– Мне его сам Монгол порекомендовал. А Монгол, он в авторитете, ему еще долго срок мотать.
Андрей поднялся, положил в картонку к осколкам хрустальную женскую головку и пошел к берегу. Вскоре болотистый берег зачавкал, затем послышался перезвон стекла, и тихий всплеск – исчез еще один набор улик.
Вернувшись, Порубов бросил картонку в огонь, присел и принялся перебирать в пальцах золотые украшения. Не было в его глазах азартного блеска. Друзья понимали, что думает он в эти мгновения о больной матери.
– Значит, так, – наконец произнес Андрей, – пару дней меня здесь не будет, в столицу отскочу. Когда вернусь, деньги поделим, как и договаривались. Но каждый из своих бабок должен будет на общаг отстегнуть, как их Монголу передать, я знаю.
– С какой стати мы должны на общаг отстегивать? – усомнился Клещ.
– Мы же не блатные, – поддержал его Покровский.
– А потому, – вспылил Порубов. – Посидели бы на зоне, поняли бы, что такое «грев» с воли, плата адвокатам. Общаг – дело святое, и спорить о таких вещах я не хочу.
Андрей забрался в палатку, глухо звякнули бутылки.
Вскоре на подстилке у костра появилась закуска, забулькала в стаканы водка.
– Жаль, девчонок с нами нет для полного счастья, – прищурился Ботан. – Но я могу прямо сейчас «В контакт» зайти, сами себе выберете, приедут. А то ты, Андрюха, и не оттягивался еще, как с зоны вернулся.
– Успею еще, сначала дело сделать надо. Потом мать в клинику пристроить, ну а потом уже можно и о телках подумать.
Тихо журчала река. Светили в небе звезды и луна. Из леса доносились тревожные ночные звуки. В выцветшей брезентовой палатке чуть заметно переливались бриллианты, поблескивало золото.
На кухне мерцал экран небольшого телевизора. Михаил Зиганшин сидел за столом и нетерпеливо дожидался, пока Катя пожарит яичницу с беконом.
– Целый день на ногах, – жаловался он жене, – а толку никакого. Куда ни кинь, повсюду клин.
Катя пару раз ковырнула ножом запекшийся белок, обнажив зажаренный до румяной корочки кусок жирной свинины, выключила газ и уже собралась переложить еду в тарелку, как Зиганшин забрал у нее скворчащую сковородку и принялся есть прямо из нее. Ел жадно, с волчьим аппетитом, причмокивая.
Жена смотрела на Михаила с плохо скрытым раздражением. Когда она видела его лоснящиеся губы, то тут же представляла, как он ими целует Люську, и не только в губы. Когда видела его пальцы, ловко управляющиеся с вилкой, тут же представляла себе в подробностях, как Миша ласкает ими любовницу. И от этого становилось тошно. Если бы сейчас Зиганшин стал приставать к ней с сексом, она бы не выдержала и оттолкнула бы его. Но у Михаила сейчас хватало забот, о сексе он и не помышлял, даже если бы сейчас ему позвонила Люська, он бы послал ее куда подальше.
– Вот уроды, – чавкая, откровенничал Зиганшин, – машину полицейскую угнали. Патрульных капитана и сержанта раздели, оружие забрали, рты скотчем залепили, связали и в кустах бросили. Их дети нашли, из школы возвращались. И самое главное – толком описать их не могут, второй день над фотороботом бьемся. А свидетели ограбления тех двух лжеполицейских по-другому описывают.
– Может, они и были другими? В смысле, их четверо было? – спросила Катя.
Ей хоть особо и не хотелось разговаривать с мужем, но в городе в последнее время только и судачили об ограблении «Славянского золота». Подруги выпытывали подробности – ведь ей, как жене опера, ведущего это дело, должно быть известно больше, чем другим.
– Не похоже. – Михаил подцепил вилкой ломоть свинины, с которого капал жир, и принялся обкусывать по краям. – Думаю, загримировались они, как этот их подельник-очкарик с молотком.
– А что камеры в ювелирном показывают? – поинтересовалась Катя.
– Там вообще черт знает что произошло. Мы, как положено, записи изъяли, а на них порнуха какая-то.
– В каком смысле?
– В самом натуральном. Порнуха, из телевизора записанная. Два мулата жирную телку «жарят» во все природные отверстия, кроме носа и ушей. И как там эти записи очутились, никто понять не может. Только и есть в нашем распоряжении словесные портреты да пара кадров, сделанных фотографом из салона.
– Значит, полиция, в самом деле по вызову поздно приехала?
– Ни хрена не поздно, точно в норматив вписались – пятнадцать минут, хоть эти уроды сумели каким-то образом светофоры в центре переключить. Выяснилось, что за неделю до ограбления в гастрономе напротив три раза витрину разбивали. Видать, они засекали, за сколько времени полиция прибудет, вот и уложились со своим ограблением в десять минут. Грамотно свалили.
Зиганшин уже вымакивал жир из тарелки коркой хлеба, прожевал, шумно вздохнул и открыл холодильник. На столе появилась запотевшая бутылка водки. Первые две рюмки Михаил выпил так же жадно, как до этого ел, а затем его немного отпустило, на щеках появился румянец, глаза заблестели. Он взглянул на часы и, взяв пульт, переключил телевизор на местный канал. Как раз начинался выпуск региональных новостей. Естественно, одной из основных тем оказалось дерзкое ограбление ювелирного салона.
Молоденькая представительница областного УВД, кокетливо скосив глаза, голосом, больше подходящим для службы «секс по телефону», рассказывала о мерах, какие предпринимают правоохранители по поимке грабителей, совершивших дерзкий налет на ювелирный салон «Славянское золото». Но корреспондента телеканала почему-то больше интересовало то, сколько невест не смогло сфотографироваться в короне королевы красоты.
Затем в кадре возникла Люська Пласконная, которую почему-то представили титром как одну из обиженных невест. Любовница Зиганшина всхлипывала, рассказывая, как она боялась, что грабитель ударит ее молотком по голове в самое темечко. Под конец она вытерла слезы беленьким носовым платком, обшитым кружевами, и продемонстрировала купленное колечко с малюсеньким бриллиантом, не забыв сообщить, что это подарок любимого человека.
Михаил во время ее выступления нервно пил водку, боясь, что «дурная Люська» назовет в кадре его имя и фамилию. Но обошлось, правда, не надолго. Стоило исчезнуть с экрана любовнице Зиганшина, как она появилась вновь, на этот раз на фотографии, сделанной корреспондентом независимой региональной газеты в тот самый момент, когда Люська повисла на шее у Михаила.
Опер покрутил головой и даже посчитал нужным обелиться в глазах жены:
– Истеричка какая-то. Только приехали – она на меня как сумасшедшая бросилась.
Катя уже созрела для того, чтобы сказать Мише: мол, истеричка-то она истеричка, спору нет, но я знаю, кем она тебе приходится. Ты с ней трахаешься! Она даже рот открыла, чтобы произнести обидные слова, но, так и не закрыв его, замерла. Теперь на фотографии, показанной на экране, тоже была Люська, но уже среди людей в торговом зале во время ограбления. Дали укрупнение и показали запечатленного на фото усатого грабителя с молотком.
Голос диктора за кадром пояснил, что полиция разыскивает этого человека, и попросил всех, кто узнал его, кому известно о его теперешнем местонахождении, позвонить по контактным телефонам…
Цифры медленно проплывали бегущей строкой под фотографией. Катя онемела – ведь это был тот самый человек в очках, с усами, в котором она за день до ограбления признала Порубова. И место, где она видела его, совпадало – все тот же ювелирный салон «Славянское золото».
– Загримировался, – с ненавистью выдохнул Зиганшин, и Кате показалось, будто муж тоже узнал Порубова. – Найдем, – без особой уверенности произнес он и пообещал: – Весь город на уши поставим. Всех прошерстим. Вполне возможно, это кто-нибудь из тех, кто недавно на волю откинулся, снова сладкой жизни захотел.
Сердце Кати Пряник екнуло, она поняла две вещи сразу. Во-первых, она все еще любит Андрюху; а во-вторых, Михаил непременно зацепит в своих поисках Порубова хотя бы потому, что тот на зоне сидел, что он ее, Катьку, любил. Ведь сам же сказал: «Всех прошерстим».
– Ладно, Катька, спать пошли, – опрокинул еще одну рюмку Зиганшин. – Завтра опять ни свет ни заря подниматься надо.
– Мне еще посуду помыть, – стала надевать передник Катя.
– Как хочешь. Я спать пошел, устал как собака.
Женщина мыла посуду, открутив кран почти до предела, вода брызгала на кафель, шумела, заглушая плач Кати Пряник.
И Толик Плещеев, и Юра Покровский последовали совету своего друга, затаились. В город не выбирались, с девушками не встречались. Толик, тот даже небольшой ремонт дома затеял, чтобы руки занять. С тревогой они дожидались вестей от покинувшего областной центр Андрюхи…
Уже понемногу смеркалось. Луна всходила над лесом. Ее свет посеребрил четыре ниточки рельс, широкой дугой уходивших к горизонту. Сперва раздался неясный гул, быстро переросший в звук приближающегося поезда. На платформе небольшого подмосковного поселка было немноголюдно. Только что электричка увезла дачников в столицу, а вот охочих поехать в другую сторону оказалось немного.
