Ирина АРБЕНИНА
ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ
Русский фотограф Локтев разложил перед ней содержимое заказанного ею портфолио…
Юлсу ахнула. Неужели это она?!
В таинственных черных глазах девушки на фотоснимках была такая манящая глубина…
Прекрасное лицо… Удивительное тело… А эти оголенные плечи принадлежали, пожалуй, самой соблазнительной красавице в мире, а вовсе не обиженной девочке, которую еще недавно наказывала миссис Дэвиде, учительница физкультуры школы в Милфилде.
— Вы засияете, как солнце, — очень серьезно сказал ей Локтев. — Можете поверить моему чутью.
Причем очень скоро.
Он сказал это без обычных льстивых улыбочек, подобающих фотографу, торгующему продуктом своего труда.
— Как солнце, — повторил он.
* * *
— Элизабет, погляди!
Черепаха выползла из воды и медленно, оставляя за собой борозду от многопудового туловища, двинулась к камням.
— Какая прелесть! Настоящая гигантская черепаха!
Майкл и Элизабет принялись разглядывать гостью.
Черепахи водились на этом острове, но никогда не появлялись в восточной его части, где обычно Стрэндлсеры останавливались перекусить.
— Ого, смотри, еще одна!
Ночью к привычному шуму прибоя, плеску и шороху набегающих на камни волн прибавились какие-то новые звуки, похожие на тяжелую возню.
Элизабет показалось во сне, что палатка вздрагивает, словно от порывов ветра или толчков волны.
Майклу ничего такого не казалось, потому что, в отличие от жены, он спал как убитый… Зато обычно просыпался первым…
Утром, когда Стрэнджер расстегнул палатку и высунул голову, его взору предстало фантастическое зрелище.
Все пространство между скалами, где супруги, как всегда, поставили палатку, было заполнено черепахами. Они давили, налезали друг на друга тяжелыми панцирями…
— Куча-мала! — пробормотал растерянный Майкл.
К полудню дело стало совсем плохо.
Солнце разогрело каменистый остров. Камни раскалились, и черепахи, которые уползли далеко от воды, уже не могли к ней вернуться, потому что путь преграждали тела их собратьев.
Черепахи высыхали и поджаривались прямо на глазах.
— Откуда они? Зачем лезут на берег?! — в недоумении восклицала Элизабет.
Майкл только пожал плечами.
Весь день, пока солнце не село, дав наконец спасительную возможность передохнуть от жестокого жара, Стрэнджеры носили воду в пластиковых бутылках из-под минеральной воды и поливали самых ослабевших животных.
Черепахи вытягивали головы из-под панцирей, жадно ловя спасительные капли. Морщинистая их кожа казалась потрескавшейся от солнца.
Считается, что пресмыкающиеся не ведают эмоций… Но тут Стрэнджерам почудилось, что в мучениях бессловесных тварей есть что-то от страданий разумного существа, против воли запрограммированного на какую-то неотвратимо мученическую миссию: существа, которые, предчувствуя заведомую гибель, тем не менее не могли отклониться от намеченного курса. Будто что-то их гнало на эту верную смерть, и они не могли не подчиниться… Ползли и ползли!
Стрэнджеры смотрели на гибель черепах и понимали, что они, помогая, лишь продлевают агонию несчастных.
К ночи Майкл и Элизабет Стрэнджер совсем сбились с ног… А черепахи все прибывали… Маленький островок, на котором Стрэнджеры обычно проводили свои уик-энды, напоминал уже место съемок фильма-катастрофы.
* * *
Посреди ночи в одной из обшарпанных серых пятиэтажек поселка Октябрьский-27 зажегся свет.
Глава семьи ворочался, стонал во сне, и женщина, проснувшись, включила ночник.
Очевидно, у мужчины был жар… Тело его извивалось в судорогах, лицо потемнело и блестело от пота.
— Да что же это ? Горе ты мое луковое, что же это такое ты сотворил с собой? В озере, что ли, перекупался спьяну ? Застудился ?
В соответствии с обычной простонародной манерой, первое чувство жалости и сострадания в таких семьях всегда принимает форму ругани.
— Ах, чтоб тебя! Ирод ты этакий!.. Без твоих болячек забот, что ли, у меня мало ?..
Разбуженная шумом, в дверь заглянула свекровь:
— Может, грибы были.., того? Плохие?.. Или рыба?
— Ай, отстаньте, мама!.. Грибы как грибы! Все их ели — и ничего.
Октябрьский-27, когда-то закрытый, режимный и хорошо снабжаемый населенный пункт, затерявшийся в дремучей глубине северного полуострова, последние годы был открыт всем ветрам перемен и жил, по существу, на подножном корме. Питался грибами, олениной, рыбой — словом, дарами природы.
— Ой, не знаю, прямо, как корежит его! Даже смотреть страшно! А вспотел-то как!
Женщина наклонилась к мужу и провела ладонью по влажному лбу.
И вдруг в ужасе закричала.
От этого страшного крика даже свекор в соседней комнате мигом выпрыгнул из теплой постели, откуда ему так не хотелось выбираться, несмотря на поднявшийся переполох, и тоже прибежал следом за женой.
— Даш, ты чего ?!
Женщина с искаженным от ужаса лицом протягивала перед собой ладонь.
— Ах ты, блин!..
У пожилого мужчины, взглянувшего на руку невестки, перехватило дыхание. А его жена схватилась за сердце.
Они оба были уже далеко не молодыми, но никогда раньше не знали, что «кровавый пот» — это не только слова. И не преувеличение….
Старики и не ведали, что они могут быть реальностью!
Пальцы невестки, которыми она только что погладила лоб больного, были красными от крови.
«Поражение блондинок» — таков был заголовок на первой странице таблоида.
«Маленькое солнце», «восходящая звезда» — иначе эту девушку папарацци и не называли… Черные глаза… Ослепительная брюнетка… Волосы, как ночь…
Суть новости заключалась в том, что начинающая модель — молодая девушка из России, почти девочка — затмила и Шиффер, и других признанных блондинок подиума… Ей пророчили сногсшибательную карьеру.
Конечно, вера в таблоид невелика: все, о чем пишется, следует поделить на сто.
Но девушка и впрямь была прелестна, чудо как хороша на фотографиях, сделанных папарацци.
Очевидно, он не отставал от нее ни на шаг. Вот моделька мило, по-детски улыбается в объектив. Вот она на улице. Вот на подиуме. А вот — с отцом, преуспевающим бизнесменом.
Жительница Амстердама, Марион Крам, долго разглядывала на газетном снимке девочку-красавицу, которая стояла, склонив голову на плечо улыбающемуся осанистому мужчине…
Марион, усмехнувшись, шариковой ручкой задумчиво разрисовала мужчине седые усы. Полюбовалась на свою работу и, бросив газету на журнальный стол, подошла к окну своего домика-баржи.
Достала, как обычно, крекер и принялась кормить уток.
Мимо проплывал обычный прогулочный кораблик. Тут же защелкали фотоаппараты. Марион Крам подняла голову и улыбнулась. Она всегда приветливо улыбалась фотографирующим ее туристам, проплывающим мимо по каналу…
Прогулочные кораблики проплывали мимо домабаржи много раз в день. Кому-то это могло и надоесть, но не Марион. Если Марион Крам, случалось, попадала в кадр, она все равно всегда улыбалась…
В этот момент — момент фотографирования — она как бы видела себя со стороны. Камеры и фотоаппараты незнакомых людей, любующихся ее домом и картиной ее жизни, как бы фиксировали ее счастье, делали его осязаемым.
Ведь пока человек не расскажет другим, как он хорошо живет, или пока — и это особенно важно! — другие не объяснят ему, как он замечательно живет — «Повезло же тебе!» — человек, существо вечно капризное и недовольное достигнутым, своего счастья не понимает.
Уточки опять в изобилии сплывались к ней под окно домика-баржи. Марион кормила их раскрошенным крекером и улыбалась…
Туристы особенно любили такие сентиментальные кадры. Из раскрытого окошка полуигрушечного домика-баржи белокурая славная фрау кормит милых маленьких уточек.
Щелкнул ли чей-то фотоаппарат и в тот момент, когда Марион Крам, улыбаясь и кроша крекер, обдумывала свои дальнейшие действия?
* * *
— Откуда столько ос?
Любимая свекровь Ани Светловой, Стелла Леонидовна Старикова, натягивала на окна свежую марлю и громко возмущалась:
— Просто ненормальное количество!
— Не «ненормальное», а аномальное! — уточнил Федор Андреевич, приятель Стеллы Леонидовны и дачный сосед Стариковых-Светловых.
