Кирилл Казанцев - Волчара выходит на след

Шквалистый, с норовом, ноябрьский северяк чудил за огромным, в полстены звуконепроницаемым окном. То бешено тряс голые сиреневые кусты на подбегающей к особняку недавно отсаженной аллее. Пригибал их к самой земле, словно пытаясь выдрать с корнем. То вдруг притихал на минуту. Ворошил в раздумье груды опавшей листвы. Нервно подхватывал их. Крутил в причудливых шатких взвихренных змейках, поднимая все выше и выше, и, словно игральные карты, распускал широким веером по голому пустынному двору. И снова ярился. И рвал и метал.

Но в широком обширном притемненном зале, плотно заставленном дорогой импортной мебелью под старину, было тепло и уютно. Не хочешь, а замурлычешь в голос от полного удовольствия.

Похожий на упитанного лесного клопа, толстоплечий, с массивным, оплывшим туловищем и несоразмерно хилыми, будто атрофированными конечностями, Антон Иванович Сукоткин, недавно ставший у кормила мэр города Зареченска, в одиночестве нежился у пышущего жаром, отделанного добротным белоснежным мрамором камина, распахнув ворсистый махровый халат и откинувшись на спинку кресла-качалки. И мурлыкал, мурлыкал, мурлыкал…

Теперь, когда долгожданные бразды правления городом наконец-то в руках – можно и расслабиться, и пар выпустить. Отнюдь не возбраняется теперь такая фишка. Уже не надо озираться, поминутно страховать тылы. Все, без остатка, ушлые, борзые «оппоненты» давно уже слиты. А те, что остались – умытые и покорные, – мнутся у твоих ног в ожиданьи крохи с барского стола. В общем, как в детстве болтали, – «кино и немцы»…

К власти шел долго, но упорно…

Все, как обычно… Как и у многих других конкретных пацанов…

Неполная семья. Отца в глаза не видел… Девять классов отстойной сельской школы – одна сплошная забойная расслабуха. Первая победа в кровавой драчке… Первый косячок… Первый трах с сикушкой Веркой в грязной кабинке туалета… Первый стойкий авторитет среди одноклассников, добытый не столько убойной свинчаткой, сколько благодаря изощренному жестокому коварству… Первый привод… Второй, третий…

Уступил сопливой мамаше – пошел сдуру в совхозные свинари, когда из школы выперли. Почти два месяца, как глупый мытарь, вонючим хрюшам хвосты крутил… Вконец достало. Рванул в город к тетке. Удачно притерся в кодлу к буйному Паше Берцу, бывшему десантнику, отмотавшему немалый срок по сто восьмой за «тяжкие телесные», под крыло… Прибился к «людям» и тоже человеком себя почувствовал.

Первая ходка – как и у многих – за хулиганку. По двести шестой, часть первая. Повезло – всего полгода. Учли, что семья неполная.

Откинулся и снова – в родную кодлу. А куда еще? И снова покатило… Весело и с выдумкой ломили лохов у кабаков да на вокзале.

Но погулял недолго. Опять влетел. По той же двести шестой, но уже – часть вторая. Спасибо Паше – не зажался. Судье башлянул грамотно и душевно, чтоб тот списал статью на легкую. Светила-то чистая сто сорок пятая – «вооруженный грабеж»! А там срока – мало не покажется!

Отпахал пятеру. Потом – по УДО[1]. Год на «химии» на местном ДОКе…

Ну, а потом – вообще умат! Совок в один момент неожиданно загнулся, и пошло-поехало…

Кругом бабла – немерено! И челноки, и папики крутые, и мелкие валютчики, и биксы с сутенерами… Да только успевай раскручивай. Замучаешься доить, уже руки сводит.

Накосил изрядно. Но не промотал, не спустил, как тупые корешки. Купил втихаря (не украл, а действительно купил у знакомого барыги!) пару японских видаков да в подвале покосившейся развалюхи салон слабал, но так, без отрыва от «основного производства». Посадил своих прикормленных телок порнушку и мультяшки крутить. Боевики там, триллеры разные… И попал на жилу! Рекой потекло! Дальше – больше. Еще салон. И еще.

И пацаны не окрысились. А потом и вообще – в тему въехали. Потянулись к делу, поднимая в авторитете.

А тут и Паше Берцу кирдык приплыл. Замочили «нижние» на очередной стрелке. Как чувствовал – не поехал. Очко вовремя сыграло.

Пресек бучу сходу. Удалось – вылезло. Кого-то весомого из кодлы прикупил втихаря, благо зелень уже в избытке водилась, а кого-то и лбами столкнул влегкую. В общем – пришлось мал-мал подсуетиться. Зато – в точку легло. Признали в конце концов. Догнали, черти, что главное – не пудовые кулаки, а чтобы репа варила.

А она варила. Да еще как! Давно уже понял, в отличие от Паши дуболома, что не всегда надо переть-то буром – иногда желательно и мозгой шурупить. А главное – везде своих людей иметь. И в той же ментуре не западло, что бы там братва на этот счет ни петрила. И не жилиться. Сегодня ты щедро мазанешь – завтра сам прочным мазом[2] будешь. И на своих, ясный перец, – тоже бабла не жалеть…

К себе никого близко не подпускай. Держи на расстоянии. И чтоб в кодле всегда полный мутняк был. Так сделай, чтобы никто из них друг дружке не верил, чтобы спиною друг к дружке повернуться ссали. Короче, как у классика – разделяй и властвуй. Ничего сложного. Обыкновенная бодяга – кого-то вовремя опустить донельзя, кого-то резко приподнять на время другим на злобу. И чтобы не застаивались и не расслаблялись. Не знали, чего в следующую минуту от тебя ожидать: вдруг ни за что покараешь, ни за что – помилуешь.

И зелень не копим. Сразу – в оборот. В дело. Все, что с «воза» падает, – тут же слету подбираем. И «швейку» обнищавшую, и мебельную фабрику, и водоканал – само собой… Короче говоря – ни с кем не делимся. Никому не уступаем. А если падла какая-то вскипишнуть посмеет – без слов в очко сливаем. Благо бригада всегда под рукой. Да какая! Уже не те вчерашние зеленые гопники и рэкетня мелкая. Теперь – солидное частное охранное агентство. Стволов и наворотов всяких, колес приличных – под завязку. И все – теперь в законе. Хрен ты ко мне подъедешь! Да и ехать-то уже некому. Вся городская головка, вся ментура с прокуратурою давно уже вот где – в кулаке. Не выпущу…

Под «москвичей» не клонимся. Своя приморская братва – пока еще в полной силе. Уже не одних от корыта отвадила. И черножопым, и комсомольчатам укорот давала. Да и не только. На жирный пирог у всех зубки чешутся.

А так – под нужным знаменем, в нужной партии – без всяких там проблем! Не лохи небось, прекрасно видим, откуда ветер дует, прежде чем из штанов вытаскивать…

Антон Иванович переменил позу. Спина изрядно затекла. Надо бы пару дровишек в огонь подкинуть, но никого из «черни» пока звать не хочется. И одному побыть – в радость. Не часто получается. Хорошо, жену-идиотку с дочкой на неделю в Таиланд спровадил.

Поерзал, покряхтел, потирая шейный позвонок: «Хондроз, собака, заедает… Пора опять к корейцам – на иголки… Пора, да все недосуг». Все-таки поднялся. Подкинул несколько звонких сухих березовых полешек, снял лэптоп с каминной полки и, опустившись в кресло, примостил его на острые волосатые коленки. Открыл закладку с любимым порносайтом – сплошь нимфетки, не больше двенадцати – самые смачные. Прищурился и вожделенно повел тяжелым ноздреватым носом: «Надо будет Геннадию звянуть, чтобы вечерком двоих доставил. Черненькую и беленькую. Гулять так гулять!»

Сильно потянуло ледяным сквозняком из-за спины: «Опять падла Нюшка лоджию плохо закрыла! Вот выброшу сучку!.. На этот раз – точно выброшу!»

С трудом разогнувшись, поднялся на ноги, но развернуться не успел. Что-то тонкое и острое скользнуло под кадык:

– Сиди смирно!

– Ты кто? – пискнул испуганно. – Какого… – Но договорить не смог. Хрипанул. Петуха пустил. Удавка затянулась, впилась в горло.

– Сиди, сказал…

А через мгновенье в рот грубо и плотно забили кляп, и в шею сбоку что-то болезненно кольнуло. Но Антон Иваныч не трепыхнулся даже, пребывая в каком-то диком ступоре. А через полминуты и вовсе руки-ноги уже нешуточно свело. И страшный сковывающий холодок покатил мурашками по спине, по всему распаренному разнеженному телу.

Безропотно стыл, как мышь под наркозом, и лупал вылезшими из орбит, переполненными ужасом глазами на то, как какой-то стремный мужик в потертом армейском бушлате, в черной с прорезями трикотажной шапочке на башке зачем-то бесстрастно и деловито копается у него в промежности. Глядел, а в перехваченном петлею горле метался беззвучный крик: «Ты что это?!.. Ты что там, падла, делаешь?!!!»

– Нет, ну ты послушай, Андрей Степаныч, а Тоша-то все-таки попал конкретно?! – восторженно брякнул худющий, как Кощей, конопатый рыжий живчик Саша Комов – словно подросток, сбежавший со съемок рекламы «Клерасила», – двадцатишестилетний следователь Зареченской прокуратуры. Глаза его лихорадочно блестели. – Вот уж попал – так попа-а-ал!.. Я тебе скажу!.. Просто дичь какая-то!