стенам тянулись витрины, в которых были выставлены бабочки, большие и маленькие, со сложенными и расправленными крыльями, в различных стадиях развития — лежащие на листьях яички, запрятанные в маленькие пробирки гусеницы и личинки, взрослые насекомые. Некоторые были так же велики, как те, которых он поймал сегодня ночью, другие — совсем маленькие. Гордон невидящими глазами скользнул по своему музею и перевел взгляд на стол, посреди которого стоял прислоненный к стене крохотный шкафчик с надписью, сделанной красной краской: «Осторожно — яд!». Он вынул из сумки баночку с цианидом, вставил ее в шкафчик и машинально повернул в замке ключ. Потом подошел к стеллажу с книгами около письменного стола. Сдвинул одну из полок, маскирующих спрятанный за нею экспресс для варки кофе. Из маленькой коробочки сэр Гордон всыпал кофе в экспресс и включил его. Потом, стоя неподвижно, взглянул на столик, на котором стояла пишущая машинка.
Слушая, как тихонько шумит экспресс, он вернулся к лабораторному столу и из одного из ящиков вынул коробку, в которой лежали маленькие прозрачные капсулки. Он вынул одну, закрыл коробку и спрятал ее обратно в ящик. Потом, держа в руке капсулу, снова открыл дверку шкафчика с надписью «Яд» и снова вынул баночку с цианидом, которую только что туда поставил. Из бокового ящика вытащил резиновые перчатки, надел их, открутил пробку и аккуратно всыпал крошечной деревянной ложечкой порошок в капсулу.
Он закрыл капсулку, выпрямился и положил ее на стол. Потом снова запер шкафчик с ядом, осмотрел капсулу и, вложив ее в одну из маленьких коробочек, лежащих на столе, сунул в боковой карман брюк.
Тихо и мелодично засвистела кофеварка. Сэр Гордон снял перчатки, быстро подошел к экспрессу и налил себе чашку кофе. Затем поставил ее на столик рядом с пишущей машинкой.
Он посмотрел невидящим взглядом на воздушное облачко пара, поднимающееся над чашкой, и тихо сказал самому себе:
— Ну, да… ну, да… Этого, вероятно, будет достаточно…
Он медленно подошел к письменному столу, заставленному книгами и рукописями, но, несмотря на это, производившему впечатление, что все на нем подчиняется Четким правилам гармонии и абсолютного, даже автоматически поддерживаемого порядка. Это не тот порядок, который является результатом уборки, а такой, который существует всегда, когда человек, работающий за письменным столом, испытывает внутреннюю потребность в том, чтобы его окружали вещи, стоящие всегда на одних и тех же, заранее предназначенных для них местах, так, чтобы можно было протянуть руку и легко найти их там, где они должны находиться.
Сэр Гордон протянул руку и поднес к глазам небольшую, в простой рамке фотографию. Это был снимок его жены. Сильвия — красивая, одетая в белое платье, улыбающаяся — стояла на дорожке среди цветов. Он долго смотрел на фотографию, потом медленно опустил руку и поставил ее именно туда, где она всегда стояла.
Повернувшись, он подошел к окну. Приподнял портьеру. За окном еще не рассвело, но ночь уже не была такой темной и густой, как четверть часа назад.
— Двадцать первое июня, — прошептал сэр Гордон. — Самый длинный день в году.
Он посмотрел на часы. Четверть третьего. Он опустил портьеру и вернулся к столику, на котором стояла пишущая машинка. Машинально выпил кофе, отодвинул чашку и вставил в машинку лист бумаги. Какое-то время он сидел, держа руки на клавишах, всматриваясь в чистый лист. Потом потрогал карман, вынул коробочку с капсулой, повертел ее в пальцах и положил обратно.
— Человек не может бояться того, что должен сделать… — произнес он тупо, как будто эти вполголоса произнесенные слова были отражением мысли, содержащей гораздо больший смысл. С внезапной решимостью он выровнял вставленный в машинку лист и начал писать:
«Больше выдержать я уже не могу. Я стою на пути двух любящих друг друга людей, так ценимых и уважаемых мною. Если я не уйду, то стану виновником трагедии, которая протянется через всю их жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем моя жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственный выход, представляющийся мне возможным. К сожалению, я не смог бы жить без той одной, единственной женщины, которую полюбил в жизни. Любимая, не гневайся. Прости мне этот шаг. Пойми, что здесь я страдал бы непрестанно, глядя на вас. А там будет только пустота и тишина…»
Глава третья
«…Умер, со всеми это случается…»
Рывком Джо Алекс сел на кровати. Телефон звонил непрерывно. Тихо чертыхнувшись, Джо протянул руку к трубке. Звонил Бенджамен Паркер, заместитель начальника Криминального отдела Скотленд-Ярда и большой друг Джо Алекса.
— Алекс у телефона. — О Господи… Я так и знал, что это ты… Разве кому-нибудь пришло бы в голову будить человека посреди ночи, да еще таким образом?
— …
— Что? Уже день? Ну, тогда здравствуй.
— …
— Надеюсь, что кого-то убили. Иначе ты, вероятно, дал бы мне возможность воспользоваться моими гражданскими правами…
— …
— Возможность спокойно спать после работы относится, вероятно, в Англии к правам граждан?
— …
— Да, понимаю. Но, может быть, ты скажешь мне в конце концов, что случилось?
— …
Алекс тихо свистнул и свободной рукой протер глаза.
— …
— Да, конечно, даже знаю его. То есть знал. Профессор-экономист, который писал о бабочках?..
— …
— Да, конечно, приеду. Буду через пятнадцать минут. То есть — выеду через пятнадцать минут.
— …
— Трудно, я должен побриться. Я не умею думать, если не приму душ и не побреюсь.
— …
— Да, но вы и не должны думать. Полиция не думает: полиция действует и охраняет покой граждан.
— …
— Ну хорошо, хорошо. Только еще одна мелочь: дай мне адрес. Лондон достаточно большой город, и если я буду спрашивать во всех встречающихся мне по дороге домах, не умер ли кто этой ночью, это займет у меня некоторое время…
— …
— Нет, не буду записывать. Запомню.
— …
— Понимаю. Выезжаю через пятнадцать минут.
Он положил трубку и спрыгнул с кровати.
Прошло полчаса. Алекс свернул влево и медленно повел машину вдоль широкой загородной аллеи, по обе стороны которой, за высокими оградами, в старых садах стояли виллы, несущие на себе, все без исключения, печать второй половины царствования королевы Виктории. И хотя Джо всегда казалось, что архитектура того времени являла собой наибольший упадок человеческого духа в этой области искусства, он внимательно смотрел вокруг и отмечал в памяти четные номера домов улицы, на которую свернул.
Занимался хмурый, теплый летний день. Старые липы, выстроившиеся вдоль
