– Замолчите, Джонни! – выкрикнула гневно Лили. Со слезами она шагнула вперед и ударила Гримстера по щеке.
На мгновение он замер. Потом сказал:
– Вы бьете не меня. В первый раз вы поняли правду. Вы бьете Гарри. – Гримстер двинулся к двери, но обернулся: – Вы знаете, чего я хочу от вас. Ту малость, которую вы скрываете. Ту малость, которой вы стыдитесь или боитесь. Теперь я знаю, что это, но вам не скажу, потому что уважаю вас, потому что вы мне нравитесь, и я не хочу силой вырывать у вас признание. Когда будете готовы, придете и скажете.
Он вышел, спустился в маленький бар и, налив себе большую порцию бренди, раскурил сигару. Гримстер думал о том, что истина все время рядом, перед глазами, она буквально кричит о себе, а ты остаешься глух и слеп к ней, пока внезапно она не прозвучит четко и громко из твоих собственных уст. Бедный Гарри… Сволочь Гарри! Помимо маленького фокуса с пятницей двадцать седьмого февраля, сколько мелких трюков сыграл он с Лили для собственного развлечения? А иногда, может быть, в присутствии Билли Э или еще кого-нибудь.
Лили не появлялась до обеда. Она прислала сообщить, что у нее болит голова. Крэнстон поднял бровь, но Гримстер пожал плечами и ничего не стал объяснять.
Спешить ему было некуда. Пусть все исходит от нее – когда у нее хватит времени все обдумать и она согласится сотрудничать. В исповедальню силой не загоняют. Человек должен прийти сам, если хочет полного отпущения грехов.
После обеда Гримстер поднялся в кладовую и взял с полки одну из книг Диллинга – потертую и зачитанную. Потом прошел в свою комнату. Тема книги была ему не в новинку, но в дебри он прежде не забирался. В одном месте что-то напомнило их с Гаррисоном шальную выходку в Веллингтоне. Гримстер улыбнулся сам себе, припоминая, как они покатывались, захлебываясь визгливым хохотом. Гримстер читал три часа, войдя в режим впитывания, – образ каждой страницы отпечатывается в мозгу, каждая запятая и каждый приведенный пример. Противоречие между тем, что Лили делала в ту пятницу, и тем, что говорила, будто делала, перестало быть таинственным, однако новое знание Гримстера ни в коей мере не решало проблему.
Закончив чтение, он бросил книгу, зажег сигару, лег и уставился в потолок – сигара зажата между зубами, лицо сведено гримасой. В Департаменте нет экспертов, которые могли бы подойти профессионально. Приглашать человека извне – такому повороту сэр Джон не обрадуется из-за дополнительной угрозы для секретности. С другой стороны, может, и нет нужды в профессионале. Диллинг ведь не был профессионалом. Вполне возможно, что Гримстер и сам справится. Он хотел бы сделать это сам. Возникшая между ним и Лили связь добавила интимности – и автоматически повысила шансы на успех.
Гримстер спустился к своей машине и поехал к ферме Хай-Грейндж. Поговорив с управляющим, пошел в старый сарай, где в два ряда стояли клетки с курами, и там провел десять минут – так когда-то они с Гаррисоном проводили время в сарае на ферме Кроуторн, в нескольких милях от школы.
Затем он вышел, достал из багажника спиннинг и болотные сапоги и спустился к реке. Вода была слишком мутная для мухи. Гримстер поднялся немного по Докторской стремнине и сделал проводку большим серебряно-синим девоном, уверенными и точными движениями поиграл блесной… Вспомнился ирландец-подручный, который научил его выбирать леску – шлепал по руке, если Гримстер пытался дергать. Он почувствовал один рывок – короткий и сильный, – потом рыба ушла. Взглянув на противоположный берег, Гримстер увидел громадную фигуру, шагающую по мокрой траве. Шоссе из Эксетера в Барнстейпл пролегало в четырехстах ярдах от берега, за железной дорогой. У шлагбаума – всегда опущенного – была припаркована машина. Человек дошел до самого берега и поднял руку в приветствии, хотя не сказал ни слова.
Гримстер коротко махнул в ответ, не обращая больше на Гаррисона внимания, дошел до места, где река, изогнувшись, впадала в Скальный пруд. Поклевки больше не было. Смотав спиннинг, Гримстер, не оборачиваясь, направился через лес к машине. Он знал, что Гаррисон приехал не для того, чтобы давить на него, завораживая своим присутствием. Просто Гаррисон скучал в своем отеле в Барнстейпле и понимал, что, когда река начнет спадать, Гримстер, если свободен, придет на рыбалку. Гаррисону хотелось проверить свою интуицию, убедиться, что старые связи между ними остались неизменными.
К обеду Лили не вышла. Она пришла к Гримстеру вечером, в половине двенадцатого. Он лежал в постели, обдумывая некоторые места из книги Диллинга, когда услышал, как открылась дверь гостиной и кто-то щелкнул выключателем. Клин света пробился под дверью спальни. Гримстер не шевелился, он ждал. Пусть сама решает, как поступить, пусть разыгрывает драму со столь важными ей романтическими условностями. С того момента, как она ушла из «Бутс» к Диллингу, все – смерть Диллинга, время, проведенное с миссис Хэрроуэй, и теперешние события, – все казалось ей (пусть она и не говорила об этом) драматическим сериалом, где она исполняла одну из главных ролей. Все это случилось с ней – обычной Лили Стивенс. Хорошие манеры и осознанное желание сыграть свою роль правильно заставляли ее соответствовать, подчиняться законам жанра. Если признание – то в полночь, в таинственный час, в определенных декорациях; все должно соответствовать роли.
Лили деликатно постучала в дверь, позвала его по имени и вошла. Гримстер сел в кровати, но лампу включать не стал – из гостиной вливалось достаточно света. Лили была в шелковом голубом халате поверх пижамы, на ногах белые с золотой отделкой кожаные тапочки в мавританском стиле – с загнутыми вверх носами, застегнутые на пятке. Мягкие светлые волосы, только что расчесанные, свободно струились по шее и плечам; косметики не было – только недавно накрашенные губы.
Лили подошла к нему и села на край кровати. Пальцы правой руки нервно царапнули покрывало.
– Джонни, я виновата.
– Ничего страшного, – ответил Гримстер. – Вы ни в чем не виноваты.
Он крепко взял ее за руку, успокаивая ее внутренний раздрай.
Лили тихо сказала:
– Я подозревала, что он мог сделать это, но точно не знала.
– Как все началось?
– Сначала словно в шутку. Он увлекся и… спросил меня, можно ли ему попробовать со мной. – Взгляд Лили упал на книгу на тумбочке у кровати. – Вы читали об этом? Это ведь одна из его книг?
– Да.
– Но как вы догадались? Как вы смогли узнать?
Откуда приходит правда? Из явного противоречия между ее рассказом и тем, что было в действительности. Интуиция спала, пока он не выплеснул на Лили слова, которые и дали нужный ключ… «Господи, он забавлялся с вами, он наложил на вас грязное проклятие…»
Гримстер перевел взгляд с милого, трогательно кающегося лица на книгу на тумбочке. «Гипноз человека и животного» Ференчи Андраша Вольгеши. Теперь, решил Гримстер, ей нужны нежность и сочувствие – или хотя бы их видимость.
– Просто озарило. Наитие. И потом, вы не стали бы скрывать этого, если бы не чувствовали, что это… неправильно. Неестественно. – Гримстер улыбнулся.
Лили кивнула:
– Мне это никогда не нравилось. Очень мрачно и… ну, нельзя соваться в такие вещи. Но он был увлечен, твердил, что все хорошо. Я не хотела рассказывать об этом, потому что сомневалась. И еще, ведь это… словно чужой человек увидел тебя голой. Вы понимаете, Джонни?
– Конечно, понимаю.
Гримстер выбрался из-под одеяла, все еще держа ее за руку.
– Пойдемте в ту комнату. Выпьем, вы закурите и все расскажете.
Он машинально обнял ее за плечо – это входило в новый план обращения с ней, но Гримстер тут же отметил, что впервые после смерти Вальды обнял женщину и почувствовал через шелк тепло и упругость женской плоти.
Он отвел Лили в гостиную, усадил поудобнее, а сам занялся выпивкой. Вальда ушла из его мыслей, на ее место пришло старое воспоминание, как они с Гаррисоном ускользнули из Веллингтона в поисках безобразий, нашли сарай с дюжиной несушек, и Гаррисон, всегда готовый к новым шалостям, показал, как нужно взять курицу, повертеть в воздухе, мягко поставить на землю и нарисовать мелом линию под клювом – и птица, загипнотизированная, останется неподвижно стоять на месте. Они загипнотизировали всех птиц в сарае и так и оставили, заливаясь почти истерическим смехом. Сегодня днем Гримстер повторил этот фокус с несколькими птицами из сарая управляющего.
Лили, с сигаретой и бокалом, внезапно повеселевшая и довольная, что сидит тут в полночь с Гримстером… Идеальная сцена для признаний.
– Джонни, вы не сердитесь, что я не рассказала раньше?
– Нет, вы должны были созреть. – Гримстер подвинул к Лили столик, чтобы было куда поставить бокал и пепельницу; он ухаживал за ней, стараясь расслабить маленькими жестами мужской любезности. Гримстер не был возбужден. Он работал. Лили – профессиональная проблема.
