Во время приема сестра имела поддержку в лице Хэла Фиттона, графа Понтисбрайтского. Он стоял рядом с ней, суровый и старомодный, как всегда. В свои двадцать он был крепким и серьезным молодым человеком с фамильными глазами и цветом волос и двойной дозой фамильной невозмутимости. Ситуация вполне отвечала его молодому чувству драматизма, умеряемого персональной манией приличия. Хэл Фиттон был любезен с мистером Кэмпионом и время от времени заговаривал с ним, давая этим ясно понять: раз уж он так многословно заявил, что расторжение договора есть дело взаимного согласия, другая сторона просто не может помыслить или произнести по этому поводу ничего дурного.
Аманда держалась спокойно, хотя и капельку напряженно. Иначе чувствовал себя мистер Кэмпион. Он выглядел больше загнанным, чем расстроенным, и на его щеках пролегли тонкие линии от ушей к подбородку, как если бы его лицевая мускулатура была под особым контролем.
Вэл владело ожесточенное веселье. Вместе с большинством других гостей она пришла с обеда в «Цезаревом дворе» и как никогда прежде выглядела сугубо деловой женщиной, твердой, опытной и сознающей свою ответственность. Ее сшитый у портного шелковый костюм был небольшим чудом. Она держалась неприступно, и только ее неустранимая женственность мешала ей казаться резкой.
Здесь был и Ферди Пол. Он явился с Гайоги и его женой и встал в углу, сверкая быстрыми черными глазами. Вэл его восхищала, а парализующая благопристойность всей процедуры явно захватила воображение. Он наблюдал за братом и сестрой с восторженной улыбкой.
Джорджия приехала одна, за рулем был шофер. Она произвела маленький фурор, появившись в белом муслине, голубых бантах и картинной шляпе — декоративной и замечательно отвечающей погоде, но не сообразной ни с тем настроением, в котором присутствующие видели ее в последний раз, ни со злосчастной природой сборища.
— Mon Dieu! — произнесла тетя Марта и с интересом обернулась, чтобы бросить взгляд на свою неброско затянутую в шелк фигуру в круглом зеркале.
Кажется, один Гайоги оценил нелепое по своей сути очарование главной идеи происходящего. Он вел себя, как на похоронах старого врага, посматривая вокруг с притворно-серьезным участием. Вдобавок, кажется, он один стряхнул с себя груз бедствия, прямо-таки пригнувшего всех. Если крах и угрожает, то пока не ему. Он тихо и серьезно говорил о каких-то пустяках, а Хэл восхищал его, похоже, как особо интересный образчик Англии. Но если Гайоги мог игнорировать главную ситуацию, другим повезло меньше. После сияния первых пяти минут мораль дала трещину. В комнате повсюду валялись воскресные газеты, и ко времени прибытия Делла (на вид, скажем так, даже более потертого, чем сам Кэмпион) разбор полетов был в полном разгаре. Дешевые газетенки добавляли мало нового к главной интриге. Братья Хакапопулос были явлены миру двумя днями ранее, и фотография с надписью «Мистер Андреас Хакапопулос, допрошенный полицией в связи со смертью красавицы Каролины Адамсон (бывшей манекенщицы знаменитого модного дома)» еще живо стояла перед глазами у каждого.
Имя Рэмиллиса пока не попало в газеты в связи с этим делом, а упоминание о Папендейке тщательно ограничивалось простым фактом, что мертвая девушка работала у них, но закон о навешивании ярлыков, обуздывавший печать, не мог заглушить разговоры. Заметка, журнал, обложки воскресных изданий для семейного чтения — все пестрело свидетельствами того, куда клонится общее мнение.
В первую очередь это относилось к статье леди Джевити «Я была манекенщицей, или Как я спаслась от ужасного пристрастия к наркотикам. Гангрена высшего общества», настолько приблизившейся к подсудности, насколько можно было рискнуть, да к рассчитанной на публику инвективе[25] подзаголовком «Руки прочь от наших девушек!», автором которой был Онест Джон Мак-Куин. Статейка начиналась так: «В маленьком сельском морге лежала красивая мертвая девушка», а заканчивалась с типичной непоследовательностью (и готическими буквами): «Скажет ли им кто-нибудь, что наркотики и красивые платья — ловушки для маленьких мотыльков?»
Большинство остальных газет высказались в том же духе, и только «Олифант ньюс» избрала другой, более зловещий курс. Газета всего лишь подробно рассказала о Вэл. В статье не упоминалось о преступлении, но дом Папендейка удостоился целой страницы, украшенной фотографией Вэл и репортерским снимком, запечатлевшим Джорджию в утреннем халатике работы Вэл. Подобная реклама была сама по себе подозрительна, но журналистка слегка разбавила свой текст меланхолией, что придало ему ужасный привкус некролога и оставляло у непосвященного читателя неуютное чувство, что конец истории будет печален, осталось только подождать до следующей недели.
Джорджия вбросила мяч в игру в своем неподражаемом стиле.
— Это очень мило со стороны Алана, — сказала она, улыбаясь ему через комнату. — Большинство людей в сходной ситуации держались бы от нас подальше, не так ли? Я не вкладываю в это ничего личного, Аманда. Я знаю, что вы с Альбертом раздумали жениться, только и всего. К тому же у тебя есть семья, дом в деревне, традиции и все такое. Я хочу сказать, что бедняга Алан не имеет к этому отношения и мог спокойно устраниться, верно? Мы все сейчас капельку прокаженные. Надо это признать. Вы знаете, мои дорогие, я поражена. Столько людей оказались по-настоящему ужасно милы. Кстати, который час?
— Половина седьмого, — сказал Ферди. Похоже, он один среди присутствующих сохранял связь с миром. — Ждет приятель?
— Нет, приглашение в ресторан. — Джорджия кивнула Ферди, но тут же перевела взгляд на окно и разгладила свои муслиновые оборки с выражением такой безыскусной мягкости на прелестном лице, что несколько человек быстро глянули на нее. После столь своеобразного заявления обычная сдержанность стала выглядеть нарочитой, и все заговорили свободно.
— Мне плохо, — заявила тетя Марта. — Чувствую, близится конец света, и мне все равно, что я надену для такого случая. Вы что, ничего не знаете, Альберт? Мы не виделись два дня.
— У Альберта свои неприятности, — рассеянно сказала Вэл и прикусила язык, когда он повернулся и бросил на нее внезапно помрачневший взгляд.
— Ciel![26] Да. Ну и выбрали времечко! — Леди Папендейк обращалась к себе самой, но события последней недели разрушили самообладание длиной в полжизни, и сказанное было услышано. Ее слова слышали и Хэл, и Аманда, которые отреагировали одинаково. Хэл долил бокал леди Папендейк, а Аманда завела разговор о своем доме. Показывать в нем было особенно нечего, но она подошла к вопросу основательно, продемонстрировав удобство белой газовой духовки, раковину и буфет в кухоньке, лестницу, ведущую к двум маленьким спальням, ванну и автономную газовую колонку, новейшее изобретение. Тут было несколько интересных экономящих труд устройств, все скорее для сугубо практического применения, нежели забавные игрушки, и Гайоги мягко переключил ее на темы домашнего хозяйства, мастерски избегая любой неловкости, к которым могла подтолкнуть природа события.
— Но, дорогая, это безумие — жить здесь одной, — простодушно сказала Джорджия и все испортила. — Это ведь вроде медового месяца, правда? А как с прислугой?
— Приходящая. — Оживленность Аманды была несокрушима. — Славная старушенция. Живет тут рядом по дороге и не приходит, когда мне не надо. Я часто отсутствую. Завтра еду в Швецию.
— Вот как?
Это спросил Гайоги, но слова Аманды слышали все. Они породили замешательство, каждый вспомнил о ее несчастье. Хэл встал поближе к ней.
— Я уговорил сестру вместе посетить завод «Таженди», — произнес он светским тоном. — Алан, ты как, одобряешь?
— О да, конечно. Очень похвально. Мы должны быть в курсе дел друг друга.
Делл ответил как положено, но при этом бросил вопросительный взгляд на мистера Кэмпиона, в ответном взоре которого читалось обдуманное равнодушие. Кэмпион ничего не предпринял, не произнес ни слова, но на миг все ощутили его присутствие. Он стоял, глядя на Делла, и по комнате прошла волна смятения, потому что до всех вдруг дошло, что этот худой приветливый господин не совсем безопасен в своем нынешнем настроении. Он словно бы телепатически предупреждал, что воспринимает свой личный крах не с той благопристойной небрежностью, какую готовы себе позволить остальные, и каждый, при всех своих личных проблемах, был этим чуть обескуражен.
Сигнал не уловила, похоже, одна Джорджия. Как обычно, ее занимали лишь собственные мысли.
— Аманда, ты просто запираешь коттедж и уезжаешь? — спросила она.
— Да, это очень удобно. В сельской местности, но со всеми прелестями города. — В спокойствии Аманды было что-то жесткое. — Я уеду вечером. Сначала загляну домой в Саффолк, а отплываем мы во вторник. Уже предвкушаю.
