– Повтори, что ты сказал.
– Я сказал, что не буду больше принуждать тебя делать то, что тебе делать не по душе.
– А ты считаешь, что работа с собакой не мое дело? Да как ты мог до такого додуматься?
– Всем своим поведением в последнее время ты к этому меня подталкивал.
Сказав это, Виктор быстрым шагом направился к заставе. Андрей же, взяв ведро, подошел к вольере Багиры. Увидев хозяина, овчарка забегала по дворику, заскулила, как когда-то при виде Андрея радостно приветствовал его Баргут. Андрей поймал своим взглядом взгляд ее влажных темно-коричневых глаз – в них читалась надежда на то, что он не бросит ее, что будет заботиться, кормить, обучать – и он неожиданно произнес:
– Не беспокойся, Багира, я никуда не собираюсь уходить. Просто не могу забыть Баргута… Но я постараюсь, чтобы это не мешало нашей службе. Я чувствую, что мы «сработаемся».
На допросах Голев отрицал свою причастность к наркотикам. С перевязанным плечом, осунувшимся бледным лицом, выглядел он не лучшим образом, однако старался не подавать виду, что чувствует себя плохо, бодрился, переходя от спокойного разговора к раздраженному.
– Я понятия не имею, каким образом в моем мешке появились следы наркотика. Не нужно мне приписывать то, к чему я не причастен. Наслышан об этих ваших приемах, когда и подбросить в карман можете пакетик с дурью, лишь бы галочку лишнюю в отчете поставить. Со мной такой номер не пройдет. Рюкзак купил на базаре, что в нем раньше хранилось или переносилось – не знаю и знать не хочу.
– Гражданин Голев, вам знакомы эти люди? – следователь разложил на столешнице фотографии задержанных в Подмосковье наркодельцов.
На лице Голева не дрогнул ни один мускул.
– Первый раз вижу.
– Почему вы напали на лесника, стали убегать, оказали вооруженное сопротивление пограничному наряду? Ведь у вас, как у работника лесозаготовительной фирмы, было разрешение на пребывание в пограничной зоне. Не кажется вам, что ваше поведение иначе, как странным, не назовешь?
– Дед сам виноват. Не доставал бы своими подозрениями, не получил бы по башке. Понимаете, я человек с судимостью, в зоне всякого повидал, нервишки у меня расшатаны, а тут тебе в душу лезут. Ну а дальше пошло-поехало. Сам не пойму, как получилось, что стал убегать, отстреливаться. Но прошу записать: убивать никого я не собирался. Поймите – не хотел я больше на зону возвращаться. Я собирался нормальной жизнью зажить.
– Откуда у вас пистолет?
– Купил на рынке вместе с рюкзаком.
– А зачем он вам понадобился, если вы утверждаете, что собирались, наконец, начать нормальную жизнь?
– Сейчас все вооружаются. Так спокойнее. Даже разрешение на оружие хотел оформить, вот только людям с таким, как у меня, прошлым его трудно получить.
– Значит, вы не хотите рассказать, куда дели наркотики?
– Опять наркотики… Я не понимаю, о чем идет речь! В моем рюкзаке, кроме удочек, ничего не было.
– Разберемся, во всем разберемся. Только я вам еще раз напоминаю: чистосердечное признание смягчает наказание, – произнес следователь и нажал расположенную под столешницей кнопку.
Вошел охранник.
– Уведите, – распорядился следователь.
Сразу после совещания в УФСБ полковник Журавлев направился в бригаду пограничных сторожевых кораблей. Командир бригады, капитан второго ранга Семенчук встретил его гостеприимно, пригласил в кают-компанию, где для них был приготовлен обед.
Отведав щей и макарон по-флотски, Журавлев начал разговор, ради которого приехал в бригаду.
– Вадим Валентинович, поступила информация, что на нашем участке образовался канал переброски наркотиков. Везут синтетические таблетки. Одного наркодельца мы задержали. Сейчас с ним работают. Нам поручено установить канал, по которому синтетику доставляют. Распоряжения по усилению паспортного и таможенного контроля в порту сегодня будут подготовлены. А вот тебя я хотел бы попросить организовать более тщательный досмотр рыболовецких судов.
– Олег Алексеевич, куда уж тщательнее?
– Знаю, что спуску браконьерам и ворюгам не даете, но я о другом. На корабле много укромных мест – дьявола можно спрятать, не то, что таблетки. Не мешало бы с рыбаками потолковать. Лов, погрузка, разгрузка рыбы на их глазах происходит. Глядишь, кто-нибудь что-то подозрительное и заметил. В администрации порта поинтересуйся – может, там какой-нибудь полезной нам информацией поделятся.
– Хорошо, Олег Алексеевич, переговорим с рыбаками и с портовыми. А что за птицу задержали?
– Рабочего с лесозаготовительной фирмы.
– Задать бы перцу этим заготовителям, чтобы в следующий раз смотрели, кого нанимают на работу!
– Да что с них возьмешь? По работе к нему замечаний не было, обязанности исполнял исправно. А то что сидел… У нас в депутатах ходят некоторые из тех, кто был когда-то судим.
– И что, много нес наркоты?
– Точно установить не удалось – успел гад скинуть содержимое рюкзака сообщникам. Как – ума не приложу. Прочесали всю местность – кроме пустого рюкзака, не нашли ничего. Но предположительно килограммов двадцать. Сейчас с ним разбираются следователи. Может, они прояснят ситуацию. Нам же нужно свою нарезку отработать.
– Отработаем, Олег Алексеевич.
– А готовят у тебя отменно, – поднимаясь, похвалил Журавлев командира бригады.
– Спасибо школе поваров за подготовленных спецов.
После полученных распоряжений, контролеры, осматривавшие прибывающие в порт корабли, основной упор делали на поиск наркотиков. Специально обученные собаки обнюхивали каждый уголок на судах, пограничники тормошили и просвечивали через рентген багаж пассажиров, но желаемых результатов это не приносило.
Не остались вне поля зрения пограничников и суда, ведущие в море промысел. Изучалась информация, полученная в администрации порта. Нарушения, допущенные рыбаками, замечания, сделанные им, реакция на это со стороны провинившихся – все подвергалось анализу. Так удалось выявить несколько заядлых нарушителей, среди которых выделялся рыболовецкий траулер «Омуль», выходивший в море под флагом Панамы.
…Когда осмотровая группа моряков-пограничников, в которую под видом инспекторов морской инспекции включили оперативников, вступила на палубу «Омуля», солнце уже висело высоко над головой. С берега дул легкий ветерок, море играло бликами волн.
Капитан судна, невысокий крепыш с одутловатым лицом, на котором сквозь узкие щелки едва просматривались маленькие серые глаза, встретил пограничников с распростертыми объятиями:
– Добро пожаловать!
Он изо всех сил старался подчеркнуть свое радушие и спокойствие. Только слабо верил в это старший досмотровой группы мичман Кравчук. За время службы ему не раз приходилось бывать в разных передрягах, и он прекрасно понимал: даже если на судне все в порядке с документами, улов добыт законным путем и не превышает положенных норм, все равно, если постараться, можно обнаружить немало недостатков. О них могут не знать члены команды, но капитан – отнюдь. И как любой нормальный человек, тем более командир, встречая проверяющих, он просто обязан волноваться. Капитан «Омуля», естественно, волновался, и это не осталось незамеченным, поэтому мичман не стал нагнетать страсти, а, приложив руку к пилотке, будничным голосом произнес:
– Старший пограничного наряда, прошу предоставить судно для осмотра.
– Старший помощник, проводите проверяющих к каютам, – распорядился капитан, – боцман, обеспечить доступ в трюмы, машинное отделение.
– Хотелось бы ознакомиться с судовой документацией, – сказал мичман.
– Конечно, конечно, – пригласил его к себе в каюту капитан.
Пока мичман и подошедший к нему на помощь инспектор проверяли рыбопромысловые документы, оперативники и несколько пограничников спустились в трюм. Боцман Телехов – круглолицый, массивный мужчина – своей словоохотливостью напоминал экскурсовода. Он подробно рассказывал, где и сколько они должны были выловить по квотам. Сколько недобрали рыбы. Показывал отсеки с рыбой, называя, сколько килограммов кильки в каком находится.
– Вот, если брать меня, – говорил он, – то я против аукционов по продаже квот. Почему? Они приводят к тому, что у рыбаков вымываются оборотные средства. Любая западная компания с большим удовольствием дает кредит нашим рыбопромышленникам, и те попадают в зависимость от иностранного капитала. Эти проклятые аукционы и привели к разгулу браконьерства. Компании покупают, к примеру, квоту на вылов ста тонн рыбы за десять миллионов зеленых. Это в пять раз выше оптовой рыночной цены. Абсурд. И всем понятно, что рыбаки приобретают на аукционах только билет на промысел. Им главное – выйти в море, а там они безошибочно определяют, что к чему. Не аукционы по продаже квот на вылов нужны. Система биржевой, аукционной торговли рыбой – вот это да. И уже выловленной, и той, что еще в море.
