IV
Мнѣ право очень жаль, читатель, что я еще на нѣсколько времени долженъ удержать васъ около себя и своего плетенаго стула. Знаю, что сонливый старикъ, грѣющійся на солнечной сторонѣ задняго двора, не представляетъ ничего интереснаго. Но для всего есть свой чередъ, и потому вамъ необходимо посидѣть минутку со мной въ ожиданіи пріѣзда мистера Франклина Блека. Не успѣлъ я вторично задремать послѣ ухода дочери моей Пенелопы, какъ меня снова потревожилъ долетавшій изъ людской звонъ тарелокъ и блюдъ, который означалъ время обѣда. Не имѣя ничего общаго со столомъ прислуги (мой обѣдъ мнѣ приносятъ въ мою комнату), я могъ только пожелать имъ всѣмъ хорошаго аппетита, прежде чѣмъ снова успокоиться въ своемъ креслѣ. Едва я успѣлъ вытянуть ноги, какъ на меня наскочила другая женщина. Но на этотъ разъ то была не дочь моя, а кухарка Нанси. Я загородилъ ей дорогу и замѣтилъ, когда она просила меня пропустить ее, что у нея сердитое лицо, чего я, какъ глава прислуги, по принципу, никогда не оставляю безъ изслѣдованія.
— Зачѣмъ вы бѣжите отъ обѣда? спросилъ я. — Что случилось, Нанси?
Нанси хотѣла было выскользнуть, не отвѣчая; но я всталъ и взялъ ее за ухо. Она маленькая толстушка, а я имѣю привычку выражать этою лаской свое личное благоволеніе къ дѣвушкѣ.
— Что же случилось? повторилъ я.
— Розанна опять опоздала къ обѣду, сказала Нанси. — Меня послали за нею. Всѣ тяжелыя работы въ этомъ домѣ падаютъ на мои плечи. Отставьте, мистеръ Бетереджъ!
Розанна, о которой она упоминала, была ваша вторая горничная. Чувствуя къ ней нѣкотораго рода состраданіе (вы сейчасъ узнаете почему) и видя по лицу Нанси, что она готова была осыпать свою подругу словами болѣе жесткими чѣмъ того требовали обстоятельства, я вспомнилъ, что не имѣя никакого особеннаго занятія, я и самъ могу сходить за Розанной, и кстати посовѣтовать ей на будущее время быть поисправнѣе, что она, вѣроятно, терпѣливѣе приметъ отъ меня.
— Гдѣ Розанна? спросилъ я.
— Конечно на пескахъ! отвѣчала Нанси, встряхнувъ головой. — Сегодня утромъ съ ней опять приключился обморокъ, и она просила позволенія пойдти подышать чистымъ воздухомъ. У меня не хватаетъ съ ней терпѣнія!
— Идите обѣдать, моя милая, сказалъ я. — У меня достанетъ терпѣнія, и я самъ схожу за Розанной.
Нанси (имѣвшая славный аппетитъ) осталась этимъ очень довольна. Когда она довольна, она мила. А когда она мила, я щиплю ее за подбородокъ. Это вовсе не безнравственно, это не болѣе какъ привычка.
Я взялъ свою палку и отправился на пески.
Нѣтъ, погодите. Дѣлать нечего, видно придется еще немножко задержать васъ; мнѣ необходимо сперва разказать вамъ исторію песковъ и исторію Розанны, такъ какъ дѣло объ алмазѣ близко касается ихъ обоихъ. Сколько вы стараюсь я избѣгать отступленій въ своемъ разказѣ, а все безуспѣшно. Но что же дѣлать! Въ этой жизни лица и вещи такъ перепутываются между собой и такъ навязчиво напрашиваются на наше вниманіе, что иногда нѣтъ возможности обойдти ихъ молчаніемъ. Будьте же хладнокровнѣе, читатель, и я обѣщаю вамъ, что мы скоро проникнемъ въ самую глубь тайны.
Розанна (простая вѣжливость заставляетъ меня отдать преимущество лицу предъ вещью) была единственная новая служанка въ нашемъ домѣ. Четыре мѣсяца тому назадъ госпожа моя была въ Лондонѣ и посѣщала одинъ изъ исправительныхъ домовъ, имѣющихъ цѣлью не допускать освобожденныхъ изъ тюрьмы преступницъ снова возвратиться къ порочной жизни. Видя, что госпожа моя интересуется этимъ учрежденіемъ, надзирательница указала ей на одну дѣвушку, по имени Розанну Сперманъ, и разказала про нее такую печальную исторію, что у меня не хватаетъ духа повторить ее здѣсь. Я не люблю сокрушаться безъ нужды, да и вы, вѣроятно, также, читатель. Дѣло въ томъ, что Розанна Сперманъ была воровка; но не принадлежа къ числу тѣхъ воровъ, которые образуютъ цѣлое общество въ Сити, и не довольствуясь кражей у одного лица, обкрадываютъ цѣлыя тысячи, она была схвачена и по приговору суда посажена въ тюрьму, а оттуда переведена въ исправительный домъ.
Надзирательница находила, что (несмотря на свое прежнее поведеніе) Розанна была славная дѣвушка, и что ей не доставало только случая заслужить участіе любой христіанки. Госпожа моя (другую подобную ей христіанку трудно было бы сыскать на свѣтѣ) отвѣчала надзирательницѣ, что она доставитъ этотъ случай Розаннѣ Сперманъ, взявъ ее къ себѣ въ услуженіе.
Недѣлю спустя Розанна Сперманъ поступила къ намъ въ должность второй горничной. Кромѣ меня, и миссъ Рахили, никто не зналъ ея исторіи. Госпожа моя, дѣлавшая мнѣ честь спрашивать моего совѣта во многихъ случаяхъ, посовѣтовалась со мной и относительно Розанны.
Усвоивъ себѣ въ послѣднее время привычку покойнаго сэръ Джона — всегда соглашаться съ моею госпожой, я, и въ настоящемъ случаѣ согласился съ нею вполнѣ. Врядъ ли кому пришлось бы найдти такой удобный случай для исправленія, какой представился Розаннѣ въ нашемъ домѣ. На одинъ слуга не могъ бы упрекнуть ее за прошлое, потому что оно было тайной для всѣхъ. Она получала свое жалованье, пользовалась нѣкоторыми привилегіями наравнѣ съ остальною прислугой, и отъ времени до времени была поощряема дружескимъ словомъ моей госпожи. За то и Розанна оказалась, нужно ей отдать справедливость, весьма достойною подобнаго обращенія. Слабаго здоровья, и подверженная частымъ обморокамъ, о которыхъ было упомянуто выше, она исполнила свою обязанность скромно, безропотно, старательно и исправно. Но несмотря на то, она не сумѣла пріобрѣсти себѣ друзей между остальными служанками, за исключеніемъ дочери моей Пенелопы, которая, избѣгая особенно тѣснаго сближенія, всегда обращалась съ нею ласково и привѣтливо. Самъ не понимаю, за что она не взлюбила эту дѣвушку. Конечно, не красота ея могла возбудить ихъ зависть, потому что она была самой непривлекательной наружности, а въ добавокъ еще имѣла одно плечо выше другаго. Мнѣ кажется, что прислугѣ въ особенности не нравилась ея молчаливость и любовь къ уединенію. Между тѣмъ какъ другіе въ свободное время болтали и сплетничали, она занималась работой или чтеніемъ. Когда же наступала ея очередь выходить со двора, то она спокойно надѣвала свою шляпку и шла прогуливаться одна. Она ни съ кѣмъ не ссорилась, ничѣмъ не обижалась; но не нарушая правилъ общежитія и вѣжливости, она упорно держала своихъ сотоварищей на довольно далекомъ отъ себя разстояніи. Прибавьте къ этому, что при всей простотѣ ея, въ ней было нѣчто скорѣе принадлежащее леди чѣмъ простой горничной. Въ чемъ именно проявлялось это, въ голосѣ или въ выраженіи ея лица — не умѣю сказать вамъ точно; знаю только, что съ перваго же дня ея поступленія въ домъ это возбудило противъ нея сильныя нападки со стороны другахъ женщинъ, которыя говорили (что было однако совершенно несправедливо), будто Розанна Сперманъ важничаетъ. Разказавъ теперь исторію Розанны, мнѣ остается упомянуть еще объ одной изъ многихъ странностей этой непонятной дѣвушки, чтобы затѣмъ уже прямо перейдти къ исторіи песковъ.
Домъ нашъ стоитъ въ близкомъ разстояніи отъ моря, на одномъ изъ самыхъ возвышенныхъ пунктовъ Йоркширскаго берега. Идущія отъ него во всѣхъ направленіяхъ дорожки такъ и манятъ къ прогулкѣ, за исключеніемъ одной, которая ведетъ къ морю. Это, по моему мнѣнію, преотвратительная дорога. Пролегая на четверть мили чрезъ печальныя мѣста, поросшія сосновымъ лѣсомъ, она тянется далѣе между двумя рядами низкихъ утесовъ и приводитъ васъ къ самой уединенной и некрасивой маленькой бухтѣ на всемъ нашемъ берегу. Отсюда спускаются къ морю песчаные холмы и образуютъ наконецъ два остроконечные, насупротивъ другъ друга лежащіе утеса, которые далеко выдаются въ море и теряются въ его волнахъ. Одинъ изъ нихъ носитъ названіе сѣвернаго, другой южнаго утеса. Между ними, колеблясь изъ стороны въ сторону въ извѣстныя времена года, находятся самые ужаснѣйшіе зыбучіе пески Йоркширскаго берега. Во время отлива что-то движется подъ вами въ неизвѣданныхъ безднахъ земли, заставляя всю поверхность дюнъ волноваться самымъ необыкновеннымъ образомъ; вслѣдствіе чего жители этихъ мѣстъ дали имъ названіе «зыбучихъ песковъ». Лежащая у входа въ заливъ большая насыпь въ полмили длиной служитъ преградой свирѣпымъ натискамъ открытаго океана. Зимой и лѣтомъ, во время отлива, море оставляетъ какъ бы позади насыпи свои яростныя волны и уже плавнымъ, тихимъ потокомъ разливается по песку. Нечего сказать, уединенное и мрачное мѣсто! Ни одна лодка не отваживается войдти въ этотъ заливъ. Дѣти сосѣдней рыбачьей деревни, Коббсъ-Голь, никогда не приходятъ играть сюда, и мнѣ кажется, что самыя птицы летятъ какъ можно дальше отъ зыбучихъ песковъ. Потому я рѣшительно не могъ понять, какимъ образомъ молодая дѣвушка, имѣвшая возможность выбирать себѣ любое мѣсто для прогулки и всегда найдти достаточно спутниковъ, готовыхъ идти съ ней по ея первому зову, предпочитала уходить сюда одна и проводить здѣсь время за работой или чтеніемъ. Объясняйте это какъ угодно, но дѣло въ томъ, что Розанна Сперманъ по преимуществу ходила гулять сюда, за исключеніемъ одного или двухъ разъ, когда она отправлялась въ Коббсъ-Голь провѣдать свою единственную жившую вблизи подругу, о которой мы поговоримъ въ послѣдствіи.
