о волшебной колеснице, запряженной грифонами. Это все был сон. Теперь он проснулся, и надо вести себя, как обычно, – купить самый дешевый билет на поезд, идущий домой. Но если бы он всю эту историю действительно сочинил, то, конечно, такой сюжетной дыры в ней бы не было. Из одного этого я заключаю, что он нам рассказал правду.
Все смотрели на него с удивлением, когда в соседнем офисе длинно и настойчиво зазвонил телефон. Гюнтер поспешно поднялся на ноги и пошел отвечать, и некоторое время в комнате царила тишина, только слышались негромкие отголоски его вопросов и ответов. Когда он вернулся в комнату, его лицо выражало сдержанное недоумение.
– Какое удивительное совпадение, – сказал он. – И, должен признать, ваши слова нашли подтверждение! Полицейские Кентербери обнаружили следы автомобиля, совпадающие с моделью, зарегистрированной на имя Финеаса Солта, и, очевидно, стоявшего там, где, как заявил Джеймс Флоренс, они его оставили. Но что еще более странно, больше его там нет. Следы исчезают на дороге на юго-восток. Кто-то на нем уехал, предположительно, сам Финеас Солт.
– На юго-восток! – воскликнул Гэйл, вскакивая со стула. – Я так и думал!
Он прошелся по комнате.
– Но не будем спешить. Тут несколько моментов – во-первых, дураку понятно, что он поехал на восток. Ночь уже кончалась, он был перевозбужден и, конечно, направился в сторону восходящего солнца. Дальше что? Хм, если ему по-прежнему хотелось скал, обрывов и башен, а дорога заводит его все дальше на равнину – что он сделает? Правильно, повернет к морю, где меловые утесы. Невысокие, но все же возвышающиеся над морем и песком. И люди на пляже – мне кажется, ему хотелось смотреть вниз на людей; точно так же, как он мог смотреть свысока на жителей Кентербери с башни собора… Я знаю эту юго-восточную дорогу и куда она ведет…
Он победно обвел глазами сидящих за столом и торжественно произнес: «Маргейт!»
– Зачем ему туда? – в недоумении спросил Гарт.
– Форма самоубийства, полагаю, – сухо сказал адвокат. – Что там, в Маргейте, еще делать человеку подобного склада?
– Что там, в Маргейте, кроме самоубийства, еще делать человеку любого склада? – пробормотал доктор Гарт, испытывавший глубокую неприязнь к дешевым курортам.
– Миллионы людей едут туда за удовольствиями, – сказал Гэйл, – а вот зачем одним из них решил стать Финеас Солт, нам и предстоит выяснить. Возможно… он смотрел с утеса на запруженные людьми пляжи – кишащая толпа маленьких человечков. Может, он представлял, как ударяет в утес – и тот раскалывается, выпуская по- библейски яростное море, которое их всех поглотит. Может, мечтал, что все они поклоняются ему. У подобных людей бывают такие мысли… Но как бы причудливо ни вилась его дорога, я уверен – закончилась она именно в Маргейте.
Добропорядочный кондитер из Кройдона поднялся вслед за Гэйлом. Он нервно поправил лацканы своего немодного пальто.
– Все эти материи для меня – темный лес, господа, – сказал он. – Горгульи, и драконы, и пессимисты. Но я так понял, у полиции действительно есть основания думать, что Финеас поехал в Маргейт. Я считаю, что сейчас пока говорить нам больше не о чем, пусть теперь полицейские расследуют, а мы подождем результатов.
– Мистер Солт совершенно прав, – отозвался поверенный. – Вот что значит человек дела – дело говорит! Но я все же предприму еще кое-что, и вскоре, надеюсь, мы соберемся снова.
Если на первом собрании, в строгой атмосфере юриспруденции и торговли, царстве кожи и бумаги в конторе мистера Гюнтера, Габриэль Гэйл чувствовал себя немного неуместной фигурой, то на втором «семейном совете» он и вовсе напоминал выброшенную на берег рыбу. Они встретились там, где от семьи Солтов оставалось хоть что-то, – в маленькой лавке города Кройдон, где прозаический брат потерянного поэта разрывался между суетой нового бизнеса и последними формальностями затяжных похорон.
Магазинчик мистера Дж. Солта был типичной английской лавкой сладостей – там продавались конфеты и пирожки с фруктовым повидлом, а вдоль стен выстроились напитки, в основном – бледно-зеленый лимонад. Стояли круглые блестящие столики, за которыми его полагалось пить. Пирожные и сладости были затейливо выложены в витрине, видимо, чтобы привлечь внимание юного поколения жителей Кройдона. Витрины были высокими, от пола до потолка, и все пространство лавки, казалось, заливал струящийся из них холодный разноцветный свет.
Тут же, в маленькой гостиной, полно было милых, без всякой логики подобранных безделушек и сувениров – не обошлось и без вышитых крестиком картин в рамах, церковного плаката и портрета Георга V. Гэйл знал за собой склонность к неожиданным реакциям на предметы и обстоятельства. Он часто воспринимал их не сами по себе, а как внешнее продолжение собственных мыслей, и сейчас, в провинциальном магазинчике мистера Солта, почему-то оторваться не мог от собранных там мелочей. Казалось, он так увлекся – рассматривал китайских набивных собачек, розовые подушечки для иголок на полке над камином, – что совсем позабыл о важной и серьезной проблеме, которая всех их сюда привела. Как завороженный, он рассматривал выложенные ромбами лимонные и малиновые леденцы в витрине и уделил столько внимания бледно-зеленому лимонаду, словно тот по важности не уступал бледно-зеленому абсенту, сыгравшему столь важную роль в трагическом исходе Финеаса Солта.
Габриэль Гэйл находился в необыкновенно приподнятом расположении духа этим утром – возможно, потому что погода стояла превосходная, а может, и по более личным причинам. Бодрым шагом он прошелся к лавочке через аккуратные зеленые пригороды Кройдона – и заметил, как добропорядочный кондитер выходит из дома, чуть более добропорядочного и дорогого, чем его собственный. До калитки его проводила девушка – красивая, строгая, с аккуратно уложенной вокруг головы толстой каштановой косой. Не составляло труда догадаться, что это и была набожная красавица, на которой Солт собирался жениться.
