– Ценю твое извращенное чувство юмора, но шутка мне не нравится.
Он рассмеялся и открыл дверь в библиотеку:
– Заходи. Я распоряжусь, чтобы чай принесли сюда.
– Ты уверен? Выглядит как-то невежливо.
– Кому какое дело?
– Уж точно не тебе. И не мне.
Стивен позвонил прислуге и бросил на нее странный взгляд.
– Ты пока держишься, Матильда?
– Да, но с трудом. Завидую Мод и ее спокойствию. Вся эта история – сущий ад. Что тебе сказал полицейский?
Он пожал плечами.
– То, что следовало ожидать. Кажется, он явился ко мне после содержательной беседы со Старри.
– Не выношу вашего Старри! – воскликнула Матильда.
– И я тоже. Если выпутаюсь из передряги, сразу его уволю. Вчера я видел, как он подслушивал у двери, когда дядя громил пьесу Ройдона. Он мне этого не простит.
– Мне всегда казалось, что ваш дворецкий из тех, кто при случае может вонзить нож в спину.
Матильда прикусила язык и покраснела.
– Продолжай! – подбодрил Стивен. – Чего ты испугалась? Не волнуйся, я не приму это на свой счет.
Она покачала головой.
– Думаю, Старри переврал все слова, которые говорил тебе Натаниэль.
– А там и перевирать нечего. Он ясно выразился, что не желает видеть меня в доме.
– Все знают, что он говорил не всерьез!
– Попробуй объяснить это инспектору Хемингуэю. По-моему, я крепко влип, Матильда.
Ее вдруг захлестнула необъяснимая ярость.
– И поделом тебе, потому что ты вел себя как болван! Какого черта ты со всеми ссорился?
Стивен не ответил, потому что в комнату вошел слуга. Он коротко распорядился насчет чая и, когда тот ушел, молча уставился в камин.
– Прости, – произнесла Матильда, не понимая, что на нее нашло. – Я сморозила чушь.
Он кивнул, словно ее слова не имели никакого значения.
– Думаешь, я его убил, Матильда?
Она достала из портсигара сигарету и закурила.
– Нет, хотя все улики свидетельствуют против тебя.
– Спасибо. Боюсь, больше никто не разделяет твоего мнения.
– Есть еще один человек, который считает так же.
– Верно, – согласился Стивен. – Убийца. Ты когда-нибудь была под колпаком у полиции? Здорово нервирует, если честно.
– Мне кажется, мы все под колпаком.
– Только не ты, девочка моя. Тебя никто не заподозрит.
Ей показалось, что сигарета горчит, и она швырнула ее в огонь.
– У кого шалят нервы, так это у тебя, Стивен. Можно подумать, что внизу уже стоит тюремная машина. На самом деле у полиции не хватит улик, чтобы тебя арестовать.
– Будем надеяться. Кстати, если бы я хотел кого-нибудь убить, то начал бы с Джозефа.
– Согласна, он утомляет. Так уж мы устроены: когда кто-то навязывает нам свою симпатию, нас это отталкивает. Получается, во всем виноват Джозеф. Добрые намерения ведут сам знаешь куда. Если бы не он, Натаниэль не написал бы своего завещания и не устроил бы праздник. Без него Валери не узнала бы, что ты наследник дяди, а Ройдон не разозлил бы Натаниэля своей пьесой. Сначала скверное стечение обстоятельств, последствия которых никто не мог предвидеть, потом неудачный поворот событий – и вот ты в ловушке! Тут поневоле станешь циником. У них все равно ничего на тебя нет, поверь мне, Стивен!
Странно, но инспектор Хемингуэй пришел к тому же выводу, хотя не обладал столь же безоглядной верой в Стивена, как Матильда. Во время короткого допроса Стивен держался замкнуто, что было легкообъяснимо, но не говорило в его пользу. Он вел себя осторожно и тщательно взвешивал каждое свое слово. Хемингуэй прекрасно разбирался в людях и видел, что имеет дело с очень хладнокровным человеком. Это склоняло его к мысли, что из всех обитателей Лексэма он больше других подходит на роль убийцы. Впрочем, несмотря на свое пристрастие к психологии, за которое его частенько журило начальство, Хемингуэй был слишком хорошим детективом, чтобы идти на поводу у собственных теорий. Да, порой он позволял себе легковесные суждения и выдвигал довольно сумасбродные идеи, где чистой фантазии было больше, чем неоспоримых фактов. Но если бы на этом основании кто-нибудь решил, что Хемингуэй обязан своей карьерой не столько собственным достоинствам, сколько простой удаче, скоро ему пришлось бы убедиться, что в данном случае внешность выглядит еще более обманчиво, чем всегда.
Инспектора не устраивали показания Стивена, а камердинер не внушал ему доверия; поэтому, не имея на то ни малейших доказательств, Хемингуэй все-таки подозревал, что между ними существует какой-то сговор. Он уже отправил в Лондон отпечатки пальцев Форда и выяснил у него фамилии и адреса двух последних работодателей. Тот сообщил их с такой готовностью, что дальнейшая проверка казалась малоперспективной. Однако инспектор был не из тех людей, кто пренебрегает даже призрачной возможностью.
На допросе Форд заявил, что накануне днем плотно закрыл окна в спальне Натаниэля и то же самое делал каждый день, поскольку покойный мистер Джерард не любил ночной свежести. Старри подтвердил его слова, добавив, что не может ручаться за камердинера и прочих слуг, но сам он всю зиму ровно в пять вечера запирал окна в гостиной.
– Потому что так распорядился покойный мистер Джерард, – заключил он.
Хемингуэй принял это к сведению, отметив, что остаются еще два вопроса. Если камердинер помогал Стивену, его показания можно просто не учитывать; а если не помогал, Стивен, уйдя из гостиной раньше Натаниэля, мог незаметно подняться в спальню дяди и открыть окно. Инспектор установил, что подняться в окно спальни без лестницы нельзя. Значит, следовало ее найти.
Он дал сержанту соответствующее поручение, и когда его разговор со Стивеном подошел к концу, Уэр уже готовился отчитаться о проделанной работе.
– В доме нет никаких лестниц, сэр, только пара стремянок, но они слишком короткие. Я, как вы велели, полазил вокруг особняка и нашел-таки подходящую лестницу.
– Прекрасно, – кивнул Хемингуэй. – Где она?
– Возле гаража есть брошенная конюшня, шофер говорит, что садовник держит там инвентарь и всякую всячину. Но вчера днем он уехал домой и вернется только послезавтра, а где ключи, никто не знает. Там есть маленькое окно, но оно заколочено. Через него я и увидел лестницу.
– Наверное, он прячет ключ в каком-нибудь тайнике. Обычное дело.
– Да, но я все перерыл вверх дном и ничего не нашел. Шофер утверждает, что садовник увез ключ с собой: он, мол, боится, что кто-нибудь стащит его инструменты или разворует яблоки, которые тот хранит на чердаке.
– Где он живет?
– В деревне, милях в двадцати к северу.
– Похоже, придется еще раз поболтать с Его Величеством Всезнайкой.
Сержант понял, что он имеет в виду дворецкого, и отправился искать Старри. Но когда тот явился, ничего нового они не услышали. К сожалению, в доме нет никаких лестниц, сообщил дворецкий. В его голосе звучало, впрочем, не столько сожаление, сколько необъяснимое презрение к этому полезному предмету.
Инспектор знал, что слуга старается поставить его на место, но его это не волновало. Он лишь подумал, что Старри был бы незаменим на сцене в роли дворецкого и зря зарывает в землю свой талант.
– Я не говорил про лестницу в доме, – уточнил он. – Но у вас есть сад, и по логике вещей – а в логике я силен, можете мне поверить – к нему должна прилагаться лестница.
– Вероятно, вы имеете в виду лестницу мистера Гэллоуэя, – снизошел до ответа Старри.
– Вероятно, – согласился инспектор. – Кто такой мистер Гэллоуэй?
– Мистер Гэллоуэй, инспектор, наш старший садовник, весьма уважаемый человек. Кроме того, у покойного мистера Джерарда работали два младших садовника и мальчик, их помощник, но они, полагаю, к делу не относятся.
По тону Старри было ясно, что старший садовник – почтенное лицо, с которым следует считаться, однако инспектора мало заботили тонкости субординации среди домашней прислуги, поэтому он бесцеремонно спросил:
– Ну и где этот Гэллоуэй держит лестницу?
– Мистер Гэллоуэй хранит свой инвентарь под замком. Он шотландец, – добавил дворецкий.
– А где он держит ключ?
– Боюсь, я не смогу ответить вам на этот вопрос, – отчеканил Старри.
– Ну а если его нет на месте и кому-нибудь понадобятся садовые ножницы, что тогда?
– Именно этого и старается избежать мистер Гэллоуэй. Он очень дорожит своим инструментом, а джентльмены часто обращаются с ним небрежно.
Инспектор мрачно уставился на дворецкого.
– Вы когда-нибудь читали басню о быке и лягушке? – поинтересовался он.
– Нет.
– Тогда почитайте, – посоветовал Хемингуэй.
Дворецкий поклонился.
– Непременно, как только выдастся свободная минутка, – пообещал он и с достоинством удалился, продемонстрировав, как пришлось признать инспектору, образцовую выдержку.
– Извини, парень. – Хемингуэй повернулся к сержанту. – Похоже, тебе придется найти садовника и раздобыть ключ от конюшни. Но сначала я сам посмотрю, что там и как.
Они вместе вышли из дома и зашагали по тающему снегу на конюшенный двор. С левой стороны к нему был пристроен современный гараж с расположенной над ним квартиркой для шофера, а с правой стояло обшарпанное здание с наглухо забитыми дверями и маленькими окошками, затянутыми изнутри паутиной и пылью. Заглянув в одно из них, можно было разглядеть старую упряжную, а через другое инспектор увидел уголок самой конюшни: там на полу, приваленная к стене, лежала садовая лестница, достаточно длинная, чтобы по ней можно было забраться на второй этаж дома.
