Чуть в стороне стоял Артур, о чем-то переговариваясь с Кареном. Увидев Спартака, он глянул на своего брата и подленько улыбнулся ему. Неспроста здесь армяне.
– Ты здесь за бригадира? – кивком головы показав на кафе, густым зычным голосом спросил у Спартака двухметровый детина с бегемотистой физиономией.
– А надо чего?
– Ты, говорят, права здесь качаешь?
– В смысле?
– Хозяина своего обижаешь?
– Нет у меня хозяина.
– Че ты там шамкаешь? – ухмыльнулся детина. – Челюсть сломана?
– Не важно.
– Короче, мне тут порожняки с тобой гонять некогда. Неправильно ты повел себя, мужик. Хозяина своего обидел. Ударил его больно, а это косяк. А за косяки серьезный спрос. Я бы тебе штраф назначил, но ты своими деньгами ответишь, которые в кабак вложил. Короче, ничего здесь твоего нет, зовут тебя никак и завтра тебя здесь быть не должно…
– Ты, вообще, кто такой?
– Людоед я. Потому что людей жру на завтрак, обед и ужин. И тебя сожру, если завтра здесь увижу…
– А Хазар где?
– А Хазара я уже сожрал. Теперь это моя маза…
– И откуда ты такой взялся?
– Я не понял, ты что, нарываешься? Я тебя сейчас прямо здесь урою!
Бандит дернулся и, растопырив пальцы, замахнулся на Спартака. Но тот даже не дрогнул, хотя внутри все сжалось.
– Я смотрю, ты крутого здесь рисуешь, – скривился детина. – Зря. Со мной шутки плохи… Короче, я все сказал.
Браток резко повернулся к Спартаку спиной и, увлекая за собой своих мордоворотов, направился в дальний конец рынка.
И тут же за Спартака взялся Артур. Близко подойти не решился, остановился в трех шагах от него.
– Ты все понял?! – в манере шакала Табаки взвизгнул он.
– Не на того ты поставил, Артур. Зря ты это сделал. Теперь еще и без ларьков останешься, – с жесткой усмешкой сказал Спартак.
– Я же говорил, что у него с головой не все в порядке, – тряхнув Артура за локоть и подобострастно глядя в глаза, сказал Карен. – Правильно мы сделали, что с ментами…
– Что вы с ментами? – перебил его Гобой. – Вы что, в ментовку заявили?
– А со мной нельзя шутить, понял? – занервничал Артур.
– Какие шутки, ара? С тобой все серьезно было.
– И с тобой тоже все серьезно будет! Я спуску никому не даю!
– Да пошел ты!..
Свирепо глянув на Артура, Спартак повернулся к Гобою и велел ему собирать вещи. И сам вместе с ним направился в вагончик.
– Мы еще вернемся? – в гулкой тишине пыльного зала голос Гобоя прозвучал неожиданно громко.
– Обязательно… Ты мне расскажи, что здесь было.
Они пересекли недостроенное здание, подошли к вагончику.
– Да я, если честно, сам ничего не понял. Вечером еще Хазар был, а утром эти пришли. Потом Артур появился, с новыми перетер, стопудово на лапу им дал. Ну, чтобы нас турнуть… На меня наехали, я тебе позвонил… Я так понял, у Хазара серьезные проблемы. Погнали его отсюда. Может, махач был, может, на словах развели, я не знаю. Но видно, что ребята серьезные пришли…
– И много их?
– Не знаю. На рынке, может, немного, а так хрен его знает. Может, сотню бойцов могут выставить…
– Сотни у нас нет.
– Так и у них может не быть. Надо пацанов поднимать. Ну, наших там, и еще молодняк можно крикнуть. Думаю, человек сорок соберем. А они поедут. Ни фига себе, московские нас на кучу бабок кинули! Пахали, пахали, а нам хрен по всей морде… Пусть знают наших! И Артура зачморить надо, чтобы заяву забрал. Давай быстрее собираться, а то нас обоих заметут, как тогда пацанов соберем?
Гобой тоже бил армян, Карена уложил, но за себя он переживал напрасно. Не стал Артур заявлять на него – может, по той причине, что не знал ни фамилии, ни имени. Он сдал только Спартака, потому что у него были его паспортные данные. И угрожал он ему больше всех.
Они выходили из вагончика, когда нос к носу столкнулись с нарядом милиции. Лейтенант в форменной куртке, два сержанта с автоматами. И ара-старший с ними.
– Вот он! – жестом Иуды показал Артур на Спартака.
Это называлось двойной страховкой. И браткам Спартака сдал, и ментам. Как бы пожалеть ему об этом не пришлось…
Спартак не стал сопротивляться, позволил упаковать себя в наручники. Хорошо, что Юля не работает, а то она схватилась бы за голову, глядя, как его через рынок ведут к ментовской машине.
Гобоя не тронули, а Спартака закрыли в зарешеченном отсеке «уазика» и увезли в отделение. Там ему «откатали» пальцы, сфотографировали, отобрали все личные вещи по описи и поместили в клетку перед окнами «дежурной части».
Лязгнула решетчатая дверь, щелкнул замок, и Спартак остался один на один с разбитным пареньком в сдвинутой на глаза кепке. Тот сидел на узкой скамейке, на американский манер забросив ногу на ногу, руки раскинуты в стороны. На Спартака смотрел хищно и с разухабистой насмешкой. Ворот рубахи расстегнут, но недостаточно, чтобы понять, какой рисунок выколот у него на груди, зато на пальце правой руки явно просматривались два чернильных перстня – белая диагональная полоса на темном фоне и ромб, прямым крестом разбитый на черные и белые треугольники. Гобой разбирался в таких татуировках, он бы объяснил, что все это значит. А Спартак знал только то, что плевать он хотел на этого ухаря с блатными замашками.
Равнодушно глянув на сидельца, он занял место у двери.
– Ты чо, с парашей нюхаешься? – желчно спросил парень.
– Не понял.
– Может, ты пидор?
– Теперь понял.
Спартак бил наверняка, так, чтобы противник не смог провести ответный удар. Нельзя ему пропускать, пока челюсть окончательно не зажила. Он ударил кулаком в солнечное сплетение с такой силой, что блатарь минут пять приходил в себя, еще столько же откашливался и отхаркивался. Спартак внимательно наблюдал за ним, но у того и в мыслях не возникло дать ему в ответ.
– Ты че, в натуре, дикий? – уже без всякой спеси спросил мелкий уголовник.
– Нефильтрованным хорошо только пиво. А базар фильтровать надо.
– Я смотрю, ты умный… Тогда почему возле двери сел? В нормальной хате у двери параша; ты, в натуре, на парашу сел…
– Значит, на парашу. От меня вылетело, к тебе прилетело…
– Ты это, сам за базаром следи…
Спартак кивнул. Действительно, что-то разговорился он. Челюсть от долгих разговоров разболеться может, это ему ни к чему. Да и уголовник ему вовсе не интересен, чтобы напрягаться. Был бы нормальным, а то одни понты…
Блатарь понял, что Спартак не хочет с ним разговаривать, затих. А потом и вовсе ушел. Под конвоем, разумеется. Его повели куда-то на второй этаж, примерно через час он вернулся, но мимо камеры прошел сквозняком. Как понял Спартак, его отправляли в КПЗ, что находилась в подвале здания.
Еще через час самого Спартака увели на допрос в кабинет дознавателя, который занимала светловолосая дородная женщина в форме капитана милиции. Не глядя на него, она листала паспорт.
– Никонов Спартак Евгеньевич… Одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения… Зарегистрирован по адресу поселок Знаменка Княжевского района Московской области… Холост… Не судим… Или, может, что-то было?
Спартак слышал, что дисциплинарный батальон не считается судимостью. Слышал, но знал другое. Дисбат – это судимость; правда, после отбытия наказания она погашается автоматически и в паспорт отметка не ставится. Но с его пальцев сняли отпечатки, будет проведена проверка, его судимость обязательно установят. А может, дознаватель уже пробила его по базе данных, по паспортным данным, которые предоставил Артур в своем заявлении.
– Приводы в милицию были. До армии.
Спартак выжидательно посмотрел на женщину. Если она что-то знает, то может проговориться. Или выдать это движением глаз или даже мысли, которое можно уловить обостряющимся в неволе восприятием.
– А после?
Нет, не похоже, что капитан в курсе всех тонкостей его жизни.
– После работал. У меня мать больная, сестра маленькая, отца нет, семью содержать надо.
– Понятно. А как вы объясните конфликт с гражданином Сагояном?
– Это не конфликт, товарищ капитан. Это форменное беззаконие. Да, трудового договора с Сагояном у нас не было, но мы же работали. И кафе под крышу подвели. А это, между прочим, триста квадратных метров. Всю весну работали, все лето. Как говорится, строили, строили, наконец построили. И что? А ничего. Всем спасибо, все свободны. Короче говоря, он отказался нам платить. Получается, мы задарма все это время работали? Я понимаю, мы сейчас строим капитализм, но это же не значит, что мы, трудовой народ, должны терпеть его звериный оскал…
– Вы должны морды бить, так я понимаю? – с укоризной во взгляде усмехнулась дознаватель.
Она хоть и при погонах, но, по сути, это обычная женщина, пусть и облеченная властью. Неблагодарная работа, тяжелый быт, может, живет на одной площади со свекровью; муж, возможно, пьянствует или по бабам шляется, дети двоечники, в перспективе сын может стать прапорщиком, а дочь – проституткой. Все как у обычных людей, поэтому к ней можно взывать как к человеку. Главное – не дерзить ей, хотя и зажиматься не надо.
