На лице Магды Леонидис появилось выражение по-детски наивной озадаченности.
— Дорогая, — сказала она, — так ты действительно думаешь…
— Да, я так думаю. А теперь забудь обо всем этом, — сказала София и добавила, заметив, что на лице матери постепенно появляется удовлетворенная улыбка: — Я приготовила тебе шоколад. Он на столе в маленькой гостиной.
— О, как хорошо… я просто умираю от голода…
Выходя, она остановилась в дверях.
— Вы не представляете себе, — сказала она, обращаясь то ли ко мне, то ли к книжной полке над моей головой, — как приятно иметь дочь!
Произнеся эту заключительную реплику, она вышла.
— Одному богу известно, что она может наговорить полиции, — сказала мисс де Хэвиленд.
— Все будет в порядке, — успокоила ее София.
— Но ведь от нее можно ожидать что угодно!
— Не беспокойся, — сказала София. — Она будет играть свою роль так, как того потребует режиссер. А режиссер — это я!
Она пошла вслед за матерью, но сразу же вернулась, чтобы сказать:
— Тебя хочет видеть старший инспектор Тавенер, отец. Ты ведь не возражаешь, если Чарльз будет присутствовать при разговоре?
Мне показалось, что Филип Леонидис был несколько озадачен. Однако его привычка не проявлять любопытства сыграла мне на руку.
— О разумеется, разумеется, — не очень уверенно пробормотал он.
Вошедший старший инспектор Тавенер — солидный, уверенный, деловитый, — и это как-то успокаивало.
Всем своим видом он как будто говорил: «Небольшой неприятный разговор, а потом мы покинем ваш дом навсегда… и я сам больше всех буду рад этому. Нам совсем не хочется торчать здесь, смею вас заверить».
Не знаю, как ему удалось, не произнося ни слова, просто придвинув стул к письменному столу, передать именно эту мысль, но у него это получилось. Я скромно уселся в сторонке.
— Слушаю вас, инспектор, — сказал Филип.
— Мое присутствие сейчас не обязательно? — резко спросила мисс де Хэвиленд.
— Сейчас не обязательно. Несколько позднее, если возможно, я хотел бы поговорить и с вами…
— Хорошо. Я буду наверху.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
— Я вас слушаю, инспектор, — повторил Филип.
— Я знаю, что вы очень занятой человек, и не задержу вас надолго. Однако строго между нами могу сообщить вам, что наши подозрения подтвердились. Ваш отец умер насильственной смертью. Смерть на́ступила в результате введения в организм большой дозы физостигмина, более известного под названием «эзерин».
Филип кивнул. Его лицо не выразило никаких особых эмоций.
— Может быть, у вас есть какие-то предположения?
— Какие могут быть предположения? Я лично считаю, что отец, должно быть, принял яд по ошибке.
— Вы действительно так думаете, мистер Леонидис?
— Да, это мне кажется вполне возможным. Не забудьте, что ему было почти девяносто лет и что у него было весьма слабое зрение.
— И он, по-вашему, вылил содержимое пузырька с глазными каплями в пузырек из-под инсулина? Вы действительно считаете эту версию правдоподобной, мистер Леонидис?
Филип молчал. Лицо его стало еще более непроницаемым.
— Мы обнаружили пустой пузырек из-под глазных капель в мусоросборнике, — продолжал Тавенер. — На нем не было отпечатков пальцев, что само по себе примечательно. В обычных обстоятельствах на нем должны были бы остаться отпечатки пальцев: наверняка — вашего отца, возможно — его супруги или слуги…
Филип Леонидис взглянул на него.
— А что вы скажете насчет слуги? Насчет Джонсона?
— Вы предполагаете, что возможный преступник — Джонсон? У него, несомненно, была возможность. Но вот с мотивом дело обстоит иначе. Как было заведено вашим отцом, слугам ежегодно выплачивалась премия, размер которой с каждым годом увеличивался. Он четко объяснил слугам, что эти суммы выплачиваются вместо вознаграждения, которое он мог бы оставить им по завещанию. У Джонсона после семи лет службы премия достигла уже весьма значительной суммы и продолжала бы увеличиваться ежегодно. Совершенно очевидно, что Джонсон был заинтересован в том, чтобы ваш отец прожил как можно дольше. К тому же они были в прекрасных отношениях, а характеристики Джонсона с предыдущих мест службы безупречны. Это очень умелый и преданный слуга. — Он сделал паузу. — Мы не подозреваем Джонсона.
— Понимаю, — безучастно произнес Филип.
— А теперь, мистер Леонидис, не дадите ли вы мне подробный отчет обо всем, что вы делали в день смерти своего отца?
— Пожалуйста, инспектор. Весь день я провел здесь, в этой комнате… разумеется, выходил к завтраку, обеду и ужину.
— Вы виделись с отцом в этот день?
— Как обычно, зашел поздороваться с ним после завтрака.
— Вы оставались наедине с ним?
— Нет, в комнате находилась также… э-э-э… моя мачеха…
— Ничего необычного в нем вы не заметили?
Филип ответил с легкой иронией:
— Я не заметил по его виду, чтобы он знал заранее о том, что его убьют.
— Апартаменты вашего отца полностью изолированы от этой части дома?
— Да, туда можно попасть только через дверь в холле.
— Эта дверь обычно бывает заперта?
— Нет.
— Она не запирается никогда?
— Я никогда не видел, чтобы она была заперта.
— И любой мог свободно переходить из одной части в другую?
— Конечно. Дом условно разделялся на части только для удобства домашних.
— Каким образом вы узнали о смерти отца?
— Мой брат Роджер, который занимает верхний этаж западного крыла дома, прибежал вниз и сказал, что с отцом случился удар: у него затруднено дыхание, и, судя по всему, ему очень плохо.
— Что вы предприняли?
— Позвонил доктору, потому что, как выяснилось, никто и не подумал этого сделать. Доктора не оказалось на месте, и я попросил передать, чтобы он приехал как можно скорее. Затем поднялся наверх.
— А что было потом?
— Отцу, несомненно, было очень плохо. Он умер прежде, чем приехал доктор.
Голос Филипа звучал бесстрастно. Он просто констатировал факты.
— Где в это время находились остальные члены вашей семьи?
— Моя жена была в Лондоне. Она вернулась вскоре после того, как это произошло. Софии, мне кажется, тоже не было дома. Дома были двое младших детей — Юстас и Джозефина.
— Надеюсь, что вы отнесетесь правильно к моему следующему вопросу, мистер Леонидис: как повлияет смерть отца на ваше финансовое положение?
— Вполне понимаю ваше желание выяснить ситуацию. Мой отец позаботился о финансовой независимости каждого из нас много лет назад. Моего брата сделал председателем и главным держателем пакета акций Объединенной компании и полностью передал в его руки управление этой крупнейшей из своих компаний. Мне передал сумму, которую считал эквивалентной стоимости этого предприятия, — в целом это, кажется, составило около ста пятидесяти тысяч фунтов в различных акциях и облигациях, — с тем чтобы я мог распоряжаться капиталом по своему усмотрению. Он так же щедро оделил деньгами моих сестер, которых теперь уже нет в живых.
— Но даже после этого он по-прежнему остался очень богатым человеком?
— Нет, он оставил для себя сравнительно скромный доход. Любил говорить, что это позволит ему сохранить интерес к жизни. С тех пор, — сказал Филип, и впервые на его лице появилась слабая улыбка, — в результате различных коммерческих операций он стал даже богаче, чем был прежде.
— Вы и ваш брат переехали сюда жить. Было ли это сделано по причине каких-то финансовых затруднений?
— Конечно, нет. Это было сделано просто для удобства. Отец всегда твердил нам, что будет только рад, если мы поселимся вместе с ним. В силу целого ряда семейных обстоятельств для меня это был удобный вариант. К тому же, — неторопливо добавил Филип, — я очень любил отца. Я переехал сюда в 1937 году. Арендную плату не плачу, но выплачиваю свою долю налогов.
— А ваш брат?
— Брат приехал сюда после того, как в 1943 году его дом в Лондоне был разрушен во время бомбежки.
— А теперь, мистер Леонидис, скажите, известно ли вам, каким образом ваш отец распорядился своим состоянием по завещанию?
— Я имею об этом весьма четкое представление. Он изменил свое завещание в 1946 году. Отец не любил окружать свои дела тайной. У него были очень сильно развиты семейные чувства. Он созвал всех членов семьи на совет, и его поверенный, который тоже там присутствовал, изложил нам по его просьбе условия завещания. Полагаю, что условия этого завещания вам уже известны. Мистер Гейтскил, несомненно, дал вам необходимую информацию. Примерно сто тысяч фунтов, свободных от налога, предназначены моей мачехе в дополнение к весьма щедрой сумме, назначенной ей по условиям брачного контракта. Остальная часть его состояния разделена на три части между мной, братом и тремя внуками, для распоряжения их долей назначено доверенное лицо. Имеется весьма значительная недвижимая собственность, однако надо ожидать, что налоги на наследство будут очень высоки.
