Он провел гостя в библиотеку — пожалуй, самое приятное место для ожиданий. Комната была удобно обставлена старинной мебелью. Обитые кожей кресла были потерты на подлокотниках, а выцветшие ковры сохранили первоначальные краски лишь там, где их не касалась нога человека. Весело горел огонь в камине, а на полках стояли сотни книг, и любую из них Уильям мог взять и заглянуть, если б захотел, но он был слишком нетерпелив, чтобы интересоваться книгами и тем более читать их. Он ходил по ковру от стены к стене, через каждые семь шагов поворачивая обратно.
Так Монк прождал десять минут, пока наконец не открылась дверь и не вошла Эстер. На ней было темно-синее платье, которое очень ей шло, и она не казалась такой усталой, какой он ее запомнил в их последнюю встречу. Наоборот, женщина выглядела чудесно — легкий румянец, блестящие красивые волосы… Почему это вызвало у него такое раздражение? Разве ее не тревожит то, что Рэтбоун на грани катастрофы? Неужели она так глупа, что не понимает ее размеров?
— Похоже, у тебя свободный день и ты куда-то собралась? — неожиданно спросил детектив.
Эстер окинула взглядом его отлично сшитый костюм, безукоризненно подобранный галстук и дорогую обувь.
— Как приятно, что ты вернулся и что ты жив и здоров, — улыбаясь, сказала она. — Как в Венеции? И в Фельцбурге? Ведь ты там был, не так ли?
Уильям проигнорировал ее вопрос. Мисс Лэттерли прекрасно знала, где он был.
— Если твой пациент выздоровел, что ты делаешь здесь? — вместо ответа спросил ее Монк; в его голосе звучал вызов.
— Ему лучше, — очень серьезно ответила Эстер, прямо глядя в глаза Монку. — Но мой пациент не выздоровел. Нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что ты больше никогда не сможешь ходить. Иногда это бывает очень тяжело. Если ты сам не способен понять трудности человека, парализованного от пояса до кончиков пальцев ног, я не стану объяснять тебе, что он чувствует. Перестань демонстрировать свой дурной характер и лучше расскажи, удалось ли тебе узнать что-либо, что сможет помочь Оливеру.
Это было похоже на пощечину, неожиданную и причиняющую боль, и как бы напомнило детективу, что Эстер соприкасалась с самыми горестными реальностями жизни, пока он был в отъезде. Она была свидетелем того, как у молодого человека в одночасье были отняты многие годы активной жизни и все надежды. Но хуже всего Монк чувствовал себя оттого, что, видя на ее лице надежду и зная ее доверие к нему, он был бессилен помочь Рэтбоуну. Эстер ждала от него вестей, которых у него не было.
— Гизела не убивала Фридриха, — тихо произнес он. — Она не могла этого сделать физически, а кроме того, у нее сейчас было еще меньше причин, чем когда-либо, сделать это. Я ничем не могу помочь Рэтбоуну. — Уильям произнес это охрипшим от гнева голосом.
В эту минуту он ненавидел Оливера за его незащищенность, за то, что он глупо поставил себя в такое положение, и за то, что возложил все надежды на Монка, который должен выручить его. Злился он и на Эстер за то, что та ждет от него невозможного, и за то, что так беспокоится о Рэтбоуне. Все это было написано на ее лице — бесконечная способность переживать и все вынести.
Мисс Лэттерли была потрясена. Прошло несколько секунд, пока она снова не обрела дар речи.
— Это действительно был… несчастный случай? — Женщина тряхнула головой, словно хотела прийти в себя, прогнать досаду или раздражение, однако ее лицо было полно тревоги, а в глазах застыл испуг. — Разве уже ничем нельзя помочь Оливеру? Найти хоть какое-то оправдание поступку графини? Если она верит в это… должны же у нее быть какие-то причины! Я хочу сказать… — Эстер сбилась и умолкла.
— Конечно, у нее была причина, — нетерпеливо прервал ее гость. — Но не та, которая могла бы помочь ей на суде. Скорее, это давняя ревность, от которой она не смогла избавиться и о которой не способна забыть. Выбрав момент, когда ее противница была наиболее уязвимой, Зора решила свести с нею счеты. Вот тебе и причина, хотя и отвратительная и глупая.
Кровь прилила к лицу медсестры.
— Ты хочешь сказать, что причиной смерти Фридриха был несчастный случай и что это все, что тебе удалось узнать? Для этого тебе понадобилось три недели времени и поездка в две страны? Я полагаю, дорогу туда и обратно тебе оплатила Зора?
— Конечно, я воспользовался ее деньгами, — резко отозвался Уильям. — Я поехал в Европу ради ее дела и мог там узнать лишь то, что можно было узнать, как это бывает и с тобой, Эстер! Разве тебе удается вылечить всех твоих пациентов? — Он невольно повысил голос от гнева и обиды. — Ты возвращаешь деньги, когда пациент умирает? Что ж, отдай свой гонорар родителям этого юноши, который, как ты сказала, никогда уже не сможет ходить!
— Это глупо! — раздраженно воскликнула мисс Лэттерли и отвернулась. — Если тебе больше нечего сказать, то лучше уходи! — Она снова повернулась лицом к сыщику и тут же спохватилась: — Нет! — Женщина сделала глубокий вдох и, понизив голос, сказала: — Нет, пожалуйста, не надо уходить! Не важно, что мы думаем друг о друге. Мы будем ссориться потом. Сейчас нам нужно думать только об Оливере. Если он ни с чем явится на слушания в суде и не сможет защитить Зору, или хотя бы объяснить ее поступок, или найти ему оправдание, его репутация и карьера будут погублены. Не знаю, видел ли ты последние газеты — думаю, что нет, — но они решительно на стороне Гизелы, а Зору изображают как порочную особу, которая не только намеренно оклеветала невинную и убитую горем женщину, но и посягнула на все, чем дорожит общество.
Задевая широкими юбками за стулья, Эстер подошла ближе к детективу.
— Некоторые газеты намекают на ее бурную жизнь, зарубежных любовников и прочие грехи, о которых предпочитают не говорить открыто, давая простор читательскому воображению.
Монк подумал, что и ему не мешало бы поинтересоваться этими делами, но он почему-то этого не сделал. В этом процессе сыщику казался главным его политический аспект. Он понимал, что будет много всяких домыслов о Зоре, о ее личной жизни и о мотивах выдвинутого ею обвинения. Но ревность — это всегда первое, что в таких случаях приходит в голову широкой публике.
Он хотел было сказать об этом Эстер, но, увидев на ее лице боль и прочтя робкую надежду в ее глазах, неожиданно почувствовал, что разделяет ее тревогу как свою собственную. Ведь все, что происходило, не имело отношения к ее жизни, однако она так глубоко и сильно сопереживала другим людям… Все ее помыслы были направлены на борьбу против несправедливости, а если возникала другая опасность, заботой мисс Лэттерли было уберечь от нее Рэтбоуна.
— Существует довольно серьезное основание считать, что Фридрих был убит, — неохотно признался Монк. — Но убила его не бедняжка Гизела, а кто-то из его политических противников. — И, не удержавшись, он добавил: — Возможно, это был брат герцогини.
Эстер болезненно поморщилась, но отступать не собиралась.
— А мы можем доказать, что принц был убит? — быстро спросила она. Местоимение «мы» девушка употребила так, будто была коллегой Уильяма в этом следствии. — Это бы очень помогло. В конце концов, можно было бы доказать, что Зора ошиблась лишь в том, кто был убийцей, но не в том, что такое преступление было совершено. Лишь выдвинув подобное обвинение, она смогла привлечь всеобщее внимание. — Голос медсестры становился все громче. — Если б она молчала, никто не узнал бы о том, что принца убили. И это была бы ужасная несправедливость и ошибка.
Видя ее волнение и чувствуя, как это задевает его, детектив не стал сдерживаться в выражениях.
— Неужели ты думаешь, что в Фельцбурге предпочтут версию об убийстве члена королевской семьи, возможно, даже совершенного с ведома самой герцогини? — спросил он с горечью. — Если ты воображаешь, что кто-то будет благодарен Зоре за эту правду, то ты гораздо глупее, чем я думал!
Эстер была раздавлена тяжестью его аргументов, но быстро оправилась.
— Кое-кто из соотечественников Зоры, безусловно, не поблагодарит ее, — тихо промолвила она. — Но найдутся и такие, кто скажет ей спасибо. Суд присяжных состоит из англичан, а мы все еще считаем убийство самым тяжким преступлением, особенно если жертвой становится покалеченный и больной человек. К тому же нас восхищает смелость. Нам может не понравиться то, что скажет Зора, но мы поймем, чего ей стоило выдвинуть такое обвинение, и проникнемся к ней уважением. — Девушка смотрела на сыщика в упор, словно ждала возражений.
— Надеюсь, — импульсивно согласился Монк, чувствуя смятение, поскольку снова убедился, как небезразличен Эстер адвокат Рэтбоун. Она никогда не видела Зору и, возможно, совсем ничего не знает о ней, разве только об этом случае. Эстер печется только об Оливере, он занимает все ее мысли, и его будущее тревожит ее. Но Рэтбоун равнодушен к ее чувствам. Он всегда держался с ней несколько высокомерно, временами даже покровительственно. А Уильям знал, как не выносит Эстер покровительственного отношения к себе. Он испытал это на себе и помнил ее бурную реакцию, когда однажды позволил себе подобное. Монку вдруг стало очень одиноко.
