— Пойдет она на это?
— Она на все пойдет, лишь бы ее фотография в бикини появилась в газетах.
— Насколько мне известны газетчики, — заметил Мейсон, — они захотят, чтобы она была снята именно в нем.
— Ты так думаешь?
— Уверен. Кстати, Пол, а что произошло с другой банкой?
— Черт ее знает.
— На озере удил какой-то человек, и он сел за весла как раз в тот момент, когда от дома Бэнкрофтов отошла лодка.
— Я это знаю, — сказал Дрейк, — но уверяю, что он не доплыл до того места, где была брошена банка.
— Что же с ней тогда произошло?
— Она исчезла.
— Что?
— Она исчезла, — вновь повторил Дрейк.
— Что ты имеешь в виду?
— Некоторое время она была на плаву. Я ее видел даже без бинокля.
Затем, когда я втащил в лодку все принадлежности для катания на лыжах, я посмотрел в ее сторону и не обнаружил ее.
— Поблизости была какая-нибудь лодка?
— Нет. Банка просто исчезла.
— Ты думаешь, что она потонула? — спросил Мейсон.
— Вполне возможно.
— Ты что, не плотно закрыл крышку?
— Боюсь, Перри, что именно в этом причина. Нам пришлось делать замену чересчур быстро.
— Очень плохо, — заметил Мейсон.
— К сожалению, такое случается, — вздохнул Дрейк. — Ничего не поделаешь.
— И что же, никакая другая лодка не пыталась подплыть к банке?
Дрейк отрицательно покачал головой.
— Нет. На озере было несколько лодок, лыжников, ловил рыбу упомянутый тобой человек, но поблизости никого не было.
— Ничего не понимаю. Конечно, шантажисты могли распознать в тебе детектива и просто побоялись взять банку, пока ты был поблизости.
— Не думаю. На мне была кепка и солнечные очки, да и в лодке я сидел, довольно низко наклонившись вперед.
— И плотно окруженный красотками, — вставил Мейсон.
— Хорошо, — усмехнулся Дрейк, — а что бы ты сделал?
— Ну ладно, Пол, — примирительно сказал Мейсон. — Убери свою лодку.
Пусть наша звезда оденется и пойдет на спасательную станцию… Ты, кажется, говорил, что у нее своя машина?
— Да. Она поставила машину на стоянке и присоединилась к нам на пристани. Необходимо сделать еще два-три платежа и на этом все.
— Хорошо. Теперь мне нужны имена всех тех, кто брал напрокат лодки сегодня днем. Ты также должен поручить кому-нибудь узнать номера всех лодок, которые были привезены на частных автомобилях.
— Я подумал об этом. Мой оперативник уже записал номера всех машин и прицепов, а также номера лодок.
— Прекрасно. Отправь этого оперативника домой, чтобы полиция не напала на его след.
— А деньги останутся в полиции?
— Вплоть до последнего цента.
— Вполне возможно, что кто-нибудь даст Еве Эймори вознаграждение. Я скажу ей о такой возможности, — добавил Дрейк.
— Да, и скажи, чтобы у нее под рукой постоянно был купальник, — заметил Мейсон. — Это единственное, что ей нужно.
Мейсон вошел в контору в половине десятого утра.
— Привет, Делла. Что новенького?
— В приемной тебя ожидает очень раздраженный клиент.
— Харлоу Биссинджер Бэнкрофт?
Секретарша кивнула головой.
— Ну что ж, пригласи его, — усмехнулся Мейсон.
Вскоре Делла Стрит возвратилась с Бэнкрофтом.
— Мейсон, — воскликнул Бэнкрофт, — черт побери, что все это значит?
— Что именно? — спросил Мейсон.
Бэнкрофт резким движением швырнул на стол утреннюю газету. На первой странице ее красовалась фотография девушки в купальнике. Крупными буквами были напечатаны слова: «Купающаяся красавица находит целое состояние».
— А по-моему, неплохо, — заметил Мейсон.
— Черт побери, — прокричал Бэнкрофт. — Я надеялся на ваше благоразумие. Как вам пришла мысль довести сумму до трех тысяч? А эта полуобнаженная девица? А публикация письма шантажистов? Это дело следовало вести в полной тайне.
— Ну успокойтесь. Что вам известно?
— Мне? Только то, что вам следовало бы вести дело более осторожно.
— Ваша падчерица бросила в воду банку вместе с письмом? — прервал его Мейсон.
— Думаю, что да, я не спрашивал ее. Она, видимо, не доверяет мне, поэтому я не задавал ей никаких вопросов. Но появление письма в прессе и повышение суммы до трех тысяч! Это черт знает что такое!
Мейсон усмехнулся.
— Зато у Евы Эймори, наверное, блестящая реклама.
— Смотря, что понимать под этим словом, — проворчал Бэнкрофт. — На фотографиях она почти что голая. Видимо, сперва она появилась на страницах какого-нибудь бульварного журнала.
— Она отнюдь не голая, — возразил Мейсон, читая в задумчивости газетную статью. — Ну и что вы об этом думаете? — произнес он наконец.
— Что я думаю? — воскликнул Бэнкрофт. — Я думаю о предательстве. Я доверился вам и надеялся, что некоторые стороны этого дела будут сохранены в полной тайне.
— А разве не так?
— Да? — Бэнкрофт ударил кулаком по столу. — А сколько миллионов читателей видели вот это! Говорят, это сообщение передавали по радио и опубликовали во многих газетах по всей стране.
— Ну, не придумывайте.
— И это все, что вы можете мне сказать?
— Садитесь, мистер Бэнкрофт, и успокойтесь.
Бэнкрофт медленно сел, с подозрением глядя на адвоката.
— Во-первых, гласность — это то, чего вы хотели избежать.
— Рад, что вы напомнили мне это, — с сарказмом заметил миллионер.
— Во-вторых, — продолжал Мейсон, — гласность — это то, чего стремится избежать шантажист. Он может работать только тайно, исподтишка. И, наконец, видно, что жертва шантажа не пошла в полицию. Она все сделала согласно полученным инструкциям: положила деньги в банку, которую бросила в воду в назначенное время и в назначенном месте. Таким образом, у шантажиста не должно возникнуть и тени подозрения в вероломстве его жертвы.
— Не могу понять, — заметил Бэнкрофт, — как сумма была удвоена? Когда я прочитал письмо, в нем говорилось о полутора тысячах долларов. Вы его тоже видели и даже сфотографировали. Спрашивается теперь, как удалось шантажисту увеличить требование до трех тысяч долларов?
— Я сделал это.
— Вы?
— Да, я увеличил сумму до трех тысяч.
— Но моя падчерица сняла со счета только полторы тысячи долларов, и именно столько она должна была положить в банку. Согласно же сообщению управления полиции, в ней оказалось три тысячи долларов вместе с этим письмом и десятью серебряными монетами.
Мейсон усмехнулся.
Бэнкрофт хотел добавить что-то еще, но, взглянув на адвоката, замолчал. Выражение его лица неожиданно изменилось.
— О, Боже! — воскликнул он, как будто какая-то мысль только сейчас пришла ему в голову.
— Вот именно. Рад, что вы догадались, — сказал Мейсон. — Письмо было отпечатано на портативной машинке марки «Монарх». Я достал точно такую же машинку, забил требование «полторы тысячи долларов» и вместо этой суммы поставил «три тысячи». Затем мы положили в банку еще полторы тысячи долларов, так что всего стало три.
— Вы добавили полторы тысячи долларов?
— Да, из ваших денег, — сказал Мейсон, продолжая усмехаться. — Вот почему я говорил вам, что расходы будут большими.
— Но зачем вы это сделали? Вы полагаете, что…
— Я думаю, что в этом деле замешаны, по крайней мере, двое. Если вы заметили, в письме говорится: «мы». Конечно, это могло быть сделано просто для отвода глаз, но мне почему-то кажется, что это не так. Теперь предположим, что вы входите в тайный сговор, и у вас есть напарник. Вы доверяете ему получить полторы тысячи долларов согласно сумме, указанной вами в письме. Операция проваливается, и деньги оказываются в полиции. И вдруг выясняется, что сумма была увеличена до трех тысяч. Не кажется ли вам, что шантажист, вполне естественно, подумает, что напарник обманул его и, в надежде получить лишние полторы тысячи долларов, увеличил требование?
И, придя к такому заключению, поверит ли шантажист напарнику, если тот будет все отрицать? Я полагаю, мы можем прийти к заключению, что публикацией этого письма вынудили шантажистов перейти от наступления к обороне, что увеличением суммы до трех тысяч мы посеяли между ними зерна возможного раздора.
— Черт побери, как это мне не пришло в голову!
— Более того, — продолжал Мейсон, — я думаю, что мы выйдем таким образом на самих шантажистов. А как только это произойдет, я постараюсь им еще что-нибудь подкинуть.
— Что именно?
— Ну что-нибудь интересное, чтобы дать им работку. В таких делах следует помнить, что пока шантажисты живут за счет чужих тайн, у них самих должно быть очень много того, что они хотели бы скрыть. Если они не новички, значит, они всю жизнь живут за счет преступного вымогательства, значит, за ними тоже остались кое-какие следы, и, следовательно, они сами опасаются, как бы полиция не раскопала их делишки.
Бэнкрофт медленно поднялся.
— Мистер Мейсон, — сказал он. — Я должен просить у вас прощения.
