— Мы можем подняться на грузовом лифте, — сказал технический эксперт, указав на подъемное устройство в углу у входа. — У господина Буххольца ключ найдется.
Заведующий постановочной частью молча прошел вперед. В лифт помещалось двое. Прислонившись к задней стенке, Маркус наблюдал, как Буххольц прикрывает дверь и нажимает на нужную кнопку. Он явно нервничал, руки его дрожали. Заметив это, Буххольц сунул их в карманы.
Лифт затарахтел и начал медленно подниматься. Лица обоих оставшихся внизу криминалистов исчезли; зато вскоре их ослепил яркий свет прожекторов, простреливавших сейчас сцену вдоль и поперек и заливавших своим безжизненным светом весь высокий, затянутый мешковиной задник. Перед ним — ступеньки, подмостки и две арки, сквозь которые Маркус смог увидеть темный зрительный зал. Лифт остановился.
— Мы дали полный свет на сцене, — сказал Буххольц, пропуская Маркуса. — Вообще-то это разрешено только во время спектакля. Интересующий вас люк находится неподалеку от лестницы у средней кулисной стенки. — Он мотнул головой в ту сторону. — Я вас скоро догоню.
И маленький лифт снова опустился.
В свете прожекторов плясали бесчисленные пылинки. Поднятый наполовину черный задник блестел как-то призрачно и, что, неприятно поражало, был во многих местах заштопан. Точно так же, как и давно пережившие свой век ковровые дорожки. Повсюду валялись гвозди.
Маркус на мгновение остановился, стараясь привыкнуть к этой необычной атмосфере. Лифт, наверное, уже был внизу, его тарахтенье не слышно. Удивительно — полная тишина! Он весь напрягся, вслушиваясь в эту тишину, и сумел уловить легкое потрескивание и пощелкивание прожекторов да нежнейший шелест промежуточного занавеса, который чуть-чуть прогибался под дуновением воздуха и снова повисал недвижно…
Этот злосчастный люк невелик: примерно девяносто сантиметров на полтора метра. Он находится между подмостками с кованой решеткой и нижней ступенькой маленькой лестницы, приставленной к средней кулисной стенке. С обеих сторон прохода оставался зазор буквально в несколько сантиметров — так что, если кто-то хотел пройти через сцену именно в этом месте, он просто не мог обойти люк стороной. И все-таки невероятно, что падение в трюм привело к смертельному исходу. От люка до бетонного пола внизу никак не больше трех метров.
Маркус нагнулся, вгляделся в меловую фигуру, попытался поточнее оценить расстояние. Да, врач прав. Злоумышленник, кем бы он в результате ни оказался, никак не мог предугадать такой исход своего предприятия. Но тогда к чему все это? Дурацкая шутка или все же злой умысел?.. Однако что сказать о точном — секунда в секунду — расчете?..
— Мы там внизу заждались, — сказал обер-лейтенант Вагензайль. — И решили подняться по лестнице… Ах, да вот и он, — Вагензайль помахал Буххольцу шляпой. — Между прочим, капитан, на сцене не принято носить головной убор… Не так ли, господин Буххольц?
Заведующий постановочной частью что-то проворчал, потом загремел связкой ключей.
— Да, такой старинный обычай.
«Шутки они шутят — подумаешь, храм искусств!» — Маркус сунул кепку в карман пальто.
— А где канатная тяга затвора люка? — спросил он и поднялся на подмостки слева, чтобы иметь лучший обзор.
Буххольц указал рукой:
— Вон там, повыше…
— Там же мы обнаружили и инструментальный ящик с дефектной лампой, — со значением добавил Вагензайль.
Но заведующий постановочной частью не дал перебить себя, поднял руку еще чуть повыше.
— А можно поднять и с галереи, и еще можно…
Тут у него отвалилась челюсть. С вытянутой рукой, замерший на месте, он напоминал сейчас манекен из витрины магазина готового платья. Его взгляд остановился на чем-то там, наверху, а выражение лица было до предела удивленным, если не сказать глупым.
— Что это с вами? — поразился Маркус.
— Там… на галерее… кто-то стоит… — Буххольц с превеликим трудом выдавил из себя эти несколько слов.
Маркус посмотрел в ту же сторону и заморгал от резкого света прожекторов, низвергавшегося сверху. И действительно, в относительно темном проеме между двумя крайними софитами кто-то двигался. Да, это неясное светлое пятно на темном фоне — несомненно человек. Но вот он уже исчез.
— Эй, вы там!
Тишина.
— Как подняться наверх?
— Рядом с дверью — приставная лестница! А я — по главной! — бросил на бегу Вагензайль. Криминальмейстер побежал в противоположную сторону.
— Здесь еще одна приставная лестница!
Перекладинки гладкие и холодные. Маркус поднимался наверх довольно уверенно, хотя ослепленные ярким светом глаза слезились. Кто мог наблюдать за ними? Или выслеживать? Сказано ведь, что все работники театра в столовой. У кого мог быть тайный интерес к работе полиции? Мало ли у кого…
Наконец под ногами твердое покрытие, рифленые железные пластины, тихонько позванивающие после каждого шага. Нет, эта жара от прожекторов просто невыносима!
А внизу все в той же позе, будто окаменев, стоял, задрав голову, Буххольц.
Упало еще несколько тяжелых капель, и дождь утих. Тучи быстро уносило на запад. Реденькая пелена тумана мягко обволакивала фонари.
Дежурная полицейская машина стояла в переулке за театром. Маркус видел, как водитель лениво листает страницы еженедельника. А в комнате режиссер Краних продолжал в чем-то убеждать обер-лейтенанта Штегемана. Похоже, этого молодого, почти юношу, служителя муз предстоящая генеральная репетиция, оказавшаяся под угрозой срыва, тревожила больше, чем смерть шефа. Сдержанность и предупредительность Штегемана, ни разу режиссера не перебившего, вызывали уважение. А лейтенант Краус сидел как на иголках и рисовал в своем блокноте каких-то чертиков.
Подоконник был грязным и мокрым. Маркус вытер кончики пальцев носовым платком. Журчащий голос режиссера начал его понемногу раздражать, да и подкрепиться было бы весьма кстати. Дрянная история! С момента появления в театре его — непонятно почему — не оставляло чувство, будто все здесь только тем и занимаются, что надувают его. «Одно слово театр…» Кого ни возьми — ассистента режиссера, режиссера, осветителя Вечорека или рабочего сцены Крампе, которого вдобавок ко всему пришлось разбудить, — все они вели себя как-то неестественно. Показания Крампе? Сплошная белиберда, издевка. И каждое слово еще приходилось словно клещами выжимать из этого нескладного, беспомощного с виду увальня. Конечно, ничего он не знал и ни о чем таком не догадывался — точь-в-точь как Вечорек. Один оправдывался тем, что опьянел, другого подвела техника. А между тем кто-то из них двоих и был тем неизвестным, который подслушивал их разговор с галереи. Правда, трудно себе представить, что Крампе сумел придумать такую хитроумную западню на сцене: на Вечорека это скорее похоже.
Зазвонил телефон. Болтливый режиссер умолк, не закончив фразы, и вопросительно посмотрел на Штегемана. Он впервые изменил своей привычке не глядеть на человека, к которому обращался.
Обер-лейтенант Штегеман с непроницаемым лицом снял трубку.
— Это вас, капитан. Шеф.
Маркус собрался по привычке устроиться на краешке стола, но передумал. Коротко доложил майору о ходе расследования, поинтересовался, не будет ли каких указаний и как быть с предстоящей генеральной.
Голос у майора Бенедикта был глубокий, внушительный, так сказать.
— Я беседовал с прокурором Ройтером, — сказал он. — Между прочим, он скоро будет у вас. Мы оба считаем, что отменять генеральную не стоит. Для вас и ваших сотрудников это удобный случай познакомиться с коллективом в привычных для него условиях. А завтра в семь я жду вас с докладом.
Маркус положил трубку, несколько раздосадованный. На генеральной репетиции он в последний раз присутствовал много лет назад, в Ростоке. Как в такой накаленной атмосфере, в такой суете и спешке разобраться в чем-то основательно, детально?
Сняв руку с трубки, он обратился к режиссеру, который подошел к нему чуть ли не вплотную.
— Как вы слышали, репетиция состоится. Мы останемся здесь — как бы в качестве ваших первых зрителей или гостей. Кто заменит вечером покойного Пернвица?
— Я! — режиссер Краних мгновенно преобразился, став в позу человека, которого фотографируют на обложку популярного журнала. И даже улыбнулся при этом. Хотя глаза его, уставившиеся в какую-то точку над головой Маркуса, не улыбались. — Репетицию проведу я!
«Он только такого случая и ждал, — подумалось Маркусу. — Хотя это идиотская мысль — кто сейчас избавляется от влиятельного соперника таким диким способом? Да и вообще — работа над постановкой практически завершена. И все же…»
— А разве вы режиссер? — вдруг задал он нелепый вопрос.
— Да! Режиссер-постановщик и заведующий литчастью. И, надо вам заметить, имею немалый опыт!..
