Резник сказал, что он направится туда сразу же после того, как сержант введет его в курс дел.
«Быстрее, быстрее, — думал Грэхем Миллингтон, поглядывая на своего начальника через стекло. — Не тяни ты резину. У некоторых из нас впереди целый день работы. Мы с молодым Дивайном должны поговорить с китайцем относительно опрокинутого пятигаллонового контейнера с растительным маслом и случайно зажженной спички. Недурной пожарчик».
Поэтому, когда Резник открыл дверь своего кабинета, Миллингтон быстро спустил ноги со стола и вытянулся.
Хотя Ежи Грабянский родился в Англии, этот факт никогда не давал ему оснований чувствовать себя истинным англичанином. Его семьей были те, кто, без всяких колебаний захватив пальто и палку копченой колбасы и бросив все остальное, покинули Польшу в 1939-м. Они шли пешком, бежали, ехали на велосипедах (его бабушка и старшая сестра садились по очереди на раму впереди отца), прятались под брезентом угольных барж и вновь шагали. И у них была на то очень веская причина — шагать и шагать.
Первого сентября того года Гитлер вторгся в Польшу с трех сторон. Семнадцатого сентября Россия вошла с четвертой. К двадцать восьмому пала Варшава, а на следующий день Германия и Россия сели делить страну между собой.
Грабянские покинули Лодзь, где большинство горожан работали на текстильных фабриках, и направились на запад. Они прошли через Чехословакию, Австрию и Швейцарию и перешли границу Франции в Шо-де-Фон по мосту через реку Дуб. Но не все. Проснувшись в то последнее утро, они обнаружили, что сестра Ежи Кристина не свернулась, как обычно, калачиком под пальто своей бабушки и не собирается прогнать сон, потирая кулачками свои глаза.
Только через несколько часов тщательных поисков они нашли ее плавающей вниз лицом около западного берега озера Невшатель. Одна ее рука судорожно сжала сломанное весло, брошенное кем-то в воду. Они вытащили ее на берег и стучали по худенькой, еще неоформившейся груди, без устали нажимали на нее. Результатом было лишь то, что она становилась еще более холодной и твердой. Сломанное весло они употребили в качестве лопаты, которой выкопали неглубокую могилу, ставшую ее последним убежищем. Ей было всего одиннадцать лет.
Отец снял с шейки Кристины нитку деревянных бус и хранил ее у себя на груди, пока не потерял однажды темной ночью, когда прыгал с парашютом над Ла-Маншем. Это было в 1944-м.
Во Франции семья раскололась: одни остались в той части страны, что вскоре стала называться «вишистской», другие перебрались в Англию, где обосновались поблизости от польского правительства в изгнании генерала Сикорского: в Баттерси, Клапхаме, Коммоне, Ламбете. Отец Ежи, имевший специальность штурмана, вступил в военно-воздушные силы Франции. А когда пала Франция, он до конца войны совершал бомбовые налеты на Германию в составе Королевских ВВС Великобритании. Он не был человеком, легко сворачивающим с избранного пути, и купание в ледяной воде Ла-Манша только укрепило его решимость сражаться до конца.
Он поклялся вывести свою семью из Польши, и это ему удалось. Он дал зарок помочь нанести поражение нацистам и сделал это. В душе он принял решение возместить смерть Кристины другим ребенком, но напряжение последних пяти лет превратило его жену в старуху. Она умерла тридцати семи лет отроду, выглядя пятидесятисемилетней: однажды прилегла в спальне летнего дома между Клапхамом и Балхамом и просто перестала дышать. Когда родные подошли к ней, то увидели, что ее рука вцепилась в тумбочку точно так, как рука ее дочери держалась за сломанное весло. И была уже почти такой же холодной.
Ее похоронили под косым дождем и пронизывающим ветром на маленьком обнесенном оградой кладбище, откуда была видна больница Святого Георга. Возвращаясь оттуда домой, отец Ежи заблудился в лабиринте улиц и, образно говоря, наткнулся на медицинскую сестру, возвращавшуюся с дежурства. Она взглянула на его лицо и поняла, что он находится в шоке. Сестра настояла, чтобы отец прошел с ней до комнаты, которую она снимала на этой улице. Вероятно, потому, что она была в форме, он согласился. Он сидел в маленькой комнате, пропахшей камфорой, и пил чашку за чашкой крепкий сладкий чай.
Эта сестра стала впоследствии мамой Ежи?
Ежи!
Сколько уже лет его никто не называет иначе чем Джерри? Много!
Он подошел к окну и посмотрел вниз на стоянку машин у гостиницы, на колледж и дома, на лужайки для игры в мяч, теннисные корты, участок вытоптанной травы и край кладбища на холме — мраморные плиты, каменные скульптуры, могилы. И среди них — могила его отца. Он должен будет пойти туда позднее, когда начнет смеркаться, и незадолго до того, как прозвенит колокольчик, извещающий о закрытии кладбища. Ему хватит времени, чтобы прочесть надпись. Может быть, ему следует захватить с собой цветы?
Он знал, что ребятишки перелезают через кладбищенскую ограду и крадут их, а потом заворачивают в старые газеты и продают, переходя от дома к дому.
В холодильнике гостиничного номера стояли бутылка пива, банка пепси-колы без сахара, коробка чая, маленькая баночка растворимого кофе и пакеты молока. Над холодильником висела репродукция «Подсолнухов» Ван Гога, которые упорно не желали распускаться. Он взял часы с туалетного стола и надел на руку: Грайс опаздывал уже на двадцать минут.
В памяти Резника ярко сохранились два случая, касающиеся Джеффа Харрисона. Один произошел во время спортивных соревнований на площадке графства. «Ноттс» играли против «Манчестер Сити». «Сити» для выигрыша не хватало трех очков. К обычной группе болельщиков в три — пять тысяч добавилось по крайней мере еще столько же приехавших из Манчестера. Прибыл не только специальный поезд, приехали также колонны автобусов, как через горы, так и по дороге «М-1». «Ноттс» мало что получала от своего выигрыша. Для нее все дело было в престиже. А «Манчестер» в случае выигрыша выходил на первое место. Его болельщики начали праздновать еще до начала этой встречи. Знамена, флаги, лица, выкрашенные в небесно-голубой и серый цвета. Громадное количество хрипящих клоунов, криками поддерживающих свою команду.
Количество полицейских было увеличено, но, как всегда, недостаточно.
Резник был там как зритель, на своем обычном месте — в середине трибуны перед террасами, наводненными в тот день незнакомыми лицами. Активность болельщиков «Манчестера» не могла не вызвать ответную негативную реакцию. Все это вылилось во что-то отвратительное. Когда это произошло, в середине игры, Джефф Харрисон в форме пробирался к дюжине молодчиков, которые забрались на барьер, отгораживающий площадку с воротами для игры в крикет. Он был уже среди них, когда его ударили по лицу бутылкой. Резник попытался прорваться к нему, но не успел, а потом в этом отпала вся необходимость. Харрисон перебросил обратно двух фанатов через проволочное заграждение, захватил третьего и заломил ему руку за спину. Остальные разбежались, за исключением крупного парня с бритой головой, которая была выкрашена в те же цвета, что и лицо. У парня в руке был нож с выбрасывающимся лезвием. К счастью, он пил с самого утра. Он не очень-то хорошо соображал, вынимая нож из кармана, но теперь, оказавшись прямо перед полицейским в форме с кричащей за его спиной толпой, он мог впасть в панику.
Джефф, с залитым кровью лицом, не отрываясь смотрел на парня. Через мгновение нож лежал на траве.
Другой случай был позднее, когда Харрисона уже перевели в отделение уголовного розыска. Он и Резник принимали участие в облаве на складе в районе, где, как подозревалось, хранились ворованные вещи. Они захватили там бежавшего из заключения рецидивиста, за которым местная полиция охотилась уже несколько месяцев. Как они ни старались, полиция не могла повесить на него ничего такого, что могло бы быть принято как доказательство.
«Не будь таким правильным, Чарли, — сказал тогда Харрисон. Это было однажды утром в питейном заведении недалеко от Бридлсмит-Гейт. — Для пользы дела давай считать, что он сделал признание, которое я слышал. Ты его слышал также».
«Нет, Джефф, — ответил Резник. — Я этого не сделаю». Два воспоминания, яркие, как Божий день.
— Джефф.
Они пожали друг другу руки, и Харрисон предложил Резнику стул, чашку чая, сигарету. Резник сел, отказавшись от всего остального.
— Ты так и не куришь, не так ли? — Харрисон выбросил окурки из пепельницы в металлическую корзину для мусора и закурил новую сигарету. Он все еще работал в уголовном розыске и был теперь инспектором, как и Резник.
— Том Паркер говорит, что вы интересуетесь этим ограблением.
— Пока не знаю. Может, да, а может, и нет. — Резник наклонился вперед, пожал плечами.
— Я сделал для вас копию докладной. Туда ездил молодой сержант Федерстоун. Сейчас его нет здесь, а то ты смог бы поговорить с ним.
