— А по-моему, она просто сумасшедшая, — заметил Комочков. — Здесь, в Полынье, все немножко сдвинутые. Ну какой такой цианид в бочках? Мы что, в Гайане? И оползень был вызван вполне нормальным природным явлением.
— Поживем — увидим, — хмуро отозвался Марков.
— Если, конечно, еще поживем, — сказал я. — Но на всякий случай больше никому не говорите, чтобы не вызвать панику. Наши и так на пределе. Хорошо бы разжиться оружием.
— Ежели его нет, то оружие добывают в бою, — произнес Марков. — Намотай это на свой ус. Коли ты побывал ночью в особняке Намцевича, то мог свистнуть там пару автоматов.
— Каким образом? Прокравшись к охранникам под ковровой дорожкой?
— А я бы им закатил в лоб, и вся недолга. Зря я не пошел с тобой. Теперь такой возможности больше не будет. Особняк начнут охранять, как Грановитую палату.
Потом мы все вместе позавтракали, а еще чуть позже пришла тетушка Краб и принесла новую дурную весть: ночью в поселке была убита женщина, вдова, жившая одиноко и не причинившая за свою жизнь никому никакого вреда… Она была зарублена топором во сне. Убийца влез в окно и таким же манером выбрался обратно, а обнаружила мертвую ее соседка, у которой та покупала молоко. Не достучавшись в дверь, соседка заглянула в открытое окно и увидела страшную картину: несчастная буквально плавала в луже крови.
Марков тотчас же собрался и поспешил на место происшествия, а мы с Комочковым еле поспевали за ним. В доме уже толпился народ, и милиционер Громыхайлов безуспешно пытался вытолкать их вон.
— А, сыщик! — обрадовался он Маркову. — Давай помогай, коли сможешь. У меня голова кругом идет.
— Это, Петя, с похмелья, — заметил я дружелюбно, но Громыхайлов так зыркнул на меня, что я умолк.
А Марков уже приступил к осмотру помещения и трупа. Он действовал сноровисто и быстро, не то что наш растяпа-милиционер, который и в самом деле маялся, бестолково толкаясь из стороны в сторону. Мне даже его стало чуточку жалко, но потом я вспомнил о смерти Мишки-Стрельца и о странном визите Громыхайлова в его каморку, к еще не остывшему телу: ведь именно на нем висит подозрение в убийстве смотрителя башни. А кто совершил новое преступление? С какой целью? Ограбление тут начисто исключалось. Что можно было взять у бедной женщины? Нет, решил я, здесь орудовал маньяк, убивающий ради удовольствия. К этому же мнению пришел и Марков, закончив осмотр. Я заметил, что он снял что-то с шеи трупа и положил в спичечный коробок. Я помнил, что в этом же коробке у него хранилась и улика, которую он нашел на теле изнасилованной и убитой ранее девочки. Если ее оставлял маньяк, то, без сомнения, он делал это специально, — словно бы ставя на очередной жертве собственное клеймо.
— Вот так, — важно произнес Марков, обращаясь к нам. — Как я и предполагал, он будет убивать только одиноких людей. Потому что… потому что и сам одинок. Надо искать вдовца, старого холостяка или вообще какого-нибудь нелюдима.
— Здесь таких много, — заметил Громыхайлов. — Человек двадцать наберется. Значит, снова маньяк? Уже третьего погубил, зараза…
— Почему третьего? — снисходительно возразил Марков. — К убийству Стрельца он не имеет никакого отношения. На его совести только два трупа. Правда, сейчас он обошелся без своих сексуальных проявлений. Но след все равно оставил.
— Какой? — спросили мы с Комочковым почти синхронно.
— А такой, который позволит нам сузить круг подозреваемых. И есть еще ваш неуловимый Гриша, с которым я очень хотел бы познакомиться.
— Так мы сейчас организуем розыск, облаву, — встрепенулся Громыхайлов. Видно, это дело было ему по душе. — Мобилизуем народ, все закоулки обшарим, все щели проверим! Найдем, никуда он от нас не денется… Я сам, лично, займусь этим.
— Без толку, — сказал Марков. — Есть места, куда тебя просто не пустят. Например, особняк Намцевича.
— Так что… он может быть там?
— Вполне. Ты пока подожди со своей облавой. Успеется.
— А что же мне тогда делать? — Растерянный Громыхайлов, похоже, полностью отдал инициативу в руки столичного сыщика.
— Прежде всего позаботься о трупе. Чтобы ее похоронили по-человечески. А не так, как Стрельца. И собери мне данные на всех этих одиноких. Меня интересует одно: их увлечения. Начиная с раннего детства.
— Сделаю, — пообещал Громыхайлов.
Предупреждение Маркова о похоронах прозвучало не напрасно. У входа в дом уже стояли бритоголовые служки Монка, а также человек семь из его паствы, намереваясь забрать тело женщины с собой. Им противостояла небольшая группа прихожан церкви, в основном женщины, доказывая, что убитая была истинной православной и ее надо похоронить по христианскому обряду. Но те вели себя очень агрессивно, крича, толкаясь и пытаясь войти в дом. Скандал разгорался. И Марков и Громыхайлов уже хотели вмешаться в склоку, когда на помощь прихожанам неожиданно пришло подкрепление: это были с десяток крепких мужчин, которые имели при себе хорошо знакомые мне чугунные дубинки. Такие же, что и у Ермольника. Они быстро оттеснили «монковцев», заставив их в конце концов удалиться восвояси.
— Вы кто будете, ребята? — спросил я у одного из них.
— Отряд самообороны, — угрюмо ответил тот.
— А кто у вас за главного?
— Ермольник.
— Ну, тогда все в порядке. — И я отошел в сторонку. Меня обрадовало, что кузнец начал действовать, причем горазд о решительнее нас. По крайней мере, теперь мы были не одиноки. Можно было не сомневаться, что труп будет перенесен в церковь, а затем и похоронен как положено.
Когда мы возвращались домой, я не утерпел и спросил Маркова:
— Скажешь наконец, какие улики оставляет маньяк?
— Не скажу. У меня свой метод. Если начну болтать, то все провороню. Потерпи еще немного. Не сомневайся, след взят верный.
Я плюнул и пошел к тетушке Краб. Еще утром меня обеспокоил ее вид: темные круги под глазами, растрепанные волосы, пугливый взгляд. Куда подевалась все ее благодушие и старушечья аккуратность? Ее будто бы подменили за эти дни, подсунули двойника. Или ее снова терзает это навязчивое привидение деда? Так оно и оказалось.
— Тетушка, — предупредил ее я, внимательно выслушав «ночные страхи». — Вы сами себя накачиваете. Если не остановитесь, придется отправить вас в сумасшедший дом.
— Где же ты его возьмешь здесь, в Полынье?
— Организуем. Клиентов достаточно. Считай, каждый второй. А вот скажите-ка мне, дедушка ведь считал себя колдуном, не так ли?
— Так, так! — ответила она и закрестилась.
«Бедная женщина, — подумал я. — Она ведь даже не знает, что в свои последние дни, может быть недели, дедуля был мужем Валерии. Правда, такой брак не может считаться настоящим, но все же… Вот и еще одна трагедия невостребованной любви, на этот раз тетушки Краб. Да ее удар хватит, если я скажу ей об этом нонсенсе. Но как же она, христианка, могла жить с колдуном?»
— Значит, его магическая сила передалась ему от его отца или деда, — продолжил я. — Это наследственное. Но он не мог забрать ее с собой в могилу. Он должен был оставить ее… Мне, что ли? Поскольку других ближайших родственников нету.
— Да, верно… — зашептала тетушка Краб, оглядываясь на дверь. — Колдуны обычно тяжко умирают, скверно, коли нет поблизости сына или внука, кто может принять ее, силу эту… Мучают и себя и других. А и не всякий посторонний решится взять этот… дар, будь он неладен! Я уж и корила его, и ругала, а он только ухмылялся в усы. Но кажется мне, что это лишь блажь ему в голову запала. Не верила я в его колдовство. Просто знал он много да лечить людей умел.
— А теперь верите?
— Теперь почему-то верю, — вздохнула она. — Как являться стал. Видно, так и схоронили Арсения с его колдовством…
— В общем-то все это глупости, но чего в жизни не бывает? — произнес я. — Я-то никаким колдуном быть не собираюсь, и если он на меня как-то рассчитывал, то совершенно напрасно. Я хочу быть космонавтом. Или, на худой конец, поваром. А теперь собирайте-ка свои вещи да переселяйтесь ко мне. Нас там много, и вам будет безопаснее. Маньяк пострашнее привидения. Он одиноких выбирает.
— Нет, нет! — запротестовала она. — Я лучше запрусь покрепче, и ладно.
— Силой перенесу.
— Нет, Вадим, нет. Что ж мне на старости свой дом бросать? Здесь все родное.
— Ну смотрите. Завтра приду, проведаю.
И я оставил ее одну, хотя на сердце у меня было неспокойно. Вернувшись домой, я взял в сарае кое-какие инструменты, завернул их в холщовую ткань и спрятал под крыльцом. Они были необходимы мне для моей ночной работы, которую я непременно намеревался проделать. Я все же решился на этот полубезумный шаг — отправиться на кладбище, разрыть могилу деда и выяснить, кто же все-таки покоится в гробу? Я все думал: взять мне с собой Комочкова или Маркова? Одному было идти не то что тревожно, но просто страшно, хотя я и не верил во всякие там загробные штучки и прочие кладбищенские истории. Но и Марков и Комочков наверняка стали бы отговаривать меня от этой затеи, и в конце концов я бы согласился с ними. А меня просто жег какой-то зуд, я должен был проверить свои подозрения. Словно какая-то сила влекла меня к могиле деда. И сейчас, ужиная вместе со всеми, я не мог дождаться, когда мы покончим с нашей скудной пищей и разойдемся по своим комнатам.
