Адвокат всю ночь читал бумаги из черной папки и пакета Губерта. Эти документы были связаны между собой и указывали на меры, которые следовало принять. Как только Ф. приехал в К., он отправился к барону Губерту фон Р., который принял его с грубой надменностью. Но в результате этих переговоров, начавшихся в полночь и продолжавшихся без перерыва до поздней ночи, барон на другой день объявил перед судом, что, согласно завещанию отца, он признает претендента на майорат законным сыном старшего сына барона Родериха фон Р., Вольфганга фон Р., сочетавшегося законным браком с девицей Жюли де Сен-Валь, признавая его вместе с тем и законным наследником майората. Когда он покинул зал суда, у дверей уже стоял его экипаж, запряженный почтовыми лошадьми, и он быстро уехал прочь, оставив в растерянности своих мать и сестру. Возможно, им не суждено было когда-либо увидеть его вновь.
Родерих удивлялся обороту, который приняло дело, и просил Ф. объяснить, как могло случиться такое чудо и какая таинственная сила тут была замешана. Адвокат успокоил его относительно будущего, в особенности же относительно того времени, когда он вступит во владение майоратом. Но пока передача майората еще не могла состояться, потому что суд, неудовлетворенный заявлением Губерта, требовал полного удостоверения личности Родериха. Ф. попросил барона позволить ему жить в Р-зиттене, прибавив к этому, что мать и сестра Губерта, поставленные в затруднительное положение его быстрым отъездом, предпочли бы спокойную жизнь в родовом замке шумной и дорогой городской жизни.
Восторг, с которым Родерих ухватился за мысль хоть некоторое время пожить под одной кровлей с баронессой и ее дочерью, показал, какое глубокое впечатление произвела на него прелестная, грациозная Серафина. И действительно, барон так хорошо воспользовался своим пребыванием в Р-зиттене, что спустя всего несколько недель добился ответной любви Серафины и получил согласие ее матери на этот союз. Ф. находил, что все это слишком поспешно, ведь признание Родериха законным владельцем майората все еще было под сомнением. Письма из Курляндии нарушили идиллическую жизнь в замке: Губерт совсем не показывался в имениях, он поехал прямо в Петербург, поступил на военную службу и был теперь в составе войска, идущего в Персию, с которой воевала в то время Россия. Это обстоятельство сделало необходимым быстрый отъезд баронессы с дочерью в имения, где царил полный хаос. Родерих, уже считавший себя сыном баронессы, не упустил случая сопровождать свою милую; Ф. тоже вернулся в К. Так замок опять опустел.
Болезнь домоправителя все усиливалась, так что он не надеялся на поправку, и его должность передали старому егерю Францу, верному слуге Вольфганга. Наконец, после долгих проволочек Ф. получил из Швейцарии нужные сведения. Священник, крестивший Родериха, давно уже умер, но в церковной книге нашли сделанную его рукой отметку, гласившую, что тот, кого он под именем Борна соединил законным браком с девицей Жюли де Сен-Валь, явился к нему под настоящим своим именем, как барон Вольфганг фон Р., старший сын барона Родериха Р. из Р-зиттена. Кроме того, нашлись еще два свидетеля, женевский торговец и старый французский капитан, ехавший в Лион, которым Вольфганг тоже открыл свое имя, и их показания скрепили отметку священника в церковной книге.
Имея в руках бумаги, составленные в законной форме, адвокат представил теперь полные доказательства правоты своего доверителя, и ничто более не мешало передать ему майорат, что и состоялось ближайшей осенью. Губерт был убит в первом же сражении, его постигла судьба его младшего брата, который был тоже убит на войне за год до смерти отца. Таким образом, курляндские имения перешли к баронессе Серафине фон Р. и составили прекрасное приданое для счастливого Родериха.
Наступил ноябрь, когда баронесса и Родерих с невестой приехали в Р-зиттен. Состоялась передача майората, а затем и свадьба Родериха и Серафины. Много недель прошло в шумных удовольствиях; наконец, пресыщенные гости стали один за другим покидать замок, к великой радости Ф., не желавшего уезжать из Р-зиттена, не дав молодому владельцу майората подробных указаний относительно всего, что касалось его новых владений. Дядя Родериха с величайшей точностью вел все отчеты по доходам и расходам, так что, хотя Родерих получал ежегодно только небольшую сумму на свое содержание, остатки доходов составили значительное приращение к наличным деньгам, оставшимся после старого барона. Только первые три года Губерт тратил доходы от майората, причем считал себя должником, обязуясь уплатить долг из причитавшейся ему части курляндских имений.
С тех пор как Даниэль пришел в залу в приступе лунатизма, Ф. выбрал себе спальню старого Родериха, желая выяснить то, что Даниэль потом добровольно ему открыл. Так вышло, что эта комната и смежная с ней большая зала служили местом встреч барона и Ф. для занятий делами поместья.
Однажды оба они сидели перед ярко пылавшим камином за большим столом. Адвокат держал в руках перо, отмечая суммы и считая имущество владельца майората, а тот пересматривал счетную книгу и необходимые документы. Никто из них не заметил глухого шума моря, тревожных криков чаек, которые предвещали непогоду, никто не обратил внимания на разразившуюся в полночь бурю, дикое бушевание которой проникло в замок, разбудив голоса в каминных трубах и узких проходах, так что во всех закоулках огромного здания начало свистеть и завывать. Наконец, после страшного порыва ветра, от которого сотрясся весь замок, в залу вдруг проникло мрачное сияние полной луны.
«Скверная погода!» – воскликнул Ф. Барон, погруженный в созерцание доставшегося ему богатства, равнодушно ответил, переворачивая с довольной улыбкой страницу доходов: «Да, сильная буря!»
Но как же страшно он был потрясен и испуган, когда дверь залы отворилась, и показалась бледная, призрачная фигура. Это был Даниэль, которого Ф. считал, как и все, неспособным двинуть ни одним членом, так как он лежал без чувств, пораженный тяжкой болезнью, но теперь на него опять напал приступ лунатизма, и он возобновил свои ночные прогулки. Барон безмолвно смотрел на старика, который начал с тревожными вздохами царапать стену. Его охватил глубокий ужас. Бледный как смерть, он вскочил с места, с угрожающим видом подошел к несчастному и громко воскликнул: «Даниэль! Даниэль! Что ты делаешь здесь в такой час?»
Тут старик издал тот самый страшный вой, напоминающий рев смертельно раненного зверя, который он издал, когда Вольфганг заплатил золотом за его верность, и упал на пол. Ф. позвал слуг, старика подняли, но все попытки вернуть его к жизни остались тщетны. Барон в отчаянии воскликнул: «Боже мой! Боже мой! Разве я не слышал, что лунатик может умереть на месте, если позвать его по имени?.. О, я несчастный! Ведь я убил этого бедного старика! Теперь всю свою жизнь я не буду знать покоя!»
Когда слуги унесли тело и зала опустела, адвокат взял за руку все еще сокрушавшегося барона, в глубоком молчании подвел его к заложенной двери и сказал: «Тот, кто упал здесь мертвым к вашим ногам, барон Родерих, был проклятым убийцей вашего отца!»
Барон смотрел на Ф. так, точно перед ним восстали духи ада. Адвокат продолжал: «Теперь пришло время открыть вам ужасную тайну, тяготевшую над этим человеком и овладевавшую им в часы сна. Всевышний позволил сыну отомстить за убийство отца. Ваши слова, как громом поразившие лунатика, были последними, что сказал ему ваш несчастный отец!»
Весь дрожа и не будучи в силах произнести ни единого слова, барон подошел к Ф. и сел рядом с ним у камина. Адвокат начал с бумаги, оставленной ему Губертом, которую он должен был вскрыть только после оглашения завещания. Выражая глубочайшее раскаяние, Губерт сознавался в непримиримой ненависти, которая зародилась в нем к старшему брату с той минуты, как старый Родерих учредил майорат. Его лишили всего, потому что, даже если бы ему удалось хитростью поссорить отца со старшим сыном, это ни к чему бы не привело, потому как сам Родерих не мог отнять у старшего сына права первородства, и даже если бы его сердце совсем не лежало к сыну, он никогда не сделал бы этого по своим принципам. Только тогда, когда в Женеве завязались любовные отношения Вольфганга с Жюли де Сен-Валь, Губерт увидел возможность погубить брата. С тех пор он, сговорившись с Даниэлем, решил мошеннически принудить старика к действиям, которые должны были довести старшего сына до отчаяния.
Он знал, что, по мнению старого Родериха, только союз с одним из старейших родов в его отечестве мог навеки упрочить блеск майората. Старик прочел об этом союзе по звездам и считал, что всякое дерзкое вторжение в комбинацию созвездий могло навлечь гибель на его виновника. Союз Вольфганга с Жюли представлялся старику в этом смысле преступным посягательством, противным решению силы, помогавшей ему в земных делах. Всякий удар, направленный на то, чтобы погубить Жюли, сопротивлявшуюся этой силе, как демоническое начало, казался ему достойным оправдания.
