— Они будут вынуждены считаться с этой версией, — уверенно продолжала мисс Лэттерли, словно пыталась убедить саму себя. — Ты сможешь это доказать, не так ли? — с волнением, трагично сдвинув брови, произнесла она. — Это был яд…
— Да, я уверен. Потому что если бы принц погиб от огнестрельного оружия или удара по голове, то никто не принял бы это за естественную смерть, — ответил сыщик не без сарказма.
— Как? — спросила Эстер, делая вид, что не замечает его ехидства.
— Яд можно подмешать в пищу или в лекарство. Я собираюсь в Уэллборо-холл сегодня вечером. Возможно, мне удастся что-то разузнать.
— Я не о том, как он был отравлен! — нетерпеливо поправила Уильяма девушка. — Вполне понятно, что яд был в пище, которую он ел. Но я хотела узнать, как ты собираешься это доказать? Ты намерен потребовать эксгумацию? Но как это тебе удастся? Ведь тебе помешают! Все обычно решительно против такого рода действий.
Монк и сам не знал, как ему удастся это сделать. Он был так же растерян и в таком же смятении, как и она, но у него не было личных отношений с Рэтбоуном, какие, кажется, были у Эстер. Ему, разумеется, будет жаль Оливера, когда его славе и карьере придет конец, и он, конечно, сделает все, чтобы этого не случилось. Они были друзьями, выдержали немало битв и вместе выигрывали дела, иногда вопреки непреодолимым препятствиям. У них были общие интересы, и они доверяли друг другу без лишних слов и заверений.
— Я знаю, — сказал Уильям успокаивающе, — и надеюсь, что мне удастся убедить свидетелей сказать нам правду, — и тогда мы избежим эксгумации. Мне кажется, важность политических осложнений слишком велика, и это поможет нам. Подозрения могут нанести серьезный ущерб, поэтому все будут стараться избежать крайних мер.
Мисс Лэттерли встретила его взгляд, и ее гнев прошел.
— Могу я чем-то помочь?
— Пока не знаю, но если понадобится помощь, я тебе скажу, — пообещал Монк. — Ты что-нибудь знаешь о Фридрихе и Гизеле? Нет, конечно, ты ничего не знаешь о них, иначе сказала бы мне. — Он невесело улыбнулся. — Постарайся не слишком волноваться. Рэтбоун — куда лучший адвокат, чем ты о нем думаешь. — Это было идиотское замечание, и сыщика передернуло от собственных слов, но ему очень хотелось успокоить Эстер, даже если это получилось неудачно. Он не мог видеть ее столь напуганной, и ему было жаль ее, не говоря уже о том, что он испытывал к Оливеру: это была полная путаница из тревоги, чувства дружбы, гнева и зависти. Девушка была поглощена беспокойством за Рэтбоуна и не замечала Монка. Он существовал для нее лишь как человек, способный помочь попавшему в беду адвокату.
— Он сможет многое прояснить при допросах свидетелей, — продолжал Уильям. — У нас есть все возможности заставить тех, кто был в то время в Уэллборо, дать свои показания.
— Ты так считаешь? — Голос Эстер повеселел. — Да, конечно, ты абсолютно прав. Рэтбоун совершил чудовищную ошибку, согласившись вести это дело, но я совсем забыла, какой он блестящий судебный адвокат. — Она облегченно вздохнула и улыбнулась детективу. — Благодарю тебя, Уильям.
В этих нескольких словах мисс Лэттерли выдала себя: она знала об уязвимости Оливера и готова была защищать его, она восторгалась им и любила его. Ее искренняя благодарность Монку была для него подобна повороту ножа в ране. Он сознавал, что ее неяркая красота затмила привлекательность Эвелины.
— Мне пора, — сказал детектив сдержанно и официально, чувствуя, как безжалостно сорвана с него защитная маска и Эстер увидела его во всей наготе, в какой он видел себя сам. — Я должен успеть на вечерний поезд, чтобы приехать в Уэллборо достаточно рано. Надо найти, где переночевать. Всего доброго.
Не дожидаясь, когда женщина ему ответит, он повернулся и зашагал к выходу, а затем, толчком открыв дверь, покинул библиотеку.
* * *
Утром, после неудачной ночи в сельской гостинице, когда он ворочался с боку на бок на чужой кровати, сыщик нанял местный кеб и велел отвезти его в Уэллборо-холл. Он не собирался больше говорить неправду о себе и цели своего приезда, что бы ни думал о нем лорд Уэллборо.
— Кто вы на самом деле? — спросил лорд ледяным тоном, когда Монк вошел в гостиную и остановился в центре ее на ковре.
Хозяин поместья стоял, прислонившись к углу горевшего камина, но при виде незваного гостя выпрямился.
— Следователь, — так же холодно ответил Уильям.
— Не знаю, что это такое. — Ноздри мясистого носа Уэллборо угрожающе раздулись, и вид у него теперь был такой, словно он проглотил что-то невкусное. — Если кто-то из моих гостей совершил нечто недозволенное, я не желаю ничего об этом знать. Если это произошло в моем доме, то я считаю своим долгом, как хозяин, разобраться в этом сам, без помощи всяких… как вы там себя назвали? Лакей покажет вам выход, сэр.
— Единственная недозволенность, которая меня интересует, — это убийство. — Монк и бровью не повел и, разумеется, не сдвинулся с места.
— Ничем не могу вам помочь, — сказал Уэллборо. — Ничего не знаю об убийстве. Насколько мне известно, в моем доме никто не умер. Я же сказал, что лакей вас проводит. И не вздумайте возвращаться. Вы приехали сюда под надуманным предлогом. Вы грубо пренебрегли моим гостеприимством и навязываете моим гостям свое присутствие, что недопустимо. Всего доброго, мистер Монк… надеюсь, это ваше настоящее имя? Хотя это не столь важно.
Детектив даже не оглянулся на дверь и не сдвинулся с места.
— В вашем доме умер принц Фридрих, лорд Уэллборо. Уже существует широкое общественное мнение относительно того, что это было убийство…
— Которое было решительно опровергнуто, — перебил его хозяин. — Никто из достойных и уважаемых людей ни на мгновение не поверил в это. И, как вам должно быть известно, эта ничтожная особа, которая, должно быть, безумна, предстала перед судом и будет сурово наказана за клевету. Надеюсь, об этом мы узнаем через неделю или около того.
— Ее никто не судит, сэр, — поправил Монк лорда. — Это гражданский иск — во всяком случае, по процедуре. А версия об убийстве, разумеется, будет тщательно рассмотрена. И медицинское заключение — тоже, во всех деталях…
— Медицинское заключение? — У Уэллборо отвисла челюсть; он был потрясен, но не хотел сдаваться. — Но его нет, слава богу! Бедняга умер и был похоронен полгода назад.
— Будет крайне неприятно эксгумировать тело, — согласился Уильям, сделав вид, что не замечает ужаса и недоверия на лице собеседника. — Если возникшее подозрение не оставит нам выбора, то придется это сделать и произвести вскрытие. Это крайне неприятно для семьи, но нельзя допустить, чтобы распространяемые слухи об убийстве… остались без внимания.
Лицо Уэллборо пошло пятнами, и он словно застыл.
— Ответ ясен! Никто в здравом уме не поверит в то, что Гизела способна нанести ему вред, — тем более хладнокровно убить. Это чудовищно… и абсурдно! — воскликнул он.
— Что ж, я согласен с вами, — спокойно сказал Монк. — Но нет ничего абсурдного в предположении, что Клаус фон Зейдлиц был способен убить его, чтобы не дать ему возможности вернуться домой и возглавить сопротивление объединению княжеств. У барона обширные земли вдоль границ, которые будут разорены в случае вооруженной борьбы. Очень сильный мотив, и совсем нетрудно осуществить задуманное… даже если это, как вы выразились, чудовищно.
Лорд остолбенело смотрел на сыщика, словно тот возник перед ним из преисподней в облаке серных паров.
Уильям же, не скрывая своего удовольствия, продолжил:
— Другой, вполне вероятной, может быть версия о том, что это Гизела, а не Фридрих, была намеченной жертвой. Его смерть могла оказаться роковой случайностью. И здесь можно назвать нескольких лиц, которые не прочь были сделать это. Наиболее очевидным среди них является граф Лансдорф, брат герцогини.
— Это… — начал Уэллборо и тут же медленно умолк, а лицо его покрылось мертвенной бледностью. Монк догадался, что лорд был достаточно осведомлен о планах и переговорах той роковой недели.
— Или баронесса Бригитта фон Арльсбах, — неумолимо продолжал детектив. — И, к сожалению, вы сами.
— Я?.. Меня не интересует внешняя политика! — протестующе воскликнул Уэллборо. Он действительно был ошарашен. — Мне абсолютно все равно, кто будет править Фельцбургом, станет ли он частью Германии или навеки останется в числе прочих крохотных независимых государств.
— Но вы производите оружие, — заметил Уильям. — А война в Европе создает огромный рынок…
— Это несправедливо, сэр! — яростно воспротивился лорд. Его поджатые губы превратились в тонкую линию, а челюсть окаменела. — Если вы будете делать подобные предположения за стенами этого дома, я подам на вас в суд.
— Я не делаю никаких предположений, — возразил Монк. — Я лишь констатирую факты. Но можете быть уверены, что общество сделает из этого выводы, а вам не удастся судиться со всем Лондоном.
