– Она была такая уютная, мой дорогой, такая домашняя!.. Совершенно иной человек, если сравнивать с той, которую я знал, служа в министерстве. Она говорила – как бы это выразиться? – как степенная, респектабельная замужняя женщина. Контраст бросался в глаза… Сказать по правде, она показалась мне скучной.
– Она не упоминала развод? Не выражала надежду, что мистер и миссис Лейк разведутся? – спросил Блаунт.
– Нет.
– В вашей беседе не затрагивалось что-либо, что помогло бы нам в расследовании? Подумайте хорошенько, майор Кеннингтон! Ничего, что говорило бы о другом мужчине или женщине, у которых был бы мотив разделаться с ней?
– Нет. Должен сказать, это звучит страшновато, насчет «другого мужчины или женщины». Имеются в виду моя сестра и шурин? Они – главные подозреваемые?
– Нет, майор Кеннингтон. Главные подозреваемые, как вы изволили сформулировать, – это ваша сестра и вы, – бесстрастным тоном проговорил Блаунт. – У вас двоих причин для ревности больше, чем у кого бы то ни было, насколько нам пока известно.
При этих словах ни один мускул на лице Алисы Лейк не дрогнул, ни один волос в ее элегантной прическе не шевельнулся. Она лишь иронически улыбнулась и бросила взгляд на брата. Чарльз Кеннингтон рассматривал свои ногти, потом сказал:
– Для совершения crimes passionels[11], суперинтендант, существуют и другие причины, не только ревность.
– Например?
– О, не спрашивайте меня! – ответил Чарльз, к которому вернулась его театральность. – Главный подозреваемый не станет топить себя, подсказывая всякие гнусные мотивы, которыми могли руководствоваться другие!
Алиса смотрела на него изучающе, она что-то обдумывала. Когда он умолк, она повернулась к Блаунту:
– Вы ведь не можете исключать возможность, что яд положили не в ту чашку? Я хочу сказать: может быть, яд предназначался моему мужу?
– Такая вероятность, да, существует.
– Понимаю, – сказала она, помолчав, и сделала гримасу. – У меня был такой же мотив, чтобы убить его… Снова ревность… Низменная страсть… Чарльз, как неразумно ты поступил, подбросив мне этот соблазн!
– Что? Ах да! «Штульцевская штучка»… Да… Но откуда мне было знать, к чему это приведет?.. Что ж, мне это будет уроком. Бедная моя сестренка, я пойду с тобой на эшафот, шепча тебе слова утешения. Я…
– Мне кажется, следует прекратить этот разговор, – твердо остановил его Блаунт. – Вы оба должны понять, что преступление – дело серьезное. Вы, майор, уже знаете, как я расцениваю тот факт, что вы принесли капсулу с ядом в кабинет мистера Лейка, а затем, очевидно, совершенно забыли о ней.
– Да, знаю. Я поступил весьма легкомысленно. И сожалею об этом. Но фотографии и другие вещи отвлекли меня. Видите ли, фотографии для меня – такая увлекательная вещь, и…
– В то же время, – продолжал Блаунт, – вы и ваша сестра должны понимать, что под подозрение также будут взяты все находившиеся в комнате. Полиция не удовлетворится изучением только очевидных мотивов. Я с вами откровенен, потому что вы сами заговорили о «главных подозреваемых».
– Ваши чувства, суперинтендант, делают вам честь, – позволил себе заметить неугомонный Чарльз. – Мне кажется, в более спокойных обстоятельствах мы с вами стали бы друзьями, каких только поискать… Ну ладно, моя козочка, сейчас нам лучше оставить сыщиков заниматься своим ремеслом.
– Нам, конечно, придется проверить все ваши показания.
– Показания? Ага, удостовериться, что это я приходил сюда в тот вечер? Хорошо, установить, носит ли Алиса шляпки, не составит труда. А ночной портье в «Клэридже», думаю, вспомнит, что приблизительно в половине второго ночи наверх, как тень, проскользнула обольстительная красотка – мне пришлось топать до номера в своих шпильках. А может, не вспомнит… Впрочем, минуточку!.. Ну что я за осел! Вы не нашли в мусорной корзине ленточку?
– Нашли.
– Ага. Это избавит нас от кучи неприятностей. Нита вернула мне кое-что из моего эпистолярного наследия. Письма были завязаны ленточкой. Алиса попросила меня забрать их и уничтожить. Я так и сделал. Следовательно, я тут был.
– Почему ты взял письма, а ленточку оставил? – спросил Найджел.
Чарльз Кеннингтон изобразил на лице театральное возмущение.
– Мой дорогой! Как ты можешь такое спрашивать? Ты видел эту ленточку? Она – пурпурно-красная. Как я мог расхаживать с такой лентой? Пурпурно-красный цвет – он же мне так не идет!
– Хм, – сказал Блаунт, когда брат с сестрой ушли. – Непростой орешек эта миссис Лейк. Ловкачи оба. Очень большие ловкачи! Хм…
– Я склонен думать, что он говорил правду.
– Да уж, ему не было смысла лгать. Его нетрудно разоблачить, если…
– Я не имею в виду его визит. Не сомневаюсь, что он был здесь… Я имею в виду другое. Он сказал, что его сестра всегда говорит правду. И верит в то, что правда победит. Думаю, мне следует с ней подружиться.
– Что еще говорит ваша интуиция? – с иронией спросил Блаунт.
– Были еще одна-две оговорки… У Чарльза.
– А, это когда вы спросили, простил ли он Ниту, а он ответил: «Думаю, я внес покой в душу бедняжки».
– Вы очень проницательны, Блаунт. Да. Сейчас это звучит довольно зловеще, как намек на преднамеренное убийство, согласны? Но я главным образом думаю о… ну, во-первых, о странном слове, которое он употребил в отношении капсулы с ядом, а во-вторых, о том, что он вопреки обыкновению вдруг утратил разговорчивость, как только речь зашла об одной вещи…
Вечером того же дня Найджел Стрейнджуэйз вернулся в свое министерство. День прошел совершенно бесплодно: сначала на квартире Ниты Принс, за чтением писем (из них можно было извлечь только одно – что в молодости она не отличалась примерным поведением), затем с Блаунтом, в попытках получить информацию от немногочисленных подруг Ниты. Скоро стало ясно, что, сойдясь с Джимми Лейком, она забросила старую компанию и стала домоседкой. Единственной женщиной, с которой, по всей видимости, откровенничала Нита, была мисс Спраул, сотрудница другого управления; она рассказала, что Ниту беспокоило, куда она денется после войны: ведь министерство закроют и у нее будет меньше возможностей видеться с Джимми. В этом не было ничего нового. Беседуя с Блаунтом накануне, директор сказал то же самое; деликатность помешала ему упомянуть свое предложение о разводе, но он признался, что они с Нитой с тревогой думали о будущем. Сколько людей оказались теперь в подобной ситуации! Ведь война мешала им заглядывать далеко вперед или рассчитывать последствия своих поступков; наверное, есть немало любовников, подумал Найджел, которые ломают головы над тем, переживет ли их роман окончание военных действий, и почти с ужасом ожидают возвращения к мирной жизни. Мисс Спраул сказала, что Нита была полна решимости, что бы там ни было, не отдавать Джимми. «Если ему придется делать выбор, – сказала Нита, – я позабочусь, чтобы он выбрал меня».
Найджел вошел в обширный вестибюль министерства. Из уважения к вахтеру, которому положено было проверять пропуска, он сделал вид, будто тянется к нагрудному карману; но вахтер, погруженный в чтение газеты, даже не оторвал от нее глаз. Найджел прошествовал по пустому, гулкому коридору к лифтам. Еще минута, и он был на верхнем этаже. Заглянув к себе, он увидел, что никаких записок ему не оставили. Найджел прошел в кабинет замдиректора; Харкер Фортескью, как всегда, был погружен в работу.
– Отложите вы это, – позвал его Найджел. – Пошли в ресторан.
При свете настольной лампы с зеленым абажуром лицо зама выглядело смертельно бледным, щеки ввалились, словно от истощения.
– О’кей, – сказал он. – Черт возьми, что сегодня за день! Заглянем к Джимми, может, он составит нам компанию.
Директор, который снова сидел в своем кабинете, приглашение отклонил. Сказал, что полицейские со своим следствием и так весь день не давали ему работать, а тут еще эта папка… Инспектор с него не слезает, персонал перерыл все управление, а секретная папка как в воду канула; в общем, за чью-то небрежность придется дорого заплатить, так что пусть они идут пировать без него…
– Старик принимает все это слишком близко к сердцу, – заметил Фортескью, когда они спускались в лифте.
– Еще бы, вполне естественно. Дело в том, что Нита…
– А, я имею в виду не это. Хотя, не сомневаюсь, он переживает и по этому поводу. Но сегодня весь день он нервничал из-за папки.
– Мне кажется, это лишь способ отвлечься от того, что произошло вчера.
– Да, и отвлечь нас всех. Ну ладно, – мрачно произнес Харкер. – Уверяю вас, Найджел, это грязное дело. – Они вышли из лифта и направились в сторону расположенного в подвале ресторана. – Еще столько дерьма придется вычерпать, пока полиция доберется до истины.
– Наверняка.
– Вы работаете на них?
– Как вам сказать? И да и нет. С ними, но не обязательно на них.
