Она зачем-то принялась машинально снова натягивать краги.
— По-настоящему он от нее так и не избавился, — горестно вздохнула Мэри-Лу. — У него даже не было возможности ее забыть. То и дело ему попадались ее фотографии в газетах, и каждый месяц, выписывая ей чек, он невольно вспоминал о ней. Поэтому, когда он нашел ее тело…
Мэри-Лу поднялась, в лице ее проглядывала какая-то незнакомая зрелость и сила.
— Полиция уже осмотрела сарай? — спросила она.
— Кое-как осмотрели. Не слишком внимательно. А что?
— Дело в том, что он потерял свои ключи, Марша. С золотым брелоком, который я ему подарила. Он не знает, что мне об этом известно, но это так. И нервничает из-за этого. Если ключи найдут где-нибудь там или возле ее могилы, его арестуют. Это все, что им требуется. Это— настоящая улика, понимаешь? Она примчалась ко мне, чтобы попросить меня отыскать эти ключи, если получится; в тот же день, после ее отъезда, я самым тщательным образом обследовала сарай, нашла там газонокосилки и еще сто один предмет, которые бережно хранит любой садовник. Но ключей там не было. Однако, перетаскивая с места на место глиняные горшки и тюки с удобрениями, я кое-что припомнила. Не только Артура с фонариком в руках, пытающегося попасть в сарай. А нечто, случившееся задолго до того: Джульетту в пеньюаре и шлепанцах и смертельно побледневшего Артура; стоящего перед ней.
«Вот гляжу на тебя, — сказал он ей тогда, — и просто не верится, что ты способна искалечить жизнь мужчины— как ты искалечила мою».
Что он хотел этим сказать? Было ли здесь нечто большее, чем просто проблема ее содержания? Глядя на нее, не думал ли он о том, как могла бы сложиться его жизнь с ней, если бы она его любила? И затем, чуть позже: «Видит Бог, я любил тебя, но ты лишила меня гордости, чувства собственного достоинства— ты просто растоптала меня. Ты убила во мне веру в искренность, в порядочность. А теперь присосалась ко мне, точно пиявка… И что, я должен постоянно думать, как избавиться от тебя?..»
Неужели Мэри-Лу была права и он так и не смог от нее освободиться? Неужели она постоянно присутствовала в его мыслях и сердце? Если мужчины оставляют неизгладимый след в сердцах любивших их женщин, можно ли сказать то же самое и о сердцах мужчин?..
Будучи постоянно занята, я сумела отвлечься от проблемы, всецело занимавшей мои мысли днем и ночью. В тот день, однако, проблема эта вновь заявила о себе со всей убедительностью— и, разумеется, благодаря визиту вездесущей миссис Пойндекстер.
Я увидела, как на подъездной аллее остановилась машина, из которой выбралась воинственная почтенная леди и обратилась к кому-то находившемуся внутри:
— Ну так как, ты выходишь? Или мне придется вытаскивать тебя силой?
Последовала недолгая пауза. Затем, медленно и неохотно, вслед за матерью из машины вышла Марджори. Она слабо протестовала:
— Но я же говорю тебе, что не уверена…
— Я и не прошу тебя быть уверенной. Кто вообще уверен хоть в чем-то? — ничуть не растерявшись, философски произнесла старая леди и подтолкнула дочь к парадному крыльцу.
Спор все еще продолжался, когда я вошла в гостиную.
— Не будь дурой, — говорила миссис Пойндекстер. — Если тебе что-то известно, теперь самое время это рассказать.
— Но я ничего не знаю, мама. Во всяком случае, не уверена.
— Ладно. Вот и Марша. Расскажи ей все, что рассказывала мне, хватит скрывать. Она говорит, что знала этого Пелла раньше, Марша.
— Мама! — вскричала Марджори. — Ничего такого я не говорила. Я и видела его только один раз. Я просто сказала, что он кого-то мне напоминает. И все. Я даже не помню, кого именно он мне напомнил.
— Продолжай, — неумолимо велела мать.
— Ну, в общем-то, это все— разве что мне показалось, что он тоже меня узнал. Он что-то рисовал, ну и надвинул шляпу на глаза и поднял воротник плаща. Теперь уж действительно все.
— Нет, не все, — возразила миссис Пойндекстер. — Скажи ей, когда и где это было.
— На Сосновой горке, в то утро, когда Джульетту… когда она исчезла. Совсем близко от того места, где это случилось, Марша.
Но больше ей действительно было нечего сказать. В то утро она вышла из машины, чтобы собрать букет люпинов, и как раз возвращалась обратно. Она «не хотела быть ни в чем замешанной» и посему ничего не сказала. Но она видела там Аллена Пелла, а чуть позже— и Мэри-Лу, сидевшую в своей машине на некотором отдалении. Люси она не видела совсем, и Джульетту тоже.
Все случилось, должно быть, после того как я уехала, — сказала она. — Я отвезла букет домой и поставила его в воду и… Какой от всего этого прок, мама? Я не смогла бы узнать того мужчину, к тому же он все равно исчез.
Однако после их отъезда я призадумалась. Марджори была прямым и открытым человеком, что вообще свойственно людям, любящим лошадей и свежий; воздух. Я была убеждена— она что-то утаивает, и это имеет самое непосредственное отношение к Аллену Пеллу. Она могла притворяться сколько угодно, но я решила, что она знает, кто он такой. Прекрасно знает, но по какой-то причине упорно не желает сообщить это мне.
Что такое она сказала в тот день, несколько недель назад, когда приезжала ко мне? Большую часть дня я потратила, пытаясь вспомнить ее слова. И когда я совсем уже было отчаялась, та фраза всплыла у меня в памяти—уже после того, как я улеглась спать. Что-то насчет какого-то бедняги, который потерял голову из-за Джульетты и запил, и это привело к самым трагическим последствиям.
Мог ли это быть Аллен Пелл? Она, бесспорно, оставила горький след в его душе. «Артуру еще повезло, — сказал Пелл. — Он всего лишь на ней женился». И затем, откровенно заявив, что не убивал ее, он еще добавил что-то насчет хорошей отметки, которую заслужил у ангелов за то, что не сделал этого, — вот как он сказал.
Такое было вполне возможно. Я поняла это, лежа в постели в темноте, в то время как Чу-Чу похрапывала на своей подушке, а снаружи мяукала сонная чайка. Вспомнились слова шерифа: «Нам ничего неизвестно об этом парне. Может быть, его зовут Пелл, а может, и нет. Лично я не знаю лучшего способа укрыться от правосудия, нежели обзавестись трейлером и все время переезжать с места на место».
Я закрыла глаза. Вот вам и мотив, если ему суждено когда-нибудь получить огласку. Во всяком случае, в полиции его могут счесть подходящим. Он любил ее, она его бросила, с горя он стал пить и, сев в пьяном виде за руль, насмерть задавил кого-то. Но в таком случае зачем он появился здесь, на острове? Было ли это случайностью? Совпадением? Или же он следил за ней? Не с ним ли она встретилась в тот день, когда отправилась верхом в горы и вернулась домой напуганная?
Я просто не в силах была оставаться в постели. Встала, отправилась к телефону, стоящему в гостиной, и оттуда позвонила Марджори. Она сказала, что еще не ложилась и играет в бридж; однако голос ее заметно изменился, стоило мне задать свой вопрос:
— Кто был тот человек, который спьяну сбил каких-то людей своей машиной? Ты не помнишь, как его звали?
Последовала довольно длительная пауза. Затем она ответила:
— Это было так давно и быльем поросло, Марша. К чему вновь ворошить старое? Это случилось два или три года назад.
— В таком случае не будет никакого вреда, если ты мне расскажешь, — настаивала я.
Последовала еще одна пауза. И вновь в трубке послышался ее голос, ровный, но решительный:
— Я забыла, — и она повесила трубку.
Когда на следующее утро я прочесала всю бухту, то обнаружила, что «Морская ведьма» отправилась в столь долго откладываемый круиз на Ньюфаундленд.
Следующие несколько дней вновь почти непрерывно лил дождь. Струи его, словно слезы, стекали по фасаду старого дома, и в маленьких лужицах, образовавшихся на верхней веранде, плавали утонувшие насекомые. Островки в заливе напоминали расплывчатые зеленые пятна, как будто кто-то нарисовал их карандашом, а потом стер. Залив и небо слились в единое серое полотно, так что невозможно было провести между ними границу. Волны накатывали и отступали, увлекая за собой разный хлам, плавающий у берега, коряги, всевозможные коробки и бутылки; и целыми днями размеренно звонил колокол на бакене возле Длинного мыса.
Чайки исчезли— видно, укрылись где-нибудь на берегу с подветренной стороны. Небольшие спортивные суденышки отчалили прочь либо покачивались на швартовах, позабытые и позаброшенные. Да и на моей верхней веранде из мебели осталось только кресло-качалка, издававшее неприятный скрип; сама я испытывала странное и непривычное чувство одиночества, будто весь окружающий мир исчез, и в живых оставалась одна лишь я.
Однажды я надела плащ-дождевик и боты и отправилась пешком в городок к Элизе Эдвардс. Мне казалось, что все наши таинственные события должны быть каким-то образом связаны между собой, и существовала вероятность, — ничтожная— что от внимания полиции что-нибудь да ускользнула. Однако у Элизы мало что нашлось мне сказать— практически ничего. Было совершенно очевидно, что всей своей новоанглийской душой она восставала против свалившейся на нее «известности», а также переживала из-за невозможности снова сдать ту комнату, которую занимала Джордан,
