Они сидели за угловым столиком у самой рождественской елки, и перед глазами Маркуса во время обеда радужно переливались елочные игрушки. Приятная, уютная атмосфера, несмотря на прозаический перестук вилок и ножей. Лейтенант Краус и прокурор Ройтер, присоединившийся к ним у театрального подъезда, тоже время от времени поднимали головы, чтобы полюбоваться наряженной елкой. Один обер-лейтенант Штегеман не поднимал головы, целиком уйдя в дегустацию блюда с архисложным названием, приготовленного из рыбного филе.
— Обо всех деталях, связанных с этим прискорбным происшествием, вы меня проинформировали достаточно подробно, — сказал прокурор, когда официант убрал со стола тарелки. — Что меня сейчас особенно интересует, так это ваше мнение о случившемся. Само собой, это не для протокола. Как вы полагаете, капитан, действительно произошло убийство?
Подумав несколько мгновений, Маркус кивнул.
— По всей вероятности — да. Вряд ли причина гибели главного режиссера вызвана обыкновенной оплошностью или ротозейством. Тут что-то иное. Кому-то понадобилось убрать Пернвица, вот он и воспользовался первой же предоставившейся возможностью.
— Рассуждая подобным образом, следует исключить из числа подозреваемых всех, кто не присутствовал на репетиции, и ограничиться довольно узким кругом лиц.
— Вот именно, — подхватил мысль прокурора лейтенант Краус.
— Но вряд ли это сильно облегчит вашу работу. Если верить слухам, бывший главреж отнюдь не был душа-человек, трепал людям нервы почем зря. Так что в самой труппе найдется немало обиженных, готовых свернуть ему шею.
— От желания до поступка дистанция порядочная…
— Вы правы, — снова вмешался в разговор Маркус. — В общем и целом это так, к счастью. Однако известны случаи, когда люди в результате мелких, но повторяющихся обидных уколов взаимно возбуждают друг в друге чувство неистребимой ненависти, которая уже не позволяет им рассуждать разумно и приводит в конечном итоге к преступлению.
Лейтенант Краус округлил глаза и бросил многозначительный взгляд на Штегемана.
Прокурор улыбнулся.
— «Психология преступника» Пауля Ансельма Фейербаха. Вы, капитан, внимательно прочли его «Поразительные преступления», сразу видно. С чем вас и поздравляю! Однако с той поры люди сильно изменились!
— Да что вы?! — Маркус единым духом опорожнил свою кружку пива. — Вот так обобщение! Еще кружечку! — бросил он проходившему мимо официанту.
— А мне бутылку оранжада. — Обер-лейтенант Штегеман начал активно отгонять клубы табачного дыма. — Меня сейчас куда больше вот что занимает: противоречие между тщательной подготовкой преступления и полнейшей невозможностью предсказать его результат. Какой опытный злоумышленник пустится в столь сомнительное и рискованное предприятие?
— Ваше замечание логично, Штегеман, — сказал прокурор. — Я считаю…
— А может быть, он вовсе не хотел убивать Пернвица, — выпалил вдруг лейтенант Краус. — Может, он просто хотел попугать его?
— Подвергая себя опасности быть обвиненным в покушении на убийство!
Штегеман покачал головой.
— Это никак не вяжется с той тщательностью, с которой все было подготовлено.
— Давайте отложим окончательный ответ на этот вопрос на потом, — прокурор Ройтер взглянул на свои наручные часы. — У кого есть еще какие-нибудь мысли по данному делу? Есть ли подозреваемые?..
— Как уже упоминалось, только фрау Бордин, а точнее говоря, фрау Пернвиц, — единственный человек, который — по времени! — вполне мог подготовить эту «операцию». Незадолго до происшествия она была на сцене. А где и сколько времени она провела до этого, мы пока в точности не знаем. — Маркус умолк и, словно рассуждая вслух, обратился к прокурору: — Давайте исходить из того, что крышка люка была сдвинута заранее. Сама подмена ламп принудительного освещения и отщелкивание задвижек тоже отнимут несколько минут. Трудно себе представить, что фрау Бордин, находясь на сцене, ничего подозрительного не заметила. Если только… если только не она сама это преступление и совершила.
— Или была чьей-то соучастницей, например, — предположил Краус.
Штегеман снова по привычке покачал головой.
— Тут действовал одиночка, — убежденно проговорил он. — Заранее все до мелочей продумал и в подходящий момент привел в исполнение. И кроме того — это не фрау Бордин завела себе любовника, а муж изменял ей.
— Что тоже может явиться поводом для преступления, — пробормотал прокурор.
— А, по-моему, в данном случае поводов и оснований за глаза хватит: у кого ревность, у кого зависть, ненависть, зависимость — да мало ли. — Маркус пожал плечами. — Однако поговорим все же о Бордин. Одно обстоятельство способно снять с нее все подозрения. Вспомните о человеке, который подслушивал нас, спрятавшись на галерее боковой сцены.
— Вечорек! — сказал Штегеман. — Во время беседы я не спускал с него глаз. У меня такое ощущение, будто он врет, как по писаному. А язык у него подвешен что надо.
— Что может ровным счетом никакого отношения к происшествию не иметь. Если наши данные верны, то не кто иной, как…
— Если! — Штегеман положил руку на колено Краусу. — Вон Позер, он, по-моему, ищет нас.
Обер-лейтенант встал и махнул Позеру, беспокойно озиравшемуся в дверях.
— Интересно, с чем он пришел?
Маркус наблюдал, как криминальмейстер Позер в распахнутом пальто и со шляпой в руке лавирует между столиками. Вот он чуть-чуть не столкнулся с официантом.
— Что случилось?
Позер взял у соседнего столика свободный стул и сел, чем-то явно встревоженный.
— Крампе нам наплел сорок бочек арестантов, — сказал он. — Этот такой примитивный с виду Голиаф провел нас за нос.
Маркус не верил своим ушам.
— Каким таким образом? — спросил он, донельзя удивленный.
Криминальмейстер наклонился к нему.
— Помните, что он говорил? Будто еще перед окончанием пьянки поднялся наверх, чтобы проспаться. — Сделав короткую паузу — он нагнетал напряжение, — оглядел по очереди всех присутствующих. — Ложь от начала до конца! Крампе вышел из столовой примерно минут за пятнадцать до несчастного случая, объявив всем, что пойдет искать Пернвица. Чего он в этом состоянии хотел от главного режиссера, ясно как день.
— Откуда вам это стало известно?
— От декоратора, его фамилия Блехшмидт. Я с ним встретился несколько минут назад в театре. Он пришел так рано потому, что перед генеральной должен был поправить кое-что в декорациях.
— А откуда Крампе узнал, что Пернвиц дошел уже до будочки вахтера, а потом повернул обратно?
— Да от этого самого декоратора!
Маркус расслабился, откинулся на спинку стула. Неожиданный поворот! Еще одна версия…
— Ну, рассказывайте, — проговорил он устало. — Только с самого начала.
— Все очень просто. Декоратор Блехшмидт после разбора репетиции задержался на некоторое время на арьерсцене. Во время репетиции опустилась боковая часть задника. Потом он собирался заглянуть в буфет столовой, чтобы купить для дома банку апельсинового сока. В городе его сейчас нигде не купишь. Он уже спустился на последнюю ступеньку стремянки, когда увидел стремительно взбегавшего по лестнице Пернвица, который его не заметил и прямиком направился в сторону женских гримерных.
— Чуяло мое сердце, что эта Мансфельд врет и глазом не моргнет.
— Все мы это чуяли, Бенно! — улыбнулся Штегеман. — Иногда ты действительно простодушен до того, что дальше ехать некуда. — Нет, извини, — возмутился лейтенант. — Я…
— Продолжайте, товарищ Позер, — Маркус решительно положил конец их перепалке.
— Итак, Блехшмидт спустился в столовую, — продолжил свой рассказ криминальмейстер, — где застал председателя месткома и баритона Мерца, которые обсуждали поведение Пернвица. И он, в свою очередь, не замедлил сообщить им, что видел, как минуту назад главный режиссер спешил на свидание с предметом своих воздыханий.
Позер ухмыльнулся:
— Затем последовал ряд анекдотов по этому поводу, которые я приличия ради здесь повторять не стану. — Тут он снова принял серьезный вид. — Их разговор разбудил, наверное, крепко выпившего Крампе, который в компании других рабочих сцены еще сидел за соседним столиком. Как бы там ни было, некоторое время спустя он встал и, шатаясь, направился к двери. Блехшмидт поначалу не обратил на него никакого внимания, зато, когда пригляделся, понял, что тот пьян в стельку. Несколько минут спустя Блехшмидт еще раз столкнулся с ним. На сей раз у лестницы, ведущей на сцену. Крампе махал кулаками и несколько раз с угрозой в голосе повторял имя главного режиссера.
— И что, декоратор не пошел за ним следом? — покачал головой Штегеман. — Он ведь понимал, что Крампе не в себе. И что вообще он парень буйный. Помните, как он разбушевался во время репетиции? Несколько человек с трудом удержали его, когда он бросился на Пернвица!
