— Нет, пожалуй, не стоит.
Тут она, как он и ожидал, прекратила красить лицо и посмотрела на него. Он улыбнулся. Неторопливым взглядом она окинула его лицо, волосы, голые плечи и грудь.
— Вы выступаете на следующей неделе?
— Да. Придете?
— Нет. Бокс я не люблю. Я пойду на собачьи бега.
— Можем пойти вместе. На собачьи бега.
— Отчего вы решили, что я с вами пойду?
— Вам нравятся собачьи бега. Мне тоже. Почему бы нам не пойти вместе?
— Действительно, почему?
Он улыбнулся облупленной стене за ее спиной.
— Как насчет следующего воскресенья?
— А чем вы будете смотреть?
— Как это чем?
— После того как Шеффилд подобьет вам оба глаза.
— Послушайте, — сказал он, сдерживаясь, — меня еще никто не уродовал. И этому не удастся. Так и знайте. Хотите пари?
— Какое пари?
— Если в воскресенье я буду видеть обоими глазами, вы пойдете со мной на бега.
— Похоже, что я проиграю и в том, и в другом случае.
— Выиграете, крошка. Обещаю. Слово Маленького Божка.
Минуту они молча смотрели друг на друга.
— Маленький Божок, — повторила она. — Забавное имя. Может, вы думаете, люди должны курить вам фимиам?
— Точно, — сказал он. — Особенно ты. Особенно если ты сядешь и скрестишь ножки в этой юбочке.
Она расправила юбку пальцами с острыми красными ногтями.
— А ты нахал.
— Точно. Но мне это нравится. Здорово. И ты мне здорово нравишься.
— Спасибо, вижу.
— Так пойдешь?
— Подумаю.
— Будь паинькой. Я не так уж плох. Останешься довольна. Я отличный песик и дома умею себя вести. Ну, а насчет того, чтобы погулять, так это всего разок в день.
Она подняла свои аккуратно выщипанные брови.
— Ну и нахал… А теперь катись.
— Значит, договорились?
— Катись.
— Хотя бы насчет пари?
— Ладно, ладно. А пока катись.
Вернувшись к груше, он заметил, что Джуд Дэвис уже в зале.
Бой Годфри с Альфом Шеффилдом оказался неожиданно легким. Шеффилд, боксер лет тридцати, родом из Вест-Индии, начал потихоньку скатываться вниз, но по-прежнему сохранил имя и болельщиков среди цветного населения Уайтчепеля и Хокстона. Однако, как это случается со многими из боксеров, в тот вечер он оказался морально и физически не на высоте. Поговаривали, что у него нелады с женой. Как бы там ни было, он вел себя вяло и безынициативно и не использовал своего преимущества в весе и росте. В первом раунде он коснулся пола коленом, во втором до «пяти» был в нокдауне и дважды оказался на полу в третьем, причем во втором случае был засчитан нокаут. Кое-кто из публики заподозрил было нечистую игру, когда невысокий, худощавый белый боксер послал в нокдаун своего гибкого, хорошо сложенного противника — негра, и в зале раздалось шиканье. Годфри не принял своей победы с должной скромностью, и, видя как он раскланивается с толпой, подняв кверху сжатые руки, Джуд Дэвис, чтобы избежать неприятного зрелища, снял очки и начал их протирать.
В субботу, встретившись с Перл и похвалившись ей победой, одержанной в пятницу, Годфри затем потихоньку ускользнул от леди Воспер и как раз поспел с Салли Бек на собачьи бега. Это вовсе не значило, что он так уж зажегся, но его влекли новизна и ее многообещающий взгляд. Потом они на «дженсене» поехали на квартиру к Салли, где Годфри подробно ознакомился с конструкцией ее юбки из пряжек и ремней.
Вернувшись домой, он заглянул в комнату к Флоре и сначала решил, что она спит, но, напуганный ее плохим видом, позвонил доктору. И дышала она как-то странно, прерывисто, хрипло. Приехал партнер Матьюсона Протеро и объявил, что леди Воспер находится в коме. Послали за Мариам, но та на уик-энд уехала из Лондона. Протеро предложил утром забрать леди Воспер в больницу, но Годфри напомнил ему, что она хотела остаться дома, и сказал, что управится сам. Протеро уехал, пообещав рано утром прислать медицинскую сестру.
Всю ночь Годфри просидел в полудреме у электрического камина, воспоминания и сны, словно дым, обволакивали его мозг. Хук слева, что пришелся Шеффилду сбоку по челюсти, вот это удар так удар, он даже зашиб себе пальцы: когда Годфри уходил с ринга, Шеффилд только еще пытался сесть; изгибающееся обнаженное тело Салли, меньше и худее Перл, выступающие кости ее узких бедер, более жадная, чем Перл, более умелая, но довольствующаяся меньшим; его руки все еще пахли ее духами; старушка Флора, теперь уж точно готовая вот-вот отдать богу душу, но разве ее сравнишь с другими: классная, иначе не назовешь, тонкая штучка, изысканная, как «ролс», пусть старый, но все равно машина. Еще одна победа на ринге: положения в списке не изменит, но и не повредит. Прямой в подбородок во втором раунде, конфетка, классика — навал, работа ног, расчет; Шеффилд, даже когда поднялся, выглядел обалдевшим. Как поступят с «дженсеном», наверное, продадут, «дженсен» был выигрышным козырем, на всех производил впечатление; неплохо он пожил с леди В., совсем неплохо, скоро станет труднее, но он зарабатывает хорошие деньги; скоро будет свободен, навсегда свободен, когда старушка сыграет в ящик; он подыщет место для свиданий с Перл — и с Салли; а может, не с Салли, не стоит злить Дэвиса. Тогда в Норвиче, господи, старушка умела водить машину; покер, сколько партий они сыграли с ней за эти последние два месяца. Забавно, как он добивался Перл. И сейчас он не прочь, только нет той лихорадки. Никогда ничего не знаешь наперед. А ну-ка, ублюдок, тащи мешки, иначе останешься без ужина; двенадцать мешков картофеля, и пока не перетаскаешь, не дадут ни крошки! Приемный отец Арнольд, тогда, в Ярмуте. Девять лет назад. Когда-нибудь соберусь и сведу счеты с этим гадом. Британский комитет по контролю над боксом отстраняет от боев Годфри Брауна сроком на один год, начиная с… Норов, норов, только это ему все и портит. Флора сказала: возьми деньги, две сотни десятками; он взял, положил на почте, небольшая заначка, дополнительно к той сотне, что уже скопил; «дженсен», правда, на это не купишь. Даже малолитражку, а без машины не обойтись. Можно купить в гараже краденую, горящую, за сотню или что-нибудь около того. Брауну Г., за воровство, шесть ударов тростью. Забавно, когда бьют по лицу, то ничего, а вот по спине… Перл красивая, хотя и большая, — вся красивая, с ног до головы, лучше чем Салли.
Вздрогнув, он проснулся. Флора шевельнулась или что-то пробормотала. У нее изменилось дыхание, стало легче. Хорошая все-таки вещь электрокамин, не гаснет и дров подбрасывать не надо. Он встал, пошатываясь со сна, подошел к кровати. Она не спала либо очнулась от комы, или как это там называется.
— Годфри, — сказала она.
— Да, деточка.
— Ты был настоящим другом. До конца. Весь этот год. Больше нет сил говорить.
— Хочешь попить, дорогая?
— Нет, — сказала она. — Нет больше сил.
И она умерла.
В воскресенье утром приехала из Истбурна Мариам, а после обеда явился ее муж. Они дали Годфри сроку на сборы до полуночи. Проследили за каждой выносимой вещью, чтобы он не прихватил чужого. Годфри переехал в комнату на Лавендер-Хилл. Там он почти весь день разбирал вещи, накопившиеся благодаря щедрости Флоры. Он прикинул, что все это потянет фунтов на четыреста-пятьсот, не считая часов и запонок. Кроме того, кое-какие существенные мелочишки хранились и в его комнате в Меррик-Хаузе. Он пришел к выводу, что неплохо поживился за счет старушки.
Годфри пошел на кремацию в Голдерс-Грин, и там было на что посмотреть. Целая куча людей с титулами и замысловатыми именами. Даже Энджелл пришел, но без миссис Энджелл. Годфри и припомнить не мог, когда он с ним виделся. Как-то в ноябре пообщались по телефону, Годфри держался с ним независимо, и Энджелл вспылил — с тех пор они не поддерживали связи. Энджелл выглядел еще более надутым и расплывшимся; неудивительно, что Перл хотела его бросить. Жаль только терять кормушку. И денежки. Может, она одумается — останется с жирным Уилфредом, а развлекаться будет с Маленьким Божком? А когда он по-настоящему разбогатеет, тогда другое дело. Тогда он устроит ей настоящую жизнь.
Только в четверг до него вдруг дошло. Как обычно, он тренировался в зале и вдруг взглянул на часы и подумал: надо поторапливаться, а то Флора начнет кипятиться. И тут понял, что торопиться некуда. Флоры-то нет. Ясно, что он скучал не по Флоре, а по роскошной машине и роскошной квартирке, но все равно он почувствовал сосущую пустоту в желудке и, переодевшись, отправился в ресторан Лайонз-Корнер на Пикадилли и попытался ее заполнить. Он плотно пообедал бифштексом с жареной картошкой и хлебным пудингом — не подозревая, что копирует Энджелла в своей попытке унять боль, — но пища не помогла. Он вышел на улицу, послонялся по Лейстер-сквер и взял билет в кино. Когда фильм кончился, уже стемнело, а пустота в желудке все росла. Близилось Рождество, и Риджент-стрит была забита машинами зевак, приехавших полюбоваться на яркие огни.
