро в комнате раздалось тихое дыхание малюток. Бригитта подошла к зеркалу, стоявшему возле окна, и, подняв лампу над головой, долго смотрела на себя.
Никогда она не имела иной красоты, кроме прекрасного телосложения и блестящих глаз. Увы! Теперь черты лица ее увяли, лицо пожелтело, вокруг глаз, покрасневших от слез, появились глубокие морщины. Она тяжело вздохнула, затем, сняв с себя траурное платье, которое носила в течение трех лет, стала искать в углу, где лежала ее одежда, во что бы ей переодеться. Однако невесело было у нее на душе. Скорее она была испугана. Причину этого ужаса постараемся разъяснить теперь.
В то время, когда муж ее жил в Фонбланше, она мало-помалу теряла свои прекрасные мечты о счастье, не переставая любить его. Ни беспорядочная жизнь этого негодяя, ни его преступная связь с Марго — ничто не могло уничтожить в ней глубокой привязанности к супругу. Но с того дня, как Фурбис стал преступником, любовь исчезла, лишь та таинственная связь, которая привязывает сердце каждой честной женщины к тому, кто сделал ее матерью, не могла оборваться. Несмотря ни на его ошибки, ни на его преступления, он оставался отцом ее детей. Она не желала его возвращения, она слишком много выстрадала из-за него. Но, если он вернулся, она не считала себя вправе оттолкнуть его. Она приготовилась достойно принять его, без упреков, без проявления слабости. Но с какими чувствами явился он к ней?
Шел ли он к ней с бранью или с раскаянием на устах? Не имел ли он желания, ограбив свою жену и детей, добыть себе средства к существованию? Разве не он сам был причиной того, что все боялись его? Его могут застать у нее в доме, так как за ним, без сомнения, послана погоня. Эти размышления наполняли ужасом душу Бригитты. Она предчувствовала новую бурю, беспокоясь не столько за себя, сколько за своих детей.
В девять часов она услышала, как кто-то два раза ударил в дверь. Дрожа от волнения, она пошла отворять.
— Это я, — сказал Фурбис, поспешно входя и тщательно запирая за собой дверь.
Она взяла его за руку и быстро ввела в комнату. Там, между постелями детей, при слабом свете лампы она посмотрела на него. Это не был уже тот надменный, гордый Фурбис, каким Бригитта знала его некогда. Он вернулся униженным, убитым, сломленным. Ему ничего не было нужно, кроме частицы ласки и доли прощения. Он не сказал ни слова, но достаточно было посмотреть на его жалкое лицо, смущенную позу, постаревшие черты лица, опущенные глаза, чтобы ясно понять, насколько он изменился.
Бригитта почувствовала, как сердце ее охватила бесконечная жалость. В эту минуту она забыла все свои страдания, думая о мучениях, которые так четко отражались на лице Фурбиса. Она не видела в нем больше преступника, а только несчастного человека. Она раскрыла ему свои объятия, и он бросился к ней, жаждущий лишь прощения и ласки. Несколько минут они молчали. Затем Фурбис рассказал жене о своей жизни, начиная с того дня, как он прибыл на каторгу, о его лишениях, бегстве, проживании в Комарго до решения вернуться в Фонбланш.
— Долго я не отваживался войти сюда, — молвил он, — не смея показаться перед тобой. Но жить без тебя, без детей я был больше не в силах. Вдали от вас я чувствовал, как меня охватывало мрачное отчаяние, которое толкнуло бы меня на новые преступления. Тогда я бросил все и бежал. Сегодня днем я обнимал моих детей, сейчас обнимаю тебя, и мое отчаяние уже не так сильно.
Он стоял на коленях перед Бригиттой, которая молча слушала мужа, не сводя с него глаз.
— Я во многом виноват, — продолжал он, — но ты можешь помочь мне исправиться. Я решил начать новую жизнь, жизнь честную, но для этого необходимо, чтобы ты разделяла ее со мной, необходимо, чтобы согласилась уехать.
— Уехать отсюда? — всплеснула руками Бригитта. — А дети?
— Ты увезешь их с собой. Разве я могу обойтись без них?
— Куда же мы уедем?
— К контрабандистам, с которыми я познакомился в Комарго, — продолжал Фурбис, — мне говорили, что я могу поселиться на границе с Испанией. Там никто нас не знает. Мне не надо будет бояться преследований полиции или краснеть за свое прошлое. У меня будет возможность спокойно трудиться для нашего существования. Последуешь ли ты за мной?
Бригитта не отвечала.
— Я заглажу все то зло, которое причинил тебе, — с жаром продолжал Фурбис. — Я сделаю тебя счастливой. Несчастья исправили меня. Верь мне, не отказывайся ехать со мной.
Бригитта молча продолжала глядеть на него, спрашивая себя, насколько искренни все его уверения.
