Зал ахнул. В этом была удаль – признать свое слабое место и истрактовать его в свою пользу. Сэр Эрнест нахмурился. Случалось, присяжные отдавали удали должное, но чаще все-таки не отдавали. Лицо судьи выражало сомнение, не слишком ли подсудимый злоупотребляет речами. Лишь мистера Бэрнса по-прежнему интересовало только и исключительно состояние потолка.
– Почему же вы не обратились в полицию и не сознались в своем преступлении сразу после убийства?
– Я не видел в этом резона.
– Предпочли дождаться, когда обвинение предъявят невиновному?
– Мне и в голову не пришло, что кого-нибудь обвинят.
– Но вы же знали, что полиция предпримет расследование?
– Что предпримет – знал, но не предполагал, что допустит ошибку.
– А не думали вы о том, что под подозрение в первую очередь попадут те, у кого имелись мотивы более явные, чем у вас?
– Нет, не думал. Я вообще постарался выбросить эту историю из головы.
– И отправились в вояж?
– Да.
– С какой целью?
– Мне хотелось побывать в Японии… перед смертью.
– Значит, вам важнее было увидеть Японию, нежели остаться здесь и лицом к лицу встретить последствия своего поступка?
– Никаких последствий я не ожидал. – Мистеру Тодхантеру хотелось вытереть лоб, но он боялся, что этот жест будет истолкован как симптом приближающегося обморока.
– А не было ли так, что вы отправились путешествовать, чувствуя облегчение, что убийство, которое вы задумали, совершил кто-то другой, и можно с чистой совестью любоваться красотами Японии?
– Разумеется, нет.
– И совесть вас не мучила?
– Ни в малейшей степени. Мой… хм… поступок не назовешь рядовым, но я все-таки убежден, что по своим последствиям он исключительно благотворен.
– Мне бы не хотелось ограничивать вашу свободу, мистер Тодхантер, но, право же, вынужден напомнить, что свидетелям полагается отвечать на вопросы, а не произносить речи.
– Прошу меня извинить.
– Ну что вы… Итак, только услышав об аресте Палмера, вы решили, что пора признаться в содеянном?
– Да.
– Но ведь к этому времени вы могли умереть?
– Мог. Однако я оставил поверенному подробный отчет в своих действиях и распорядился в случае моей смерти отправить его в полицию.
– Да, данный документ фигурирует в деле как вещественное доказательство. Но согласитесь ли вы с тем, что он являет собой не более чем сухой перечень фактов?
– Это перечень действий, которые я совершил.
– Не подкрепленный ни малейшими доказательствами.
– Я считал, что доказательств довольно, и посейчас так считаю.
– И как отнеслись к вашему признанию в полиции?
– Над ним посмеялись, – с горечью признал мистер Тодхантер.
– Иначе говоря, никаких действий, исходя из него, не предприняли?
– Никаких.
– Итак, полицейские, заметим, добросовестные профессионалы, отказались принять ваше заявление всерьез. Могли бы вы предложить какую-то иную причину, по которой они это сделали, – кроме той, что они попросту сочли его выдумкой?
– Я уверен, что они восприняли его именно так.
– И все-таки вы считали свое признание достаточным, чтобы удовлетворить их в том случае, если бы вас уже не было в живых и вы не могли бы помочь его удостоверить?
– Да, я так считал.
– Мистер Тодхантер, ваши коллеги-журналисты и ваши знакомые утверждали здесь, что, на их взгляд, вы обладаете интеллектом выше среднего. Принимая это в расчет, замечу, что если бы вы в самом деле убили мисс Норвуд, то никак не ограничились бы своим туманным и бездоказательным – вы не можете этого не видеть – «признанием», а постарались бы собрать улики, определенно указывающие на вашу вину, дабы под подозрением не оказался никто другой.
– Я как тогда не считал свое признание туманным и бездоказательным, так и сейчас не считаю.
– И вы не согласитесь с тем утверждением, что ваше поведение после убийства скорее подобало человеку с чистой совестью, чем преступнику, особенно имея в виду тот факт, что, как вы уверяете, вы действовали из побуждений исключительно благородных и ничего не теряли даже в том случае, если ваша вина откроется?
– Да, не соглашусь.
– И что человек, который затеял – заблуждаясь, разумеется, но искренне, – то, что можно назвать «благородным убийством», способен такой человек сбежать, оставив невиновных под подозрением, и даже обречь их, ввиду полной неубедительности «признания», на плаху?
– Возражаю против слова «сбежать»!
– Хорошо, я выражусь иначе. Соответствует ли, на ваш взгляд, ваше поведение после свершения преступления тем благим намерениям, из которых вы, как вы утверждаете, исходили, когда задумывали его?
– Вполне соответствует. Возможно, я поступил глупо, но…
– Скажу еще раз – только прошу, не волнуйтесь! – что доводы, выдвинутые на этом процессе вашей защитой, похоже, отвечают истинному положению вещей: вы лишь поигрались с идеей убийства. Вам сообщили, что дни ваши сочтены, и затея с убийством оказалась достаточно щекочущей нервы, чтобы отвлечь вас от мыслей о приближающейся смерти, – но в глубине души убивать вы, конечно, не собирались, прекрасно зная, что не решитесь на это, когда придет пора действовать; когда ж вы узнали, что некто, член семьи, к которой вы питаете чувства дружбы и уважения, совершил то самое убийство, которое вы теоретически запланировали, вы поняли, каким образом можно представить улики так, что тень подозрения коснется и вас тоже. И так, будучи джентльменом высокопорядочным и благородным, взяли на себя преступление, которого никогда не совершали.
Те, кто ожидал, что мистер Тодхантер снова хлопнется в обморок, просчитались.
– Все было совсем не так, – с несвойственной ему твердостью заявил он.
Его мучения были позади.
На месте для свидетельских показаний мистер Тодхантер провел все утро.
Поскольку врач счел недопустимым, чтобы в перерыв он вышел на улицу, поднос с обедом ему доставили в ту самую комнату непонятного назначения.
Прежде чем отправиться перекусить, сэр Эрнест зашел туда с поздравлениями.
– Вы молодец, справились. Обратили ситуацию в свою пользу. Рискованная затея, но, думаю, окупится. Иначе ваш обморок поставил бы нас в несколько неловкое положение.
– Как вы думаете, какое впечатление произвела его версия на присяжных? – с тревогой спросил мистер Тодхантер.
Сэр Эрнест помрачнел.
– Не предугадаешь. Хотя мне кажется, в вердикте им приятней было бы объявить вас скорей благородным рыцарем, чем убийцей.
– Но ведь это означает, что Палмер останется за решеткой!
– Вот именно.
– Черт побери, никакой я не рыцарь! – вскипел мистер Тодхантер.
– Ну-ну, – подбадривающе пробормотал сэр Эрнест и поспешил выйти.
После обеденного перерыва пришла очередь тощего мистера Бэрнса обратиться к присяжным. Выступление по существу он предварил, рассыпавшись в благодарностях подсудимому и его защите, которые великодушно предоставили ему возможность высказаться, что, впрочем, вслед за тем ничуть не помешало ему со всей прямотой и убежденностью ознакомить присяжных с точкой зрения полиции.
Речь его в основном представляла собой развернутое изложение того тезиса, который он высказал утром, допрашивая мистера Тодхантера, с добавлением нескольких новых пунктов. К примеру, исходя из того факта, что подсудимый избавился от пули, мистер Бэрнс разыграл целый спектакль.
– Подсудимый уверяет нас, что несет ответственность за смерть мисс Норвуд – в данный момент не важно, произошла эта смерть умышленно или случайно. Но все поступки подсудимого, решительно все до единого говорят нам о том, что он невиновен.
Он заявил, что выбросил роковую пулю из соображений собственной безопасности. На первый взгляд причина убедительная. Но давайте рассмотрим ее повнимательней, и она рассыплется в прах!
Мы тут много слышали о психологии. Мои ученейшие коллеги подробно осветили нам эту сторону дела; психологию, несомненно, в той или иной мере следует принимать в расчет даже в зале суда. Превосходно. И что ж говорит нам эта наука в отношении брошенной в реку пули? Подсудимый утверждает, что руководствовался примитивным инстинктом самосохранения. Если так, чего же он опасался? Чем грозил ему неумолимый закон? По сравнению с заурядным убийцей – ничем. По крайней мере так, по его же словам, он сам тогда думал. С какой же стати было уничтожать эту единственную бесценную улику, неопровержимо указывающую на виновника?
