Мистеръ Годфрей вздрогнулъ и взглянулъ на каминные часы.
— Какъ съ вами время-то летитъ! воскликнулъ онъ: — я едва успѣю захватить поѣздъ.
Я рѣшалась спросить, зачѣмъ онъ такъ спѣшить въ городъ. Отвѣтъ его напомнилъ мнѣ о семейныхъ затрудненіяхъ, которыя оставалось еще согласить между собой, и о предстоящихъ семейныхъ непріятностяхъ.
— Батюшка говорилъ мнѣ, сказалъ онъ, — что дѣла прозываютъ его сегодня изъ Фризингалла въ Лондонъ, и онъ намѣренъ пріѣхать или сегодня вечеромъ, или завтра утромъ. Надо разказать ему, что произошло между мной и Рахилью. Онъ сильно желаетъ этой свадьбы; боюсь, что его трудненько будетъ помирить съ разстройствомъ дѣла. Надо задержать его, ради всѣхъ насъ, чтобъ онъ не пріѣзжалъ сюда, не помирившись. Лучшій и дражайшій другъ мой, мы еще увидимся!
Съ этими словами онъ поспѣшно ушелъ. Съ своей стороны, я поспѣшно взбѣжала къ себѣ наверхъ, чтобъ успокоиться до встрѣчи за полдникомъ съ тетушкой Абльвайтъ и Рахилью.
Остановимся еще нѣсколько на мистерѣ Годфреѣ; мнѣ очень хорошо извѣстно, что всеопошляющее мнѣніе свѣта обвинило его въ личныхъ разчетахъ, по которымъ онъ освободилъ Рахиль отъ даннаго ему слова при первомъ поводѣ съ ея стороны. До слуха моего дошло также, что стремленіе его возвратить себѣ прежнее мѣсто въ моемъ уваженіи нѣкоторые приписывали корыстному желанію помириться (черезъ мое посредство) съ одною почтенною членшей комитета въ Материнскомъ Обществѣ, благословленной въ изобиліи земными благами и состоящей со мною въ самой тѣсной дружбѣ. Я упоминаю объ этихъ отвратительныхъ клеветахъ ради одного заявленія, что на меня онѣ не имѣли ни малѣйшаго вліянія. Повинуясь даннымъ мнѣ наставленіямъ, я изложила колебанія моего мнѣнія о нашемъ героѣ христіанинѣ точь-въ-точь какъ они записаны въ моемъ дневникѣ. Позвольте мнѣ отдать себѣ справедливость, прибавивъ къ этому, что разъ возстановивъ себя въ моемъ уваженіи, даровитый другъ мой никогда болѣе не лишался его. Я пишу со слезами на глазахъ, сгорая желаніемъ сказать болѣе. Но нѣтъ, меня жестокосердо ограничили моими личными свѣдѣніями о лицахъ и событіяхъ. Не прошло и мѣсяца съ описываемаго мною времени, какъ перемѣны на денежномъ рывкѣ (уменьшившія даже мой жалкій доходецъ) заставили меня удалиться въ добровольное изгнаніе за границу и не оставили мнѣ ничего, кромѣ сердечнаго воспоминанія о мистерѣ Годфреѣ, осужденномъ свѣтскою клеветой и осужденномъ ею вотще. Позвольте мнѣ осушить слезы и возвратиться къ разказу.
Я сошла внизъ къ полднику, естественно желая видѣть, какъ подѣйствовало на Рахиль освобожденіе отъ даннаго ею слова.
Мнѣ казалось, — впрочемъ, я, правду сказать, плохой знатокъ вътакихъ дѣлахъ, — что возвращеніе свободы снова обратило ея помыслы къ тому другому, котораго она любила, и что она бѣсилась на себя, не въ силахъ будучи подавить возобновленіе чувства, котораго втайнѣ стыдилась. Кто бы могъ быть этотъ человѣкъ? Я имѣла нѣкоторыя подозрѣнія, но безполезно было тратить время на праздныя догадки. Когда я обращу ее на путь истинный, она, по самой силѣ вещей, перестанетъ скрываться отъ меня. Я узнаю все, и объ этомъ человѣкѣ, и о Лунномъ камнѣ. Даже не будь у меня высшей цѣли въ пробужденіи ея къ сознанію духовнаго міра, одного желанія облегчить ея душу отъ преступныхъ тайнъ было бы достаточно для поощренія меня къ дальнѣйшимъ дѣйствіямъ.
Послѣ полудня тетушка Абльвайтъ для моціона каталась въ креслѣ на колесахъ. Ее сопровождала Рахиль.
— Какъ бы я желала повозить это кресло! легкомысленно вырвалось у нея. — Какъ бы мнѣ хотѣлось устать до упаду.
Расположеніе ея духа не измѣнилось и къ вечеру. Я нашла въ одной изъ драгоцѣнныхъ книгъ моего друга — Жизнь, переписка и труды миссъ Дженъ Анны Стемперь, изданіе сорокъ пятое, — отрывки, дивно подходящіе къ настоящему положенію Рахили. На мое предложеніе прочесть ихъ она отвѣтила тѣмъ, что сѣла за фортепіано. Поймите, какъ она мало знала серіозныхъ людей, если надѣялась этимъ путемъ истощить мое терпѣніе! Я оставила про себя миссъДженъ Анну Стемперъ и ожидала событій съ непоколебимою вѣрой въ грядущее.
Старикъ Абльвайтъ въ этотъ вечеръ не явился. Но я знала, какую важность придаетъ этотъ свѣтскій скряга женитьбѣ его сына на миссъ Вериндеръ, и положительно была убѣждена (какъ бы мистеръ Годфрей на старался предотвратить это), что мы увидимъ его на другой день. При вмѣшательствѣ его въ это дѣло, конечно, разразится буря, на которую я разчитывала, а за тѣмъ, разумѣется, послѣдуетъ спасительное истощеніе упорства Рахили. Не безызвѣстно мнѣ, что старикъ Абльвайтъ вообще (а въ особенности между низшими) слыветъ замѣчательно добродушнымъ человѣкомъ. Но по моимъ наблюденіямъ, онъ заслуживаетъ эту славу лишь до тѣхъ поръ, пока все дѣлается по его. На другой день, какъ я предвидѣла, тетушка Абльвайтъ, на сколько позволялъ ея характеръ, была удивлена внезапнымъ появленіемъ своего мужа. Но не пробылъ онъ еще и минуты въ домѣ, какъ за нимъ послѣдовало, на этотъ разъ къ моему изумленію, неожиданное усложненіе обстоятельствъ въ лицѣ мистера Броффа.
Я не запомню, чтобы присутствіе адвоката казалось мнѣ болѣе неумѣстнымъ чѣмъ въ это время. Онъ видимо готовъ былъ на всякаго рода помѣху!
— Какая пріятная неожиданность, сэръ, сказалъ мистеръ Абльвайтъ съ свойственнымъ ему обманчивымъ радушіемъ, обращаясь къ мистеру Броффу:- разставаясь вчера съ вами, я не ожидалъ, что буду имѣть честь видѣть васъ нынче въ Брайтонѣ.
— Я обсудилъ про себя нашъ разговоръ, послѣ того какъ вы ушли, отвѣтилъ мистеръ Броффъ, — и мнѣ пришло въ голову, что я могу пригодиться въ этомъ случаѣ. Я только что поспѣлъ къ отходу поѣзда и не могъ разсмотрѣть, въ которомъ вагонѣ вы ѣхали.
Давъ это объясненіе, онъ сѣлъ возлѣ Рахили. Я скромно удалилась въ уголокъ, держа миссъДженъ Анну Стемперь на колѣняхъ, про всякій случай. Тетушка сидѣла у окна, по обыкновенію, мирно отмахиваясь вѣеромъ. Мистеръ Абльвайтъ сталъ посреди комнаты (я еще не видывала, чтобы лысина его была краснѣе теперешняго) и любезнѣйше обратился къ племянницѣ.
— Рахиль, дружочикъ мой, сказалъ онъ, — мнѣ Годфрей передалъ необыкновенную новость. Я пріѣхалъ разспросить объ этомъ. У васъ тутъ есть своя комната. Не окажете ли мнѣ честь провести меня туда?
Рахаль не шевельнулась. Не могу сказать, сама ли она рѣшилась вести дѣло на разрывъ, или мистеръ Броффъ подалъ ей какой-нибудь тайный знакъ. Она уклонилась отъ оказанія чести старику Абльвайту и не повела его въ свою комнату.
— Все, что вамъ угодно будетъ сказать мнѣ, отвѣтила она, — можетъ быть сказано здѣсь, въ присутствіи моихъ родственницъ и (она взглянула на мистера Броффа) при вѣрномъ, старинномъ другѣ моей матери.
— Какъ хотите, душа моя, дружелюбно проговорилъ мистеръ Абльвайтъ и взялъ себѣ стулъ. Остальные смотрѣли ему въ лицо, точно надѣясь, послѣ его семидесятилѣтняго обращенія въ свѣтѣ, прочесть на немъ правду. Я же взглянула на маковку его лысины, ибо не разъ уже замѣчала, что истинное расположеніе его духа всегда отпечатывается тамъ какъ на термометрѣ.
— Нѣсколько недѣль тому назадъ, продолжалъ старый джентльменъ, — сынъ увѣдомилъ меня, что миссъ Вериндеръ почтила его обѣщаніемъ выйдти за него замужъ. Возможно ли это, Рахиль, чтобъ онъ ошибочно перетолковалъ или преувеличилъ сказанное вами?
— Разумѣется, нѣтъ, отвѣтила она. — Я обѣщала выйдти за него.
— Весьма искренно отвѣчено! проговорилъ Абльвайтъ:- и вполнѣ удовлетворительно до сихъ поръ. Годфрей, значитъ, не ошибся относительно того, что произошло нѣсколько недѣль тому назадъ. Ошибка, очевидно, въ томъ, что онъ говорилъ мнѣ вчера. Теперь я начинаю догадываться. У васъ была съ вамъ любовная ссора, а дурачокъ принялъ ее не въ шутку. Ну! Я бы не попался такъ въ его года.
Грѣховная природа Рахили, — праматери Евы, такъ-сказать, — начала кипятиться.
— Пожалуста, мистеръ Абльвайтъ, поймемте другъ друга, сказала она: — ничего похожаго на ссору не было у меня вчера съ вашимъ сыномъ. Если онъ вамъ сказалъ, что я предложила отказаться отъ даннаго слова, а онъ съ своей стороны согласился, такъ онъ вамъ правду сказалъ.
Термометръ на маковкѣ лысины мистера Абльвайта сталъ показывать возвышеніе температуры. Лицо его было дружелюбнѣе прежняго, но краснота его маковки стала однимъ градусомъ гуще.
— Полно, полно, дружочекъ! сказалъ онъ съ самымъ успокоительнымъ выраженіемъ: — Не сердитесь, не будьте жестоки къ бѣдному Годфрею! Онъ, очевидно, сказалъ вамъ что-нибудь невпопадъ. Онъ всегда былъ неотесанъ, еще съ дѣтства; но у него доброе сердце, Рахилъ, доброе сердце!
— Или я дурно выразилась, мистеръ Абльвайтъ, или вы съ умысломъ не хотите понять меня. Разъ навсегда, между мною и сыномъ вашимъ рѣшено, что мы остаемся на всю жизнь двоюродными и только. Ясно ли это?
