— Ну это самое малое, что мы может предложить вам, учитывая, что вы делаете для нас всех, — так же сердечно отозвался Маус.
И оба мужчины немного покраснели и крайне смутились, как и полагается англичанам при малейшем намеке на сентиментальность с их стороны. Мистер Читтервик замял смущение, промямлив, что в таком случае он просто настаивает, чтобы они переночевали в Чизвике. Маус и Джудит в ответ промямлили, что это было бы просто замечательно и это чрезвычайно любезно с его стороны, однако не слишком ли это большое беспокойство для мисс Читтервик? После чего, так как дискуссия подошла к концу, мистер Читтервик отправился за тетушкой, чтобы она лично заверила гостей, мол, абсолютно никакого беспокойства не будет, если герцог и его названная сестра у них переночуют.
Иначе говоря — герцог и леди, которая сделала его своим приемным братом, подумал в тот вечер мистер Читтервик, потому что если отношение Джудит к Маусу было простой сестринской приязнью и ничем более, то отношение к ней Мауса возмещало эту приязнь с лихвой. И мистер Читтервик не раз вздохнул, пожалев, что такой во всех отношениях достойный и обаятельный молодой человек влюбился так безоглядно и так безнадежно.
Но подобным образом устроен мир, констатировал мистер Читтервик, он зиждется на альтруистических, однако не взаимных чувствах.
До самого конца вечера не замечалось никакого прогресса в отношении расследования, но затем мистер Читтервик наверстал упущенное. Он вдруг подскочил на месте и так пронзительно вскрикнул, что все присутствующие, которые в данный момент мирно обсуждали методы интенсивной культивации грибов, тоже подпрыгнули в своих креслах.
— Господи, благослови мою бессмертную душу, — возопил мистер Читтервик.
— Эмброуз! — воскликнула крайне скандализованная тетушка.
— Господи помилуй, да, из всех… Небо всеблагое! — продолжал бессвязно восклицать мистер Читтервик, по-видимому совершенно потрясенный внезапным откровением.
— Что? Что произошло? — взмолились присутствующие.
— Я только что понял… Наверное, я вам уже говорил, что мисс Гуль мне кого-то напоминает, но я не мог… Да уж, действительно, память наша выкидывает удивительные штуки… Я с тех самых пор все пытался вспомнить, кто… И вот теперь, думая о грибах… Хотя, какая тут может быть связь между этой девушкой и грибами?
— Какой девушкой? — терпеливо спросил Маус, который обменялся понимающей улыбкой с мисс Читтервик, тоже воззрившейся на потрясенное лицо мистера Читтервика.
— Так кого же вам напоминает мисс Гуль? — спокойно осведомилась Джудит.
Мистер Читтервик слегка вздрогнул.
— Ах да. Прошу прощения. Ну, ту самую девушку, что я видел в Зале для ленча. Вполне хорошенькая девушка. Она перехватила мой взгляд. То есть, поспешил поправиться мистер Читтервик, чувствуя пытливый тетушкин взор, — то есть я ее случайно заметил и подумал, что она хорошенькая, но это было до того, как я стал наблюдать за мисс Синклер, и то был лишь беглый взгляд. Я и не вспоминал об этом эпизоде до сих пор. А тогда я больше и не посмотрел на нее, и не имею ни малейшего представления, как долго она там пробыла. Мне было гораздо интереснее наблюдать за мисс Синклер.
Он приостановился и обвел присутствующих каким-то невидящим взглядом, словно продолжая одновременно о чем-то усиленно размышлять.
— И мисс Гуль напоминает вам эту девушку? — негромко спросила Джудит.
Мистер Читтервик какое-то мгновение молча глядел на нее, словно взвешивая свой ответ:
— Но эта девушка и была мисс Гуль.
После этого потрясающего заявления наступило короткое молчание, а потом Джудит громко и пронзительно рассмеялась.
— Да, вы попали в самое яблочко, как выражается Маус. Господи, ну я покажу ей…
И мистер Читтервик ошеломленно уставился на Джудит, удивленный мстительным выражением на ее обычно спокойном лице — можно бы даже добавить, зловеще мстительным, словно мысленно она уже видела, как мисс Гуль режут на куски, и наслаждалась этим зрелищем. Суставы на пальцах, которыми она ухватилась за ручки кресла, побелели. Джудит явно была на грани нервного срыва, но постепенно она снова овладела собой, напряжение ее отпустило и она неуверенно улыбнулась.
— Извините, — произнесла она слабым голосом, проведя рукой по лбу, — как правило, я стараюсь не проявлять своих эмоций, но это дело с убийством, знаете ли, я переживаю довольно тяжело. — И, пошатываясь, она встала.
— Если вы не против, мисс Читтервик, то я, наверное, пойду и лягу.
— Ну конечно, дорогая моя, — встала и мисс Читтервик, говоря непривычно мягким тоном, — мы все очень хорошо вас понимаем. Ложитесь, я скоро приду и принесу вам чего-нибудь успокаивающего.
Маус, вскочив, обнял Джудит за талию.
— Идем, Джуди, старушка. Я помогу тебе подняться наверх.
С трагическим выражением лица Джуди оглядела присутствующих.
— Извините, — повторила она, — терпеть не могу проявлять свои чувства на людях и беспокоить их. Покойной ночи.
И, тяжело опираясь на Мауса, она вышла.
А у мистера Читтервика, понимающего, что сейчас ему явилось зрелище неприкрытой условностями человеческой натуры, вид был пристыженный, словно у мальчишки, которого застали в тот момент, когда он украдкой уплетает варенье.
По мнению мистера Читтервика, путешествие из Саутгемптона в Дорсетшир было довольно молчаливым. Маус сосредоточенно вел машину. Мистер Читтервик погрузился в размышления, а сидевшие сзади Джудит и американский кузен обменивались редкими замечаниями лишь в угоду вежливости. Когда трое встречающих стояли на пристани и глядели на сходивших по трапу пассажиров, они без труда усмотрели нужного им человека. Каков бы внешне ни был его родитель, отцовская закваска была послабее синклеровской. Один только выдающийся вперед профиль нового кузена, спускавшегося на пристань, выдавал в нем Синклера независимо от фамилии, которую он носил. Между прочим, фамилия была Бенсон.
Мистер Читтервик с интересом разглядывал его внешность.
Гэролду Дж. Бенсону на вид было лет двадцать восемь — двадцать девять, и он обладал не только синклеровским профилем, но и соответствующей фигурой. Это был рослый, крепкий мужчина с серо-зелеными глазами и обильной соломенного цвета шевелюрой, которую он носил в виде странного цилиндрического зачеса посередине головы, отчего напоминал хохлатого австралийского попугая. Другое отличие от традиционного синклеровского облика заключалось в несколько покатых линиях лба и подбородка, наверное унаследованных от папаши, впрочем, кроме этого мистер Бенсон не унаследовал больше ничего. Он крепко пожал руку Джудит, так что у той слезы выступили на глаза, затем руки Мауса и мистера Читтервика, одновременно с жаром заверяя их, как ему приятно с ними познакомиться, хотя очень грустно, что знакомство состоялось при таких печальных обстоятельствах, и какого перцу он задаст Скотленд-Ярду и всей английской полиции, так что они ослепнут от слез. Его слушатели, которые едва тоже не ослепли от слезоточивой мощи его рукопожатий, рассеянно кивали в ответ, втайне надеясь, что мистеру Бенсону тоже перепадет от ответного "рукопожатия" английской полиции. Все еще сотрясая воздух своей громогласной американской речью (самой американской, какую когда-либо приходилось слышать мистеру Читтервику), он обещал Джудит, что ее муж через три дня положит шляпу на полку в их маленькой-прихожей, сообщил Маусу, что его родные до смерти обрадуются, узнав, как, едва он ступил на английский берег, так сразу же познакомился с настоящим герцогом и жал его пятерню, и называл братом, а мистеру Читтервику Бенсон популярно объяснил, что герцог по виду почти совсем не отличается от прочих людей, и это не очень-то справедливо по отношению к самим герцогам. Одновременно Бенсон провел компанию через таможенные заслоны, усадил в автомобиль и непрочь был поучить Мауса, как по-настоящему, то есть по-американски, вести машину. Короче говоря, мистер Гэролд Дж. Бенсон олицетворял собой популярное английское представление о путешествующем американце, и олицетворял с таким совершенством, что мистеру Читтервику показалось, будто это представление скорее карикатура, нашедшая блистательное воплощение в реальном человеке.
В "Аббатстве Риверсмид" он предстал таким же типичным образчиком американизма. Мистер Читтервик, который не мог забыть, как он мучился, будучи ввергнутым в общество совершенно незнакомых людей, остро позавидовал беспечной самоуверенности, с какой мистер Бенсон сжимал своей ручищей ручку хозяйки дома (а Джудит с коварной улыбкой наблюдала за этой сценой), похлопывал хозяина по спине, отчего пожилой патриций каждый раз вздрагивал, и произносил краткую речь, благодаря всех присутствующих за: а) их преданность интересам его двоюродного брата Линна, б) сердечное гостеприимство по отношению к нему самому и в) "вряд ли следует о том упоминать" — за их сочувствие храброй женушке его двоюродного брата, которую постигло ужасное несчастье. Под конец он адресовался к дворецкому, тому самому величественному, похожему на треску дворецкому, который столь уязвил нежную душу мистера Читтервика в день его приезда, со словами "эй, парень". И когда, вслед за лакеем, он, стуча толстыми подошвами, стал подниматься по лестнице в отведенную ему комнату, все общество испуганно воззрилось ему вслед.
