— Откуда план? И что за наркотик?
— Почем я знаю, откуда? В сигаретках, как обычно. Шалавы у него держатся, даром, что смурной.
Соколовский поглядывал тоскливо, чувствуя, что наговорил лишку. Ярчук с аппетитом убирал антрекот. Отпил немного сухого вина.
— Так… Значит, что ж ты — думал, человек со сроком, сидел по-всякому, а теперь переквалифицируется? Будет тут для тебя… трусы фабриковать с наклейками? А, сосунок?
Надо было заканчивать, с минуты на минуту могли появиться Козырь и Дональд Дак. Скорее всего, они запаздывали, чтобы придать себе весу. Соколовский вжался в спинку зиделя.
— Ни в коем случае! Надо было переговорить с вами, — он не удержался-таки. — У них есть концы к Пану, так мы договорились…
— Ладно, закройся, — Клим поднялся, вытер салфеткой рот. — Придут — скажешь: Ярчук ждать не любит, его самого ждут. А я двину… Дела, сам знаешь, важнее бутылки.
— А как же… — юниор чуть не плакал. И то сказать, положение его было незавидное — выложил все, что знал, а собеседника упустил.
— Все, паря, я тебя знаю как найти, и когда надо — объявлюсь. Когда мне надо.
Взревел оркестр, и вокруг сразу стало как бы тесно от шума. Ярчук отодвинул зидель и нагнулся к самому уху фарцовщика.
— Скажи этим, что придут — пускай этому самому Пану подкинут, что у Ярчука маза на примете. Хочу с ним познакомиться по этому поводу. Объем, скажи, кусков на тридцать вприкидку. Ну, будь здоров, фарцовый!
Клим прошел мимо танцплощадки, где уже содрогались первые пары. Жлобоватые, потные типы выплясывали с девушками в стиле «сафари». Теперь ясно, почему именно «Колобок» облюбовали спекулянты.
Когда за ним уже захлопывалась высокая зарешеченная дверь, к тротуару напротив лихо приткнулся зеленый москвич и оттуда не спеша выбрались Козырь и Дональд Дак — Клим сразу узнал их по описанию Соколовского.
Клим расстелил на столе карту города, похожую на большую линялую вышивку. Город был ограничен извилистым лимонным контуром окружной дороги; бледными цветными пятнами в белой паутине улиц выглядели районы города, кудрявая зеленая штриховка обозначала парки и леса. Как раз в запутанном клубке центра сливались два речных рукава, образуя подобие буквы У. Ярчук уже знал приблизительно, где что находится, но город был слишком велик для того, чтобы узнать его досконально за такой короткий срок.
Он подтянул лампу поближе к столу и стал внимательно изучать карту, одновременно заглядывая в путеводитель для туристов, сопоставляя в своей памяти то, что уже успел увидеть. Затем достал записную книжку отца и пометил на схеме несколько адресов.
Легкий сквозняк прошел по комнате. Ярчук вздрогнул и поднял голову — в дверях стояла, улыбаясь, Тоня.
— Ты? — Клим спрятал книжку в карман.
— Пришла на огонек, без приглашения. В отчем доме мне последнее время не особенно… Тем более, когда там этот супермен Томик.
— Приехал на своем единороге?
— Да, беседуют с папой… Можно подумать, он ездит не к Лине, а к нему. А та, конечно, бесится…
Лицо Тони было в тени от абажура, но Клим заметил гримасу раздражения. Приход ее вызвал радость, смешанную с тревогой; он впервые испытывал такую сумятицу чувств. Сказал внешне спокойно:
— Да ты проходи, садись. Только у меня здесь…
— … беспорядок, — продолжила Тоня. Легко оттолкнувшись от притолоки, подошла ближе и увидела карту. — О-о, ты совсем как великий завоеватель. Как Нельсон при… Ватерлоо!
— Не жалуют у вас историю в юридическом. При Трафальгаре.
— Может быть. Когда будешь брать город?
— Не весь, — скромно сказал Клим. — Отдельные участки. Ты чай пить будешь?
— Нет, спасибо.
Тоня приглядывалась к карте, и в глазах ее появилось выражение, которое Клим не мог расшифровать — что-то вроде опасливого любопытства. Она заметила значки, нанесенные им.
— Зачем тебе все это?
Клим смутился.
— Как — зачем? Надо же познакомиться с городом, в котором живешь…
— Вот что, — Тоня пристально смотрела ему в лицо. — Не валяй дурака. Город ты так никогда не узнаешь. Поехали завтра со мной, я покажу тебе все сама. Попрошу машину у отца…
Видно было, что на эту жертву она шла исключительно ради него.
— Я бы с удовольствием… просто у меня завтра одна встреча.
— Подожду.
— Это может занять весь день.
— Ладно, тогда в другое время. Если ты захочешь, конечно…
— Тоня…
Она резко отстранилась, взмахнув волосами.
— Не трогай меня! Я думала, ты мне доверяешь… Зачем ты лезешь в эти дела?
Клим закурил, пряча лицо.
— Некоторые вещи, как бы тебе сказать… не совсем по женской части. Это чисто деловой вопрос.
— Я тебе не верю…
— Жаль. Я как раз надеялся на твою помощь…
Взгляд девушки немного потеплел.
— В самом деле?
— Да. Скажи мне, что здесь находится?
Разочарованная, она снова повернулась к карте.
— Ты опять за свое? Не знаю, понятия не имею.
— То есть, ты не знаешь родной город!
— Знаю, как облупленный.
— Так что здесь?
— Поселочек… — нехотя сказала Тоня. — Коксовый завод, очистные поля. Это же окраина.
— А это?
Тоня склонилась над листом, вчитываясь в названия улиц.
— Дегтярная… Это в районе Журавликов, там еще такая старая церковь. Ты ее мог заметить с холма… в тот вечер.
Она глянула на Клима исподлобья.
— Помню, как же… Хорошо, а это где?
— Это самый центр. Речная. Тут район старых доходных домов.
— И вот еще, я поставил звездочку.
— Здесь… не помню. Ага, здесь какая-то здоровенная засекреченная контора. Поверх стены колючая проволока… У меня там был один знакомый… — Осеклась, мельком скосила глаза на Ярчука. Он сделал вид, что ничего не заметил.
— И вот тут. Белое пятно, только по речке и ориентируюсь.
— Не белое, а зеленое. Это коллективные сады завода двигателей. И еще каких-то. Там целая полоса этих садов. Мы были там с отцом.
— Ну, а здесь что, тоже старый город?
— Сказал! Это новостройка, они все одинаковые. Здесь универмаг, здесь Дворец спорта, какой-то большой НИИ…
Клим делал пометки прямо на схеме; к лампе струился сигаретный дымок. Тоня уселась на диване и сказала, вроде бы про себя:
— Вот так. Наберешься храбрости прийти незаметно к одинокому мужчине и только разочаруешься.
Клим отбросил карандаш и подошел к ней. Девушка притянула его к себе. От ее близости кружилась голова.
— Что это у тебя?
Она губами прикоснулась к его ссадине на щеке.
— Пустяки… Не обращай внимания.
— Боюсь за тебя. Сама не знаю, что со мной творится. Боюсь…
* * *
…Когда Тоня скрылась за калиткой, Ярчук подождал некоторое время, пока в ее окне, в мансарде вспыхнул свет. Возле гаража Губского сквозь изгородь проникало какое-то невнятное посверкивание — стоял мотоцикл Томика, как определил Клим. Было уже достаточно поздно для визита. Но не это занимало сейчас его: в свете уличного фонаря на песчаной дорожке отчетливо видны были отпечатки Тониных туфель, это был тот же рубчатый след, что и на чердаке… Озадаченный, Клим тряхнул головой.
— Ерунда. Эти спортивные туфли сейчас на каждом втором… А может, Лина? Ведь у них, наверное, и размер один?
В раздумье он вернулся домой. Наступила полночь, а он все еще сидел перед картой, безотчетливо соединяя пунктиром созвездия отмеченных точек.
— Однако…
Несомненно, где-то он уже видел этот рисунок. Немного иной, деформированный, кособокий, но в принципе тот же линейный скелет формы сердечка, с концентрическими… Вспомнил!
Ярчук выхватил книжку из кармана и, бегло листая, нашел нужное место. Это был тот самый рисунок-паутинка под цитатой о муравьином льве. Он вглядывался в него, сравнивал, правил свой план — ведь это была та же схема, вернее, грубая ситуационная прикидка той схемы, что он сейчас набросал на карте города. Приглядевшись, Клим заметил, что некоторые точки у него отсутствовали: а на периферии, обведенный несколькими концентрическими кругами, чернел небольшой крестик.
Шел уже пятый день со времени объявления в вечерке, а покупатели все не являлись, хотя Губский с прежним энтузиазмом обещал их наплыв. Клим чувствовал, что его одолевает нетерпение и тревога. Он снова побывал у Пташко, тот был озабочен услышанным и настаивал на своем. Вечерней электричкой из города должна была ехать Тоня, они условились встретиться в четвертом вагоне, но ее там не оказалось.
Клим предпочитал обедать в городе, если задерживался там до вечера. Сегодня же вышло так, что он, лишь выйдя в Загородном, вспомнил о том, что не мешало бы перекусить. Здешняя чайная была далеко не лучшим предприятием общепита, но выбирать не приходилось. Ярчук взял немудрящую еду, уселся за вытертый до темной основы пластиковый столик, стараясь как можно быстрее и не вникая во вкус съедаемого, покончить с обедом. Практика в этом отношении у него была большая.
