Лестрейд тоже был здесь, его внимательные маленькие глазки так и шныряли по сторонам: он пытался удостовериться, что все идет по плану. От успеха этого дела зависела его репутация в Скотленд-Ярде, так как недавно он потерпел сокрушительную неудачу, расследуя печально известное убийство в Паддингтон-Грин, где злоумышленнику удалось выйти сухим из воды.
Я тоже шатался поблизости, рассматривая подъезжающие кэбы, так как полагал, что Бартлеты и Бледнолицый Джонсон не поедут на омнибусе, который идет слишком медленно. Я опять оказался прав. Вскоре неподалеку остановился кэб, из него вышел Джонсон с костылем и мгновение спустя исчез в толпе.
Немного погодя прибыли Бартлеты, и представление началось. Рука об руку они вошли в лавку Гринбаума: ни дать ни взять степенные супруги – Рози под вуалью и Джордж с маленькими темными усиками, в очках и при солидном котелке. Мимоходом заглянув в витрину, чтобы удостовериться, что в лавке нет покупателей, Бартлет распахнул дверь, и парочка под нестройный звон колокольчика, висевшего над притолокой, зашла внутрь.
Поскольку улик против Бартлетов у нас не было, мы с Лестрейдом условились, что арестуем их вместе с сообщником, Бледнолицым Джонсоном, уже после того, как произойдет ограбление. А пока я и один из его людей, сержант в штатском, должны будем поочередно проходить мимо дверей лавки и как бы случайно заглядывать внутрь сквозь дверное стекло, следя за развитием событий. В тот момент, когда Бартлет схватит пригоршню колец и бросится к выходу, надо будет махнуть носовым платком. Случилось так, что сигнал этот подал именно я.
Проходя мимо во второй раз, я посмотрел через застекленную дверь, и решающая сцена медленно проплыла у меня перед глазами, будто застыв во времени, как живая картина или восковые группы «Кража» и «Преступник, пойманный за руку» из Музея мадам Тюссо[25]. Я увидел мистера Гринбаума – безобидного седовласого старичка, в испуге отпрянувшего от прилавка; его потрясенное лицо напоминало древнегреческую театральную маску. Я увидел также Рози Бартлет, которая эффектным жестом приложила ко лбу руку, затянутую в черную перчатку, делая вид, что вот-вот потеряет сознание. Наконец, я увидел последнего участника этого трио, Джорджа Бартлета, тянувшего к себе горсть колец вместе с куском зеленого бархата, на который они были выложены, и собиравшегося дать дёру.
Не желая преграждать ему путь, так как для нас было важно, чтобы он передал украденные предметы своему сообщнику, Бледнолицему Джонсону, и таким образом заманил в наши сети и его, я отошел, словно ничего не заметив, но в этот самый миг вытащил из кармана носовой платок, взмахнул им и высморкался. Затем я быстро огляделся, ища среди прохожих Бледнолицего Джонсона. Он стоял у входа в ближайшую пивную. Входившие и выходившие посетители постоянно заслоняли его фигуру, под левой рукой он держал костыль, а лицо у него было до того кроткое и невинное, что самый закоренелый циник не заподозрил бы его в преступных намерениях.
Бартлет также вполне мог сойти за обычного прохожего, что торопится по делам. Он быстро вышел из лавки и будто случайно прошмыгнул мимо Джонсона. В этот самый момент кусок бархата вместе с кольцами, который Бартлет успел скомкать, так что теперь он помещался в ладони, был передан Джонсону молниеносным движением руки, которое сделало бы честь опытному фокуснику. В следующую секунду Джонсон спешно заковылял прочь от Бартлета, который пересек улицу и смешался с толпой, запрудившей тротуар.
Мне был нужен именно Джонсон, и мы с вышеупомянутым сержантом бросились за ним вдогонку, поскольку было ясно, что он постарается как можно быстрее смыться с места ограбления. Но у него оставалось еще одно важное дело: он должен был спрятать добычу, на случай если его остановят и обыщут.
Тут Холмс прервал свой рассказ и лукаво уставился на меня.
– Итак, Уотсон, – сказал он, – где же, по-вашему, он спрятал кольца?
– Явно не в карманах, – ответил я. – Полиция первым делом заглянула бы туда.
– Резонно, дружище! Но если не в карманах, то где же?
– Где-нибудь на себе? – рискнул предположить я, надеясь на подсказку.
– Можно и так сказать, – несколько издевательски проговорил Холмс.
– Значит, в ботинках? – ляпнул я наобум.
– Господи, Уотсон, – проворчал он. – Где ваше воображение? Я предоставил вам всю информацию для правильного умозаключения. Нет? Тогда я вам чуточку помогу. Что было у Джонсона с собой?
– С собой? – повторил я, совсем сбитый с толку, так как Холмс ни словом не обмолвился о том, что у Джонсона в руках была какая-нибудь сумка или коробка.
В глазах у Холмса плясали озорные огоньки. Было видно, что его забавляет не только моя бестолковость, но и возможность подразнить меня.
– Под рукой, – подсказал он, широко улыбаясь.
– Ах, костыль! – воскликнул я.
– Наконец-то, Уотсон! А из чего был изготовлен этот костыль?
– Кажется, из алюминия?
– Точно! Это легкий металл, способный принимать разнообразные формы; костыль был сделан в виде полой трубки с потайной крышкой наверху, в поперечине, на которую опирается подмышка. После того как Джонсон получил бархатный сверток с кольцами, ему оставалось лишь открыть потайную крышку и высыпать кольца одно за другим внутрь костыля. Затем он поставил крышку на место. Дело было сделано! Весьма хитроумный тайник, не правда ли? Если бы Джонсона задержали и обыскали, никому бы и в голову не пришло осматривать костыль. Сколько иронии заключено в том, что это приспособление, всегда служившее ему жизненной, так сказать, опорой, и не только в буквальном смысле, привело его к финальному падению, как давеча заметил Лестрейд! Когда слышишь истории вроде этой, не можешь не думать о том, что судьба не просто безжалостна, ей к тому же присуще весьма своеобразное чувство юмора.
– Так вы нашли кольца после того, как задержали Джонсона?
– Конечно. Когда сержант производил арест, Джонсон не сопротивлялся. Держался он на редкость бодро, ибо не верил, что кольца могут обнаружить, а его обвинить в укрывательстве краденого. Когда же в местном полицейском участке, куда его доставили для разбирательства, он встретил двух других членов шайки – Джорджа и Рози Бартлет, которые были арестованы раньше, его уверенность немало поколебалась. Она пошатнулась еще сильнее, когда я взял у него костыль, снял потайную крышку и вытряхнул на стол около дюжины дорогих колец – отборнейших изделий из запасов мистера Гринбаума.
Я позволил Лестрейду приписать все заслуги в раскрытии этого дела себе; в результате после ареста ноттинг-хиллской шайки охотников за драгоценностями, которая уже успела получить известность, его позиции в Скотленд-Ярде заметно упрочились. Что до самих злоумышленников, всех их судили и приговорили к разным срокам заключения. Самый суровый приговор заслужил Джордж Бартлет (вы, верно, уже поняли, что именно он был зачинщиком и главой шайки), самый мягкий – Джонсон, поскольку он не принимал участия в самом налете, а только прятал у себя украденные драгоценности. Мне кажется, его гибель в Пентонвильской тюрьме стала слишком жестокой расплатой за былые прегрешения, ведь он не был закоренелым негодяем, просто-напросто сбился с верного пути.
По-видимому, безвременная смерть Бледнолицего Джонсона искренне опечалила Холмса. Мне редко доводилось видеть, чтобы он выказывал сочувствие не то что представителям уголовной среды, но даже своим клиентам[26].
– Кстати, Уотсон, – добавил он резким тоном, словно больше не желая проявлять слабость, – я предпочел бы, чтобы вы никогда не публиковали отчет об этом деле.
Холмс не объяснил, чем вызвано это требование, и, взглянув на его замкнутый, повелительный профиль, я не решился его расспрашивать. Могу только догадываться о его мотивах, но внутреннее чувство подсказывает мне, что, запретив обнародовать эту историю, он заботился скорее о Бледнолицем Джонсоне, а не о себе. Холмс пожелал, чтобы память о несчастном маленьком хромце, с которым судьба всю жизнь, до самой смерти, обходилась столь немилосердно, ничем не омрачалась, и я подчинился его велению. Посему отчет об этом деле будет храниться в моих бумагах, среди рукописей, которые по той или иной причине не будут опубликованы никогда.
Это необычное дело попало к моему старому другу Шерлоку Холмсу незадолго до того, как он столкнулся со странным случаем греческого переводчика мистера Мэласа[27]. Брат Холмса, Майкрофт[28], сыграл в нем столь же существенную роль, как и в деле Мэласа, хотя я узнал об этом только после завершения расследования.
Это дело, подобно многим, началось с письма от потенциального клиента. Автор письма, мистер Эдвард Мэйтленд, просил позволения встретиться с Холмсом на следующее утро, чтобы обсудить некую проблему, которую он назвал «вопросом жизни и смерти». Однако никаких подробностей он не сообщил, и нам оставалось только гадать, какого свойства был этот самый вопрос.
