Итак, мой противник выскочил на крышу — и я за ним. Надо сказать, что крыши в Вальдеце в основном черепичные. Хорош бы я был на них без сапог!
Мы бежали по крышам, и старая черепица кое-где прыскала фонтанами из-под наших ног. В одном месте я чуть не потерял его — он спрятался за трубу, и несколько секунд я потратил на то, чтобы его разыскать. Кстати, в моей бурной биографии был и такой момент, когда мне приходилось работать трубочистом.
Тем временем незваный гость, который так поспешно покинул наше общество, заметил, что я подбираюсь к нему с ножкой от стула в руке, и бросился бежать. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить погоню.
Солнце уже полностью взошло над крышами Вальдеца, осветило этот маленький немецкий городок, и сделало нашу погоню менее опасной.
Мы так и продолжали бежать по крышам, и краем глаза я замечал, как рассерженные этой утренней скачкой жители города выглядывают из окон. Однако он не рисковал спрыгнуть с высоты второго этажа — а более высокие дома в Вальдеце попадаются редко, и на нашем пути не встретились вообще, к счастью — на булыжную мостовую.
Я обратил внимание, что мы бежим по направлению к ратуше. Видно, преследуемый не очень хорошо знал город, иначе бы он не бежал к его центру.
На бегу я размышлял, что делать — закричать «Полиция!» или бросить в него дубинкой? Оба варианта казались мне мало подходящими, особенно не радовала перспектива оказаться наедине с довольно крепким противником без оружия.
Наконец мы подбежали к ратуше, и он начал карабкаться по пожарной лестнице вверх. Собственно, другого выхода у него не было — только мой противник не учел, что эта лестница ведет не на крышу ратуши, а в часовой механизм гигантского жакемара, занимавшего верхний этаж башни, возвышавшейся над зданием.
Ну а в часовом механизме я всегда чувствую себя, как дома.
Тот, за которым я гнался, поднимался по лестнице довольно ловко, так что я даже немного поотстал. Наверху надо мною хлопнула дверь — это он зашел внутрь часового механизма. Я прибавил ходу, но все равно остаток подъема отнял у меня около минуты (я уже запыхался и утратил способность точно засекать время, к тому же ночные приключения изрядно меня утомили).
Резко, насколько это было возможно, я распахнул дверь и заскочил в помещение. Противник мой успел уже спрятаться.
Я прислушался.
Вы когда-нибудь слушали ход огромного часового механизма? Меньше всего это похоже на звуки, которые может издавать мертвый, холодный металл.
Наверное, то же самое мы бы услышали, если бы прижались к брюху того большого животного, которое мы именуем Временем. Вздохи, хрипение, что-то внутри булькает и переваривается (может быть, наша жизнь?)
Среди знакомых мне звуков я услышал один посторонний. Кто-то чужой размеренному ходу времени шумно пытался отдышаться. Взглядом я нашел его моментально. Мужчина в черном дорожном костюме, за которым я гнался, очевидно, от страха пробрался через все часовые колеса и теперь стоял у циферблата, не зная, что делать.
Часовое дело, скажу я вам — это целая наука, причем, наука непростая. Анкер, например, должен совершать 18 тысяч колебаний в час — то есть одно колебание за две секунды, секунда — туда, и секунда — обратно. Тот, кого я искал, стоял как раз возле анкера.
Анкер — это часовой маятник, такая штука, похожая на якорь. А перед анкером находится анкерное колесо, сцепленное с часовым — разница между ними составляет два с половиной зуба.
Если вы всего этого не знаете, в часовой механизм вам лучше не соваться. В лучшем случае вы испортите его — если механизм маленький. Если механизм большой, он испортит вас.
— Кто вы такой? — спросил я у загадочного беглеца. — Это вы убили часовщика? И зачем вы стреляли в девушку?
Он молчал. Однако теперь я мог приглядеться к своему противнику повнимательнее. Он совсем не походил на разбойника, скорее — на государственного служащего. Может быть, полицейский или тайный агент?
— Вы ведь не выйдете отсюда, пока я не остановлю механизм, — продолжал я уговоры. — А сами вы этого сделать не сможете и умрете тут с голоду, а ваш запыленный скелет будет пугать грядущие поколения часовщиков.
Мужчина был явно не расположен шутить. Он попытался вылезти в открытый люк, который, как я знал, вел на лицевую сторону циферблата.
Совершенно зря — под циферблатом шел карниз, на котором и голуби с трудом удерживались.
Неожиданно мужчина закричал (он предусмотрительно лез ногами вперед). Я посмотрел на свои наручные часы, и мне все стало ясно. Пять часов двадцать девять минут утра. Моего беглеца просто-напросто прижала минутная стрелка!
Конечно, я был очень разозлен на убийство Абрама и имел право отлучится на минуточку — а ровно через минуту этот человек оказался бы перерезан пополам. Одна его половина упала бы с высоты двадцати метров на улицу (это ноги), а туловище, руки и голова ввалятся в часовой механизм. Все здесь будет залито кровью… Нет, мне не нравится, когда так обращаются с часами.
К тому же Абрама уже с нами нет, а именно он занимался этим часовым механизмом — значит, чистить все это придется мне.
— Ну, вы еще не хотите, чтобы я остановил механизм?
Он захрипел.
— Мне считать до трех? Потому что до десяти — это будет уже поздно.
— Остановите…
— Кто вы такой? Отвечайте быстро.
— Меня зовут Мориц. Я сотрудник тайной полиции… Да остановите вы эти проклятые часы! — видно, стрелка здорово его прижала.
Мне не понравилось, что часы называют «проклятыми», но я все-таки остановил механизм. Для этого просто взял гири в руки, а еще чуть придержал ногой анкерное колесо — будете знать на будущее, если вам вдруг понадобится.
Секретный агент задергался, но вылезти так и не смог.
— Зачем вас сюда послали? Отвечайте, а не то я выпущу это, — я показал ему гири, — из рук… А дальше вы представляете, что с вами произойдет?
— В архивах Берлина нашли дневники князя Фердинанда, там шла речь о каких-то грамотах, которым князь Вильгельм придает огромное значение. Найти их можно с помощью часов князя Вальдецкого, поэтому меня послали привезти часы в Берлин.
— А зачем вы стреляли в девушку?
Он замялся.
— Мне поручили…
— Зачем, черт побери?!
— В Берлине известно, что она дочь князя Вальдецкого…
— Но это неизвестно даже самому князю! — признаться, я удивился.
— В Берлине знают все. Вытащите же меня, наконец, отсюда!
Снаружи раздалось скрипение старой пожарной лестницы, распахнулась дверь, и в помещение ввалилась целая толпа полицейских.
— Видите, как все у нас в Вальдеце происходит вовремя, — сказал я Морицу. — Если бы полиция сейчас не появилась, я не смог бы выручить вас из этого затруднительного положения, в которое вы попали благодаря своей глупости. Поверните-ка вот это колесо к стене, — обратился я к одному из полицейских, — а вот то колесо, пожалуйста, на себя…
Гигантские стрелки, я это знал, пошли назад по циферблату ратуши, высвобождая тайного агента — только для того, чтобы он тут же попал в руки княжеских стражников.
— А вас, — сказал мне полицмейстер, который влез в часовой механизм последним, — князь просил подойти к нему в замок.
— Немедленно, — ответил я, — вот только снова запущу механизм.
Морица вытащили наружу, а я принялся за дело — подтянул гири, подкрутил колеса, высунувшись в люк, подвинул стрелки… Из люка, между прочим, открывался чудный вид на ратушную площадь. Посередине ее находился колодец — пустой, засохший, неизвестно даже, была ли когда-то там вода. Если бы я был не живым человеком, а игрушкой в механизме часов князя, то как раз оттуда выглядывал бы золотой стержень.
Как-то, пару недель назад, я беседовал с ныне покойным Абрамом, и он сказал мне, что тайная еврейская мудрость — Каббала — занимается тремя вещами: миром, временем и человеком. Во всем этом должно быть единство.
А если применить эту мудрость к нашему случаю? Мир — в мире лучше сохраняются не здания, которые может разрушить война, а драгоценности и реликвии. Время — только тот, кто знает тайну часов, будет разглядывать «сцену» в полчетвертого утра, да еще обратит внимание на высовывающийся на секунду золотой стерженек.
И человек — только князь может позволить себе вести раскопки посреди городской площади!
Я быстро спустился по лестнице, добрался до трактира (мне пришлось влезть по водосточной трубе, потому что дверь была заставлена столом изнутри). Оделся, привел себя в порядок, взял часы. Ева еще спала, и я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее в щечку (она при этом что-то замурлыкала).
Вышел я уже, как все нормальные люди, через дверь, и сразу отправился в замок, где меня ждали — я это понял по тому, как меня немедленно провели к князю, который только закончил свой завтрак.
