«Эй, — опять раздался голос Хэмиша, который особенно доставал его в минуты стресса и плохого настроения, — ты думаешь, эта женщина захочет тебя видеть?»
Вопрос застал Ратлиджа врасплох. Он услышал собственный голос, отвечавший шотландцу:
— Я был другом Макса. И это единственное, что сейчас могу для него сделать.
«Ты снова напомнишь ей о войне. И она тебе не скажет спасибо».
Через полчаса он сообщил в Ярд, что уезжает, сказал, где можно его найти, и отправился в Глостершир. Он раньше никогда не был в Чезуэлле. Маленький город, Макс часто о нем рассказывал и звал к себе. Однако после войны редко кто мог позволить себе ездить в гости просто так. Но они переписывались.
Было уже поздно, когда он туда приехал и остановился в маленькой гостинице на главной улице. Он надеялся прибыть не слишком поздно, этим же вечером, чтобы увидеться с Розмари, тем не менее дорога заняла больше времени, чем он ожидал.
На следующее утро он отправился к Розмари. Дом Юма стоял в отдалении от дороги, с садом перед домом. От улицы сад отделяла низкая стена. Он поднялся по двум ступенькам и по заросшей травой тропинке прошел к дому. Не успел он поднять дверной молоток, чтобы постучать, как дверь распахнулась. Розмари Юм возникла на пороге, в глазах ее читалось страдание. Ратлидж растерянно сказал:
— Вот, приехал. Помочь, чем могу.
Она бросилась к нему на шею и заплакала. Он раньше никогда не видел ее слез. Наконец она оторвалась от него, сердито вытерла глаза прежде, чем он успел предложить ей платок. За ее спиной в доме раздавались голоса. Она прикрыла дверь, отсекая их, и сказала:
— Он застрелился. Прошел в дальний угол церковного двора и там выстрелил в себя, я не была первой, кто его увидел. Ко мне пришли и сказали, что он мертв, и мне захотелось взять его револьвер и выстрелить в него еще раз. Бедный, потерянный, проклятый идиот.
— Он написал мне. Но когда письмо пришло, было уже поздно.
— Мне он оставил короткую записку. Что любит меня слишком сильно и не хочет больше тащить с собой в пропасть своего отчаяния, и просил прощения. И все, — сказала Розмари. — После того, что мы вместе вынесли, сколько я приложила сил, чтобы вытащить его из депрессии, все, что я заслужила, — несколько слов. А я заслужила больше, Иен, и должна была знать о его намерениях, а главное, почему? Я бы приняла любое признание, каким бы тяжелым для меня оно ни оказалось. Но он исключил меня из своей жизни.
Розмари была маленькая, тоненькая женщина со светлыми волосами, скорбными складками у рта и голубыми глазами, под которыми сейчас были темные круги.
Ратлиджу приходилось за время службы бессчетное количество раз приносить в дома горестные вести.
— Розмари, это естественно, что ты сейчас зла на Макса. Он просто не мог сказать тебе, признаться в том, что потерпел полное крушение. Так он видел свою жизнь, полным провалом, и поэтому уход считал своим глубоко личным делом.
— Ты слишком долго прослужил в полиции, Иен, — холодно ответила Розмари, — ради бога, я же была ему женой. Что сказано в Библии? О мужчине и женщине, которые должны прилепиться друг к другу. А клятвы перед священником в церкви? А о том, что надо прощать? Но я его никогда не прощу. До самой смерти не прощу ему это.
С этими словами она распахнула дверь и впустила его в дом.
И Хэмиш тут же напомнил: «Ну, что я тебе говорил?»
Ратлидж, стараясь загнать его голос подальше, в глубь мозга, вошел в комнату, полную родственников и друзей. Пятнадцать человек стояли, сидели кое-где и тихо разговаривали. Розмари представила его собравшимся, среди них было несколько знакомых по армии офицеров. Были ее родители. Родители Макса умерли во время войны, остался только двоюродный брат, он сидел сейчас в кресле около балконных дверей, ведущих в сад, лицо его было искажено, он дышал с трудом, говорить почти не мог, только несколько слов и сразу замолкал.
Ратлидж раньше не встречался с ним. Брата звали Реджинальд Юм. Они пожали друг другу руку.
Макс, рассказывая, что брат учительствовал в Англии, но вернулся жить в Шотландию, как-то шутя заметил: «Унаследовал семейное гнездо на острове Скай и набил его книгами. Чтение предпочел общению с людьми. Даже не приехал на мою свадьбу. Не удивлюсь, если пропустит и мои похороны». Это была шутка в духе Макса.
Из кухни доносились голоса, там раскладывали на тарелки еду, каждый из пришедших в знак сочувствия приготовил что-нибудь и принес с собой. Время текло медленно. Ратлидж поговорил с викарием.
— Вы ведь из Скотленд-Ярда? — спросил мистер Гремлинг. И когда Ратлидж согласно наклонил голову, продолжил: — Если я правильно понял, вы приехали сюда как друг, а не как полицейский? Хорошо. Тогда вы будете рады услышать, какое я принял решение. Считаю, что капитан Юм умер в состоянии, когда его мозг был перегружен страданием. Раны войны имеют много разных видов. — Лицо викария стало решительным. — Я не вижу препятствий для захоронения его тела на освященной земле, внутри церковной ограды.
— Действительно хорошая весть.
Ратлидж как раз думал об этом. Разумеется, будет проведено расследование. Он надеялся, что пощадят чувства Розмари.
— Вряд ли меня вызовут свидетелем. — Ратлидж не собирался зачитывать коронерскому суду письмо Юма, которое сейчас лежало у него в кармане.
— Конечно, зачем обнажать ваши личные чувства, — согласился мистер Гремлинг, понимая его состояние. — Макс всегда посещал церковную службу вместе с женой, даже если находился в таком состоянии, что не слышал произносимой проповеди. Я могу засвидетельствовать, если потребуется, что он выполнял свой долг как верующий, и церковь выполнит свой долг перед ним.
— Я нахожу ваше решение очень мудрым, — сказал Ратлидж, и викарий улыбнулся.
Мистер Гремлинг — начинающий седеть невысокий крепыш с мощными плечами, глубоко посаженными глазами, над которыми нависали лохматые брови, — имел суровый, даже зловещий вид до тех пор, пока не улыбался.
— Я не беру на себя осуждение моего прихожанина. Не вижу оснований брать на себя право Господа Бога. — Помолчав, он добавил: — Мы с Максом иногда беседовали откровенно. Часто переписывались на страницах блокнота, который я держал в столе. Я сжег листы. Я считал его своим другом.
Они еще поговорили о войне и о прошлом, пока Розмари не позвала Ратлиджа помочь подняться наверх Реджинальду, чтобы тот прилег отдохнуть.
Реджинальд казался бледной тенью брата. Тоньше, светлее, черты лица не так обозначены, потому что искажены болью и страданием. Каждый вдох стоил ему неимоверных усилий и был борьбой за жизнь. По виду он был больше похож на человека, способного свести счеты с жизнью, чем погибший. Но, несмотря на физическую немощь, в его взгляде виделось упорство, что отражало твердый характер. Откинувшись на подушки, он поблагодарил Ратлиджа и с трудом выговорил:
— Я приехал поддержать Розмари. Ради нее, не ради Макса. Он часто говорил, что не хочет видеть меня на кладбище.
— Розмари нужна будет ваша поддержка.
— Я любил ее с самого начала, с первого взгляда. Макс знал об этом. Он знал, что я если и приду, то ради нее.
— Отдыхайте, пока можно, — сказал Ратлидж, — я присмотрю за ней.
Он ушел. Хриплое, сдавленное дыхание провожало его, пока он не закрыл дверь. На ступеньках лестницы сидела Розмари, он думал, что она плачет, но она просто сидела, упершись взглядом в пространство. Она обернулась, услышав его шаги:
— Как он?
— Отдыхает. Ему это необходимо.
Она кивнула:
— Он тоже получил письмо.
— Правда? — Ратлидж не спросил о содержании.
— Все получили, кроме меня. — С этими словами Розмари решительно поднялась и стала спускаться, не оглядываясь.
Похороны на следующий день были хорошо организованы, на них пришло много народу, хотя люди знали в основном Розмари, которая прожила здесь всю жизнь, а Макс всего восемь лет, из которых четыре пробыл на войне. Ратлидж был рад, что она не останется без поддержки.
Служба в силу обстоятельств была простой и недолгой, и вскоре настало время проводить деревянный гроб к месту последнего пристанища.
Ратлидж смотрел, как его медленно опускают в землю, и, когда взял горсть земли, чтобы в свою очередь бросить на крышку, услышал голос Хэмиша: «Это не выход. Тебе не стоит лежать здесь».
Хэмиш знал, что такие мысли у него возникали постоянно. «Нет. Пока нет», — ответил он сам себе, посмотрел, как комья земли разбиваются о крышку, и пошел отвезти домой Розмари и Реджинальда Юма. Его машина стояла наготове за воротами церкви.
Около машины он увидел констебля. Тот сделал знак Ратлиджу. Розмари усадила Реджинальда поудобнее.
— Надеюсь, что у него останутся силы, чтобы поесть.
Она подняла голову, желая что-то еще сказать Ратлиджу, но в это время к нему уже обратился констебль:
