Отчаяние его было вызвано тем, что по улице опять застучали шаги, на сей раз легкие и быстрые. Дженис Лоуз, в ярко-красной пижаме, тоже подбежала к воротам. Ярко-рыжие волосы до плеч контрастировали со смертельной бледностью хорошенького лица. Двадцатитрехлетняя Дженис была маленькая, кругленькая, аккуратненькая, цветущая, самоуверенная и всей внешностью (а иногда и скромной сдержанностью манер) напоминала о духе восемнадцатого столетья. Но в данный момент вид у нее был ошеломленный, и казалось, она вот-вот зарыдает в голос.
– Ну что? – накинулась она на Тоби. – Где Ева? Чего ты тут стал?
– Да вот этот болван говорит…
– Ну и что же: зачем обращать внимание…?
Служитель закона, очевидно, понимал по-английски. Пока Дженис смотрела сквозь решетку прямо в глаза Еве, не видя ее, новая трель свистка обрушилась на их барабанные перепонки.
– А это для моих друзей, – сказал ажан зловеще. – Ну как мосье? Ну как, мадемуазель? Пойдете вы со мной по-хорошему или вас под конвоем вести?
Он подошел к Тоби, тем самым попадая в поле зрения Евы, и положил руку ему на плечо. Он выхватил из-под плаща, короткую резиновую дубинку и помахал ею.
– Мосье, – воззвал он жалобно, – я б с удовольствием. Мне самому ведь неприятно. И вам небось неприятно, что ваш отец в таком виде…
Тоби прикрыл глаза руками. Дженис резко повернулась и бросилась к себе домой.
– Приказ есть приказ. Ну, пойдемте! – глухой голос полицейского улещал, почти клянчил. – Ну, ну, ничего. Минуточек через пятнадцать прибудет начальник. Всего-то минуточек через пятнадцать. А там идите к ней, пожалуйста, идите себе на здоровье. Ну? А пока что…
– Ладно, – уныло сдался Тоби.
Полицейский снял руку с его плеча. Тоби бросил последний взгляд на виллу Мирамар. И тут, крайне нелепый в своем длинном плаще, коренастый и широкоскулый, он ни с того ни с сего, разразился тирадой. Он совсем забылся. Чувства переполняли его, и возгласы отдавали несусветной мелодрамой.
– Прекраснейшее, добрейшее существо во всем свете… – начал он.
– Э?
– Мадам Нил, – пояснил Тоби, сопровождая свои слова указующим жестом.
– А! – и служитель закона уставился на обиталище этого чуда в образе женщины.
– Подобной ей, – продолжал Тоби, – нет нигде. Ее высокие мысли, и чистота, и нежность, и… – он запнулся, сдерживая волнение таким отчаянным усилием, что Ева словно сама его ощутила. – Меня сюда не пускают, – добавил он по-французски, пожирая ворота покрасневшими глазами. – Так, может быть, не запрещено хоть позвонить?
– Относительно телефона, мосье, – отвечал блюститель порядка после легкой заминки, – ничего не обговорено. Ладно. Звоните. Господи, да зачем бежать-то?
Ну вот, опять телефон.
Ева в душе взмолилась, чтоб ажан сошел со своего места и перестал смотреть сквозь решетку. Надо обогнать Тоби Лоуза и вовремя схватить трубку. Она и не догадывалась прежде, до какой степени Тоби ее идеализирует. У нее руки чесались, просто дать ему по физиономии за весь этот высокопарный бред. И тем не менее у нее как-то странно заныло сердце. С одной стороны, она вся кипела от раздражения, а с другой стороны, в глубине своей истинно женской души, она поклялась, что Тоби ни за что, ни за что не узнает о сомнительном ночном эпизоде.
Полицейский отворил ворота, сунул голову в сад (у Евы на несколько секунд перехватило дыхание) и, совершенно удовлетворенный, удалился. Она услышала стук его шагов, пересекавших улицу. Дверь дома напротив с шумом захлопнулась. Ева втянула голову в плечи и бросилась к собственной двери.
Она чувствовала, что халат распахнулся, что поясок опять развязался. Но не обратила на это внимания. Всего несколько ступенек отделяли ее от входа. Они показались ей бесконечным бегом сквозь строй, где каждую секунду ее могут забить до смерти. Целая вечность ушла на то, чтобы попасть ключом в замок и потом еще повернуть его.
И вот, наконец, она в благословенной, теплой тьме холла. Мягкий стук захлопнутой двери спас ее от нечистой силы. Теперь все! И главное – она была уверена – никто ее не заметил. Сердце у нее отчаянно колотилось; снова она ощутила липкость крови у себя на руке; голова шла кругом. Пока она стояла, припав к перилам в темноте, с трудом переводя дух и приводя в порядок мысли и чувства для разговора с Тоби, наверху начал звонить телефон.
Теперь ей ничего не страшно. Все будет в порядке. Конечно, все обойдется. Непременно обойдется. Она запахнула халатик и заспешила наверх снять телефонную трубку.
Ровно неделю спустя, в понедельник, первого сентября, под вечер, мосье Аристид Горон сидел на террасе отеля «Замок» со своим другом доктором Дермотом Кинросом.
Мосье Горон поморщился.
– Уже решено, – сообщил он, помешивая кофе, – арестовать мадам Еву Нил за убийство сэра Мориса Лоуза.
– Что? Несомненные улики?
– К сожалению.
Дермота Кинроса передернуло:
– Значит, ее…
Мосье Горон подумал.
– Нет, – решил он, сощурив один глаз, будто следя за чашами весов. – Вряд ли. Такая нежная, такая прелестная шея…
– Стало быть…?
– Пятнадцать лет тюрьмы. Весьма возможно. Может отделаться десятью годами и даже пятью, если найдет умного адвоката и сумеет пустить в ход свои чары. Но, сами понимаете, пять лет тюрьмы – тоже не фунт изюма.
– Еще бы. Ну а как… как сама мадам Нил?
Мосье Горон заерзал на стуле.
– Милый доктор, – сказал он, вытаскивая ложечку из кофейной чашки. – Тут-то и загвоздка. Эта прелестница считает, что вышла сухой из воды. Ей и в голову не приходит, что ее подозревают. И когда, по горькому долгу службы, мне придется…
У префекта полиции были все основания для горьких чувств. Преступление, почти неслыханное в Ла Банделетте, совсем выбило его из колеи. Мосье Горон был человек благодушный, любезный, галантный, в гетрах и с белой розой в петлице. Префекту не так уж часто приходится решать полицейские дела. В Ла Банделетте он играл роль скорее некоего церемониймейстера. Но мосье Горон был ко всему человек тонкий и проницательный.
Вокруг него простирались вдаль его владения – белая авеню де ла Форе, кишащая машинами и открытыми экипажами, поблескивающими в предзакатных лучах. За спиной мосье Горона простирался ввысь фасад отеля «Замок», снабженный навесами в желтую с черным полоску, дабы защитить террасу от солнца. За столиками на террасе народа было мало. Несколько выпученные глаза мосье Горона пристально уставились в собеседника.
– И все же эта мадам Нил в плачевном состоянии, – добавил он. – Что-то ее мучит. Увиделась с Лоузами, и ее как подменили. Совесть, что ли, заговорила? Или что-то еще? Улики, как уже сказано, несомненны…
– И тем не менее, – с безупречным французским выговором заметил Дермот Кинрос, – вы не удовлетворены.
Мосье Горон сощурился.
– Это вы ловко угадали, – признал он. – Положа руку на сердце: я не вполне удовлетворен. Оттого-то я и обратился к вам за помощью…
Дермот ответил на его вежливую улыбку.
Трудно определить, чем сама наружность доктора Кинроса сразу отличала его в толпе, так что, завидя его, вы бы тотчас подумали: вот интересный человек, хорошо бы с ним познакомиться. Может быть, он так располагал к себе исключительной терпимостью, написанной на его лице и обещающей вам, что он вам близок и вас поймет.
Это было лицо человека, много испытавшего на своем веку, славное, задумчивое; упорный умственный труд оставил на нем легкие морщинки, а темные глаза глядели рассеянно. Седина еще не тронула густых темных волос. Лишь при особых поворотах головы вы могли догадаться, что половина этого лица восстановлена пластической операцией после того, как ее разворотило снарядом в Аррасе. По этому лицу вы угадывали чувство юмора и непоказной, серьезный ум; сила характера проступала в этих чертах далеко не всегда, а лишь в особых случаях.
Он покуривал сигарету над стаканчиком виски с содовой. Но, хоть он, казалось бы, отдыхал, ощущения полного отдыха он еще в жизни не испытывал.
– Да, да, я вас слушаю, – сказал он. Префект полиции понизил голос:
– Ну так вот, тут, можно сказать, затевалась прекрасная партия. Я имею в виду мадам Еву Нил и мосье… они его называют Тоби, но вообще-то он Горацио… Лоуз. Идеальная партия, и деньги, и все такое прочее. Почти великая страсть.
– Великой страсти, – заметил Дермот Кинрос, – вообще не бывает. Природа позаботилась о том, что если бы А не познакомился с В, он точно так же был бы счастлив с С.
Мосье Горон оглядел его с вежливым сомнением:
– Вы это серьезно, доктор?
– Для меня это научный факт.
– Так вы, я полагаю, – продолжал мосье Горон все с тем же вежливым сомнением, – незнакомы с мадам Нил?
– Нет, – улыбнулся Дермот. – Но то, что я незнаком с данной особой, вряд ли меняет научный факт.
– Ах, ну да! – вздохнул мосье Горон и перешел к делу. – Неделю назад ночью на вилле «Привет» на рю дез Анж, кроме хозяина сэра Мориса Лоуза, находились еще его жена, его дочь Дженис, его сын мосье Горацио и его шурин мосье Бенджамин Филлипс. И, кроме них, еще двое слуг. В восемь часов вечера мадам Нил и все семейство Лоузов, кроме сэра Мориса, отправились в театр. Сэр Морис от театра отказался. Он вернулся в каком-то странном настроении – заметьте! – после обычной ежевечерней прогулки. Но чуть попозже настроение у него переменилось. В половине девятого ему позвонил его приятель, антиквар мосье Вейль. Мосье Вейль сообщил ему, что приобрел драгоценность, сокровище, потрясающий экспонат для коллекции сэра Мориса. Мосье Вейль вызвался принести это чудо из чудес на виллу «Привет», чтоб сэр Морис мог тотчас же на него полюбоваться. Так он и сделал.
