— Что я могу сказать? Работал мясником в продмаге, там же работала моя мать. После гибели отца примерно через год они поженились. Зарабатывал хорошо, всех нас кормил. Это потом я пошла работать, после школы. Окружения никакого у него не было. Только мать с братьями приезжали иногда, да в последнее время появились собутыльники. Ну это когда он уже сильно пить начал. И все. Что я могу еще сказать?
— А каковы были ваши с ним отношения?
— Отношения обычные, как у отчима с падчерицей, — холодно ответила Наташа. — Он меня кормил, я его уважала. Все.
Николаев внимательно глядел на нее. Голубые глаза девушки были совершенно непроницаемы Никакого волнения, никакой затаенной мысли Николаев не мог прочитать в них.
— Вы не любили его?
— Конечно, нет, — пожала плечами Наташа. — У меня был прекрасный отец, мне было восемь лет, когда он погиб. Я его любила, это был очень хороший человек. За что мне было любить такого человека, как Фомичев? Но я не осуждала мать, что она вышла замуж.
Она еще была молода, что же ей в тридцать четыре года крест на себе ставить? А уж мне, выходит, такая судьба…
— А все же, чуть поподробнее. Фомичев был строг с вами, когда вы были маленькой? Как он-то к вам относился?
— Он вообще мужчина был строгий. Ко всем. Специально меня не обижал. Когда была виновата, наказывал. За дело. Я претензий к нему не имею.
— Вы говорите очень официально, Наташа, мне хотелось бы услышать ваше личное мнение о случившемся. Ведь его же убили, убили прямо в квартире, зарезали ножом. Вы-то что по этому поводу думаете?
— Я ничего не думаю. Место тут официальное, я и отвечаю официально, мы же с вами не в кафе сидим.
А кто убил Фомичева, я понятия не имею. Может быть, брат прирезал?
— Может быть, может быть…
— Или из собутыльников кто-нибудь. Дурное дело нехитрое.
— Тоже не исключено.
— Я, во всяком случае, его не убивала, — вдруг резко произнесла Наташа, глядя в глаза Николаеву немигающим взглядом. В Наташиных глазах заблестели молнии. Николаев понял, что она вовсе не так проста и наивна, какой хочет казаться. И разговаривать с ней будет очень непросто.
— Что это вы вдруг? — попытался улыбнуться Николаев. — Что вы, Наташа? Разве я вам что-нибудь не то сказал?
— Да все вы правильно сказали, господин следователь. Ваше дело расследовать и подозревать. А подозреваете вы мою мать и меня. Недаром же про размер обуви у мамы спрашивали.
Откровенность Наташи обезоружила Николаева, и он не знал, что сказать. Подумал с минуту, взял сигарету, закурил.
— Вы не курите? — предложил ей.
— Вообще-то не часто. Но за компанию могу, если сигарета хорошая. У вас что, «Кэмел»? Крепкие, но ладно, давайте.
Николаев протянул ей пачку, щелкнул зажигалкой. Наташа положила ногу на ногу, деловито, умело затянулась сигаретой. Николаев внимательно поглядел на нее. «Хороша девушка, — подумалось ему. — Она сразу как-то не бросается в глаза, ничего эффектного в ней нет. А вглядишься и оценишь. И манера держаться импонирует — выдержанная, с достоинством, без всякого заискивания и без грубостей, хамства. Росла-то ведь в неважной обстановке, судя по всему». Наташа оценила его взгляд и как-то по-другому поглядела ему в глаза. У Николаева вдруг екнуло сердце — он почувствовал, что девушка начинает все больше нравиться ему. Он отвел взгляд от Наташиной коленки в чулке телесного цвета и стал глядеть в окно.
— У меня есть основания это спрашивать, Наташа, — наконец произнес Николаев.
— Ну так выкладывайте напрямую, господин…
— Меня зовут Павел Николаевич.
— Хорошо. Очень приятно. Так что же, Павел Николаевич?
— У меня есть основания подозревать в убийстве женщину, Наташа. Поэтому я спросил про размер обуви вашу мать. Может быть, вы мне скажете, не было ли у Николая любовницы, которая в ваше отсутствие могла проникнуть в квартиру?
— Любовницы-то? — Наташа как-то странно поглядела на Николаева. — Нет. Любовницы у него не было. Я, во всяком случае, про это не знаю. Но он ведь мне про все свои дела не докладывал, так что, вполне возможно, она у него и была.
— Наташа, я вынужден вас спросить вот что. Где вы были девятого апреля с девяти до двенадцати часов?
И постарайтесь припомнить, что на вас в тот день было надето.
— Короче, в день убийства? — спокойно переспросила Наташа. — В день убийства с утра до конца рабочего дня я была на работе, в книжном магазине на Мясницкой.
— И никуда не отлучались?
— С двух до трех обедала в кафе. И не одна.
— И весь день вас там видели и могут это подтвердить?
— Да сколько угодно людей, — ответила Наташа. — А одета я была, сейчас вспомню — синий костюм, темно-синие туфли и вроде бы коричневые колготки.
Мама еще требовала, чтобы я плащ надела, а я поняла, что будет тепло, и отказалась. И действительно, день оказался очень теплым.
— А вы точно помните, что именно так были одеты?
— Очень точно. Первый погожий денек выдался, так уж я старалась хорошо выглядеть. Приятно в первый раз без плаща на улицу выйти…
— Мужики оглядываются, ухаживают? — улыбнулся Николаев.
— А как же? — едва заметно усмехнулась Наташа. — Не без этого. Я девушка незамужняя, могу и пококетничать. Не так?
— Конечно, конечно, вы очень симпатичная девушка, — подтвердил Николаев. — Я бы и сам за вами поухаживал, если бы не был женат и обременен заботами. Например, расследованием убийства Николая Фомичева, — посерьезнел он. — Значит, в тот день вы были не в кроссовках?
— Нет, конечно, — усмехнулась Наташа. — Никак невозможно по причине их отсутствия. Я не люблю носить брюки, кроссовки, я люблю одеваться как женщина — платье, юбка, туфли на высоких каблуках.
— Ну, а за город? В поход? Тоже в туфлях на каблуках?
— Кеды у меня есть старые, туфли без каблуков.
А хороших кроссовок, в каких по улице не стыдно пройти, вообще нет. Хорошие стоят дорого, а дрянь покупать неохота. Нет у меня их, короче.
— А дома в чем ходите?
— В домашних тапочках. Ходить дома в кедах вредно и неприятно, Павел Николаевич.
Николаев все больше поражался поведению Наташи. Ни тени-смущения, никакого волнения он в ней не мог обнаружить, как ни пытался. Она отвечала четко и без запинок. И вела себя совершенно спокойно.
Николаев понял, почему это его так удивляет. До ее прихода он почти уверил себя, что нашел убийцу Фомичева, что именно она, Наташа, его падчерица, сделала это. Он ждал волнения, бегающих глазок, слез, полного расхождения фактов и, наконец, возможно, признания. И вдруг — абсолютное спокойствие, четкость ответов и даже элементы заигрывания с ним.
Хотя очень своеобразного и достойного.
— Значит, никаких любовниц у Фомичева не было? Именно так? — решил выйти из этого разговора Николаев. — И вы ничем помочь следствию не можете?
— Совершенно ничем, Павел Николаевич, — еще более хладнокровно ответила Наташа, и Николаев почувствовал себя в каком-то идиотском положении.
— Нам, видимо, придется допросить ваших сослуживцев. Я говорю откровенно, чтобы вы потом на меня не обижались.
— Да вы что, Павел Николаевич? Я что, ребенок?
Какие могут быть обиды? Вы просто обязаны допросить их на предмет моего алиби.
— Ладно, Наташа, так мы и сделаем. Все. Я вас больше не задерживаю. Давайте ваш пропуск, я отмечу. Все.
До свидания.
— Всего доброго, Павел Николаевич. — Наташа внимательно поглядела на него своими голубыми глазами, едва заметно повела в сторону губой и вышла.
Николаев понял, что нынешний день не внес ни малейшей ясности в дело, напротив — он, пожалуй, еще больше его запутал. Он решил немедленно ехать в книжный магазин на Мясницкую и допросить сослуживцев Наташи.
— Я отлучусь на часик-полтора! — крикнул он дежурному.
Заведующая секцией магазина, женщина средних лет с крашенными хной волосами, изумленно глядела на Николаева.
— А что такое? Что случилось?
— Да ничего особенного. Идет следствие…
— Я знаю, убили отчима Наташи. Вы что, ее подозреваете?
— Мы работаем, — устало проговорил Николаев. — Я прошу вас только сказать, была ли Наташа на рабочем месте с утра до двенадцати часов девятого апреля этого года?
— Была, разумеется. Весь день была на месте. Как раз девятого апреля новую партию детективов привезли, и книжки нарасхват, самые ходовые Маринина, Корецкий, Тополь. Много работы было.
— Понятненько. А обедать во сколько она ходила?
— Мы вообще-то без перерыва работаем. А обедаем по очереди. Она обычно ходит обедать с Лялей Савченко. Они, как правило, обедают часа в два. Мы-то в пельменную ходим с девчатами. А они отдельно, вдвоем. Чашечка кофе, фрукты, бутербродик — фигуры берегут. И правильно — видели, какая Наташа у нас красавица, не то что я, поперек себя шире. Поесть люблю, товарищ следователь, что греха таить.
