— Что пропало?
Он покачал головой:
— Не спрашивай пока. Но в любом случае мне известно, что вчера ночью кто-то побывал в кабинете.
Филида взглянула на Элиота и призналась:
— Я там была.
Его рука тяжело опустилась на ее плечо.
— Ты понимаешь, что говоришь?
Она кивнула:
— Конечно, понимаю. Я пошла в кабинет, поскольку хотела поговорить с дядей Джеймсом.
— После того, что он сказал за ужином, у тебя хватило глупости пойти к нему?
Отчего-то грубость Элиота оказала необыкновенно воодушевляющее действие на Филиду. Вежливые незнакомцы не ругаются. Вот он, Элиот, — в гневе. Нечто очень приятное и знакомое.
— Да перестань. Я ни о чем таком не подумала. Просто хотела с ним поговорить.
Ни один мужчина не в состоянии понять, какой хаос творится в голове у женщины. Элиот уставился на жену.
— Он объявил сама знаешь о чем за ужином, и ты «не подумала»? Ты просто хотела поговорить? О чем же?
— О нас с тобой.
Он отступил и стал расхаживать по комнате, пока не наткнулся на туалетный столик. Элиот остановился, повернувшись к Филиде спиной, перебирая мелочи, которые на нем лежали, — ножницы, пуховку, маленькую баночку с кремом, карандаш.
— Зачем тебе это понадобилось?
Улыбка на мгновение показалась на губах Филиды, дрогнула и исчезла, ее глаза увлажнились. Если бы Элиот взглянул в зеркало, он бы все увидел. Но он не отводил взгляда от дурацких безделушек, которые отчего-то бередили сердце и вызывали необъяснимую злость.
Филида ответила:
— Я подумала, что так надо.
Элиот развернулся и подошел к жене.
— Кто-нибудь видел тебя, когда ты приходила или уходила?
— Кажется, нет.
— Во сколько это было?
— Не знаю… в одиннадцатом часу. Я пробыла в кабинете минут двадцать, но, честное слово, точно не помню. Я тогда не смотрела на часы.
— Что значит «тогда»?
На лице Филиды отразился испуг. Она подошла ближе.
— Потом я легла спать… и проснулась… потому что приснился кошмар. А когда я открыла глаза, мне показалось, что я слышу крик. Элиот, ты думаешь, что…
Он быстро спросил:
— И ты посмотрела на часы? Сколько было времени?
— Едва за полночь… может, прошло всего полминуты. Я включила свет и выглянула. Значит… это случилось тогда?
— Похоже на то. Послушай… не распространяйся об этом ни с кем. Ты вернулась к себе около десяти, легла спать и проспала до утра. Ты ничего не слышала и ничего не знаешь — вот твоя тактика. Молчи как рыба. Ты меня слышишь?
Она отозвалась:
— Я… не уверена…
Элиот схватил Филиду за плечи и встряхнул.
— Ты слышала, что я сказал? Ты сделаешь то, что тебе велено! Я не хочу, чтобы ты в это впутывалась, и точка!
Что-то в глубине души Филиды запело. Если бы Элиоту было наплевать на нее, он бы так не злился. А он страшно разозлился. Ее муж стоял, до синяков стискивая ей плечо. Она опустила голову, скрывая то, что не желала выказывать. И в это мгновение открылась дверь — вошла Грейс Парадайн.
Успев собрать в высокий пучок волосы, она не нашла времени переодеться и была в халате сливового цвета и шлепанцах, отделанных мехом. То, что увидела мисс Парадайн, несомненно, могло подать повод к неверному толкованию: Филида стояла, опустив голову, а Элиот держал ее за плечи. Это напоминало незавершенные — или едва начавшиеся — объятия. Глаза Грейс Парадайн блеснули, когда она спросила:
— Что здесь происходит?
Элиот пожалел, что приличия воспрещают ему дать ответ, мгновенно пришедший на ум. Нельзя пикироваться с женщиной, которой предстоит узнать, что она только что лишилась брата в результате несчастного случая. Он лишь бросил:
— Филида вам расскажет, мисс Парадайн. — И вышел из комнаты.
Грейс Парадайн подошла к Филиде и обняла ее.
— Ну, девочка, не расстраивайся. Я даже не думала, что… Да как он посмел сюда прийти? Это возмутительно! Но, пожалуйста, не огорчайся, я уж позабочусь, чтобы впредь такое не повторилось.
Филида не поднимала лица. Она негромко ответила:
— Я расстроилась не из-за Элиота, тетя Грейс.
Грейс Парадайн застыла.
— А из-за чего?
Филида собралась с силами. Если именно ей предстояло сообщить страшную новость, нужно было сделать это быстро, поэтому она продолжила:
— У нас беда. Элиот пришел, чтобы рассказать. Случилось нечто ужасное. Дядя Джеймс…
— Что?! — в ужасе произнесла Грейс Парадайн.
— Тетя Грейс… он умер.
Семья собралась в гостиной мисс Парадайн — красиво обставленной комнате с темно-синими шторами и мебелью, обитой такой же тканью. Там стояли несколько кресел в стиле XVIII века и старое ореховое бюро, на гладких кремовых стенах висели полдесятка неплохих акварелей. Но в первую очередь внимание привлекали и удерживали многочисленные фотографии Филиды, снятой во всех ракурсах, — с раннего детства до недавних журнальных вырезок. Разумеется, за одним примечательным исключением. Нигде, хотя бы на любительском снимке, не было Филиды в свадебном платье. Фотографии запечатлели Филиду Парадайн, а не Филиду Рэй. Впрочем, лишь посторонний человек удивился бы этому. В семье слишком привыкли, чтобы обращать внимание, — а сейчас здесь собрались только свои. Грейс Парадайн, Фрэнк и Бренда Амброз, Марк и Ричард Парадайны — сестра, пасынок, дочь, племянники. И Филида.
Мисс Парадайн держала речь, когда в комнату вошел Элиот Рэй. Он закрыл за собой дверь и окинул взглядом присутствующих — Грейс Парадайн и Филида на кушетке, Марк у окна, спиной к собравшимся, Фрэнк Амброз и Дики у камина (Фрэнк стоял, облокотившись на каминную полку, Дики крутил какой-то шнурок, оба явно напряжены и растеряны). Бренда, прямая как кол, в старинном кресле, черная фетровая шляпка чуть съехала набок.
Грейс Парадайн не обратила никакого внимания на то, что дверь открылась и закрылась. Она продолжала низким звучным голосом:
— Я сомневаюсь, что здесь могут возникнуть какие-либо вопросы. Брат был не в себе. Не помню, когда я в последний раз испытала такой шок. Нет никакой необходимости упоминать о случившемся — это было бы величайшей несправедливостью по отношению к его памяти. Он никогда бы не сказал такое, находясь в здравом уме. Это… — низкий голос задрожал, будто у мисс Парадайн перехватило горло, — …это так мучительно. Мы все понимаем, что произошло, и, несомненно, хотим забыть как можно быстрее. Мы не желаем помнить Джеймса таким…
Она слабо улыбнулась и обвела взглядом остальных.
Поскольку Марк стоял, отвернувшись, невозможно было понять, о чем он думал. Бренда сидела с упрямым видом, Фрэнк Амброз — с мрачным и недоверчивым. Только Дики как-то отреагировал на слова Грейс Парадайн. Элиота подчеркнуто игнорировали, но первым заговорил именно он. Он выступил вперед, присоединившись к компании у камина, и сказал:
— Насколько я понимаю, вы обсуждаете, рассказывать ли полиции о том, что случилось за ужином вчера вечером.
— А с какой стати? — с вызовом поинтересовалась Бренда — это было так неожиданно, что все уставились на нее. — Это наше дело.
Дики кивнул:
— Конечно. Зачем кому-то знать? Чушь какая! Не понимаю, что тут обсуждать. Тетя Грейс права: никто не сомневается, что вчера вечером дядя был не в себе. Я решил, что он слегка спятил — наверное, и вы так подумали. Конечно, все это очень грустно и неприятно. Бредовая идея, как еще можно сказать. Ночью он вышел на террасу, как всегда, чтобы посмотреть на реку, и упал с обрыва. Наверное, закружилась голова. Очень скверно, но мы ведь не хотим усугублять ситуацию и делать из мухи слона.
— Да, дело скверное, — сказал Фрэнк Амброз и добавил: — Вряд ли полиция будет задавать вопросы, на которые мы не сумеем ответить. С чего бы?
Но его голос звучал без особой уверенности. Слова Фрэнка лишь обескуражили собравшихся.
Нарушая затянувшуюся мрачную паузу, Элиот произнес:
— Нас спросят, вел ли он себя вчера вечером как обычно, и захотят узнать, кто видел его последним.
На сей раз тишина была не просто мрачной, но казалась взрывоопасной. И вновь паузу нарушил Элиот. Он повторил то, что сказал Филиде:
— Если мы намерены держать язык за зубами, то молчать должны все. Давайте посмотрим на события объективно. Вчера вечером за ужином, не считая мистера Парадайна, нас сидело десятеро. Он выдвинул серьезные обвинения против одного из родственников. Не назвал имени, но сказал, что знает провинившегося. Также он объявил, что намерен наказать этого человека по-своему и что мера возмездия будет зависеть от того, получит ли он откровенное признание до полуночи. Он сообщил, что до тех пор будет сидеть в кабинете. Все знают, что мистер Парадайн не бросал слов на ветер. Если он пообещал сидеть в кабинете до двенадцати, значит, он действительно сидел там до двенадцати. И все знают, что он никогда не ложился спать, не выйдя предварительно на террасу и не полюбовавшись видом. Он не раз об этом говорил и в течение пятидесяти лет не пропустил ни одного вечера, если только не был в отъезде. Если полиция сложит три факта воедино, то, несомненно, задаст вопросы, на которые нам уж точно не захочется отвечать. Будет гораздо лучше, если мы промолчим, но если один из нас проболтается, влипнут все. И сейчас нужно понять, можно ли положиться на всех присутствующих.
