— Я не встречал его со дня свадьбы, — ответил Данти.
— Может быть, он один отправился в свадебное путешествие? — продолжал «Воробей», широко улыбаясь. — Никак не могу привыкнуть к теперешним модам. Кажется, вы тоже пробыли не особенно долго в свадебном путешествии, не так ли, Морелль?
Его маленькие светлые глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, сверлили Морелля. Но Данти твердо выдержал этот взгляд.
— Я никогда не был женат, — ответил он. Прервать этот нежелательный разговор можно было, войдя в подъезд своего дома, но этот путь был надежно перекрыт огромной тушей сыщика.
— Значит, вам еще предстоит это удовольствие, — обрадовался «Воробей». — Я недавно говорил о вас с Ганнером Хэйнсом.
Несмотря на все свое самообладание, Данти почувствовал, что бледнеет.
— В самом деле? — спросил он вызывающе. — Не припомню только, кто такой Ганнер Хэйнс…
— Самый обыкновенный преступник, — меланхолично ответил «Воробей». — Сталкиваться с такими людьми — моя профессия. Но мне многое нравится в Ганнере. Прежде всего, у него никогда нет револьвера. И к тому же он обладает удивительной памятью. Он может вспомнить, какого цвета были у него носки в день заключения перемирия. Какого цвета у вас были носки в этот день, мистер Морелль?
Он спросил это с таким значительным выражением, что у Морелля перехватило дыхание. В день заключения перемирия он сидел в Петерхидской тюрьме, где должен был пробыть восемнадцать месяцев. Но он быстро отбросил мелькнувшее было подозрение. Если Ганнер узнал его, то постарается расправиться без помощи полиции.
— При всем желании не смог бы вам этого сказать… Вы интересуетесь трикотажным производством?
Мистер Байрд торжественно кивнул.
— Особенно серыми носками, — сказал он, — серыми шерстяными носками с широкой стрелкой на щиколотке[1].
Он был в великолепном настроении, и в его словах почти невозможно было уловить намек. Прежде, чем Дантон успел открыть рот, он продолжал:
— Боюсь, что вы не сможете мне ответить… Я бы очень хотел знать, куда отправился вчера мистер Мэдиссон. Я собирался сделать ему подарок. Как долго вы думаете оставаться в Лондоне, мистер Морелль?
Вопрос был совершенно неожиданным.
— М-м… Может быть, месяц.
— Я полагаю, что вы уедете уже на будущей неделе.
Коротко кивнув, он повернулся и неуклюже двинулся дальше. Данти посмотрел ему вслед, закусив губы. Он получил предостережение. Что и говорить, его приятнее было получить от полиции, чем от Ганнера Хэйнса.
Вечером этого дня он обедал у Маргариты. Она оживилась: ее решение снова было твердым и непреклонным.
— Скоро вы услышите о нем, — улыбаясь заметил Данти, — он не сможет надолго оторваться от Сити, где делаются деньги.
Она вздохнула.
— Боюсь, что вы правы, — сказала она тихо.
В это самое время два выдающихся хирурга стояли у одной койки в госпитале. Один из них сложил свой стетоскоп и с сожалением посмотрел на раненого.
— Вы не смогли узнать его имя?
— Нет, сэр.
— Воспаление легких, сэр Джон, — произнес первый. — Легкое пробито насквозь… м-да… Я не знаю, что еще можно для него сделать — разве только устроить поудобнее. Для члена разбойничьей шайки он производит слишком хорошее впечатление…
Лежащий без сознания человек улыбнулся и произнес какое-то слово.
— Это звучит как «Маргарита», — сказал второй. — Жаль, что мы не знаем, кто его жена. Самое время было бы известить ее.
— Пожалуй. Жаль, но он не переживет этой ночи…
После исчезновения Люка прошло тринадцать дней, столь мучительных для Маргариты. Сомнения не давали ей покоя. Дважды она собиралась заявить в полицию, но Данти удерживал ее от этого.
Стиль, управляющий Мэдиссон-банка, успокоил до некоторой степени Маргариту. Оказалось, что до своего вступления в клан банкиров Люк имел обыкновение исчезать иногда на неделю-две, причем, совершенно неожиданно. Через некоторое время от него приходила открытка из Испании — Люк очень любил эту страну, в совершенстве владел испанским языком и был одним из немногих англичан, до тонкостей изучивших бой быков. У него была в Ронде квартира, откуда он совершал поездки по всей стране. Стиль справедливо предполагал, что во время столь кризисного момента своей жизни Люк уедет туда, где он провел много счастливых минут.
Все это время Маргарита не выходила из дома. Друзья были уверены, что она отправилась в свадебное путешествие.
На четырнадцатое утро она получила телеграмму и едва успела позвонить Мореллю, прося его приехать, как вошедший слуга подал ей визитную карточку.
Маргарита взглянула на нее и нахмурилась.
— Мисс Мэри Бальфорд? Кто это? Скажите, что меня нет дома!
— Я уже сказал это, — ответил слуга, но она утверждает, что вы дома, и что она непременно должна вас видеть.
Маргарита снова взглянула на карточку. Слева, там, где обыкновенно ставится адрес, были слова: «Дейли Пост Геральд». Она подумала, что если откровенно избегать интервью, это может иметь нежелательные последствия.
— Пригласите мисс Бальфорд, — сказала она наконец.
Маргарита ожидала встретить синий чулок или, во всяком случае, женщину, потерявшую свой женственный облик, но, к ее удивлению, в комнату вошла прелестная девушка в элегантном костюме.
— Вы — мисс Бальфорд? — удивленно спросила Маргарита.
— Да, я репортер, — ответила девушка, улыбаясь. — Я думала, что вы ознакомились с моей карточкой, миссис Мэдиссон.
Миссис Мэдиссон! Маргариту впервые назвали так, и ей сразу вспомнилось все, происшедшее за это время.
— Я приказала никого не принимать, потому что чувствую себя не совсем хорошо…
— Поэтому я и хотела поговорить с вами. Разрешите мне присесть?
Маргарита рассеянно указала на стул. Репортер в юбке деловито достала из сумочки блокнот и карандаш.
— Я вполне отдаю себе отчет, — начала она, — как нехорошо вмешиваться в чужие личные дела, но это — моя профессия. Читатели жаждут романтических историй. Мы слышали, что ваш муж, не дождавшись начала медового месяца, спешно уехал за границу, это правда? Мистер Стиль намекнул мне на это.
Маргарита на мгновение замерла.
— Мой муж за границей, — сказала она медленно.
— Вы знаете, где он?
Неожиданность вопроса так ошеломила Маргариту, что в первую минуту она не знала, что ответить.
— Да, — произнесла она нерешительно, — но я не думаю, что это может кого-либо интересовать.
Мисс Бальфорд проницательно посмотрела на нее.
— Простите… миссис Мэдиссон, но мне кажется, что лучше быть откровенной. Мы слыхали, что вы поссорились в день свадьбы, и мистер Мэдиссон… ушел.
— Нет, это не совсем так… Видите ли… А почему это так интересует прессу?
— Это интересует не только прессу, миссис Мэдиссон. Ко мне заходил мой знакомый из Скотленд-Ярда, мистер Байрд. Он тоже интересовался данными о таинственном исчезновении мистера Мэдиссона.
— Мистер Байрд? — переспросила Маргарита, чтобы выиграть время. Одно только упоминание о Скотленд-Ярде пугало ее.
Мисс Бальфорд объяснила ей.
— Хорошо, но если мы действительно поссорились, неужели это так интересно для публики?
— О, разумеется, нет! Я должна в таком случае просить извинения. — Мисс Бальфорд встала и, улыбаясь, протянула руку Маргарите. — Вот если бы мистер Мэдиссон должен был спешно уехать в день свадьбы из-за какой-нибудь финансовой операции или… по другой причине — тогда могла бы получиться интересная статья.
— Сожалею об этом… И ради вас, и ради себя самой, — медленно произнесла Маргарита. — Еще вчера я не сожалела об этом, но… вы не поймете меня.
Она проводила девушку до двери. Вернувшись в гостиную, она застала там Данти.
— Кто это? — спросил он. — Мне сказали, что у вас репортер…
Маргарита устало улыбнулась.
— Она хотела найти нечто романтическое в моей свадьбе, — ответила она, — но мне кажется, что это никому не удастся. Прочтите, пожалуйста.
Она открыла ящик письменного стола и вынула оттуда сложенный лист бумаги — бланк телеграммы, адресованной Маргарите Мэдиссон.
«Не надейся на мое возращение. Через несколько месяцев у тебя будет достаточно причин для развода. У меня есть некоторые средства, поэтому я могу найти себе утешение».
Телеграмма была подписана: «Люк». Отправлена она была в то же утро из Парижа.
— Теперь я знаю правду, — сказала она, с трудом сдерживая волнение. «Утешение»! И это был Люк, идеалист Люк! Самый банальный юбочник, искавший в Париже утешения!
— Удивительно, что вы вообще получили какое-то известие, — серьезно заметил Данти. — Я не считал его способным даже потрудиться телеграфировать.
