Я опустила пистолет, который повис на веревке.
— Ну, тогда идите, — разрешила я Кролику. — Только чтоб у моей изгороди я вас больше не видела!
— Ладно, — пообещал он, преданно заглянув мне в глаза. — Я к вам еще зайду. В гости.
Он повернулся и пошел; я проводила его взглядом, на всякий случай стараясь запомнить, как сидят на нем брюки.
— Хорошо, что ты пришла, — негромко сказал Митя, когда Кролик скрылся из вида. — Ко мне Ира зайти собиралась, а у меня, видишь, что? Светка на неделю осталась, варенье варить хочет. Предупреди ее.
— Ладно, вечером посижу на дереве, покараулю, — согласилась я. — Она теперь мимо меня не ходит, у ручья сворачивает. А навозного спекулянта ты откуда знаешь?
— Он давно тут шляется, покупает что-то, продает… Если что-нибудь происходит, он всегда там крутится. Но не нападает, не бойся.
Я и так понимала, что его не надо бояться, вернее, что бояться надо не его. Но кого?
После обеда я собрала малину, сварила из нее варенье — получилась трехлитровая банка, а потом, часов в восемь, залезла на дерево — караулить подругу. Солнце уже клонилось к западу, протыкая острыми лучами попадавшиеся на пути облака и окрашивая их в розовато-алый цвет.
Минут через двадцать вдалеке показалась Ирина. Спрыгнув с дерева, я побежала к ней, держа пистолет в руке, так как в кармане он плохо помещался, а, болтаясь ка веревке, бил по ногам.
— Стой, — крикнула я, взмахнув пистолетом.
Ирина остановилась как вкопанная.
— Ты что, спятила?! — завопила она, указывая на пистолет, когда я подбежала ближе.
— Успокойся, это не для тебя, у Мити жена, а я Кролика поймала, — выпалила я, с трудом переводя дыхание.
— Свари его на ужин! — посоветовала возмущенная Ирина.
— Да не такого, а Плешивого, — ответила я, не обращая внимания на ее тон. — К Мите его водила, он его знает, он навозом спекулирует.
Подруга посмотрела на меня как на сумасшедшую и стала отбирать пистолет. Я не сопротивлялась.
— Где чья жена, и почему Митя спекулирует навозом? — попыталась выяснить она, засовывая пистолет в мой карман. — Кто готовит кролика? И почему он плешивый, он что — больной?
— Господи, — простонала я, — слушай внимательно: Митина жена осталась варить варенье. Я у них была.
Ирина сразу погрустнела, и мы повернули к моему дому.
— Еще я поймала того, кто ходил вдоль изгороди, он похож на кролика. Митя его знает, он навозный спекулянт. Мы его отпустили. Он меня не убьет.
— А что ему было нужно?
— В следующий раз поймаю — выясню, — невесело усмехнулась я.
Обогнув изгородь, мы свернули на тропинку, ведущую к крыльцу.
— Ты почему окна не закрываешь? — строго спросила меня Ирина, увидев развевающуюся в раскрытом окне занавеску в бело-зеленую клетку.
— Забыла. Держи ключ.
Ирина поднялась на крыльцо, а я задержалась у клумбы, чтобы срезать необыкновенной красоты темно-бордовые флоксы, и шла к дому, вдыхая исходивший от букета неповторимый аромат южной ночи. Такие ночи бывают в Крыму…
— Боже мой, — взвизгнула моя подруга, открыв дверь. — Иди скорей!
На полу валялись осколки разбитой посуды. Гамма лежала около кресла и тихонько рычала.
— Я же говорила! Он залез через окно! — переживала Ирина. — Юлька, куда ты? Стой! — сдавленно крикнула она, хватая меня за руку.
Я уронила флоксы на пол, выхватила пистолет и осторожно двинулась вперед.
— Нет никого, — объявила я, осмотрев дом. — Кажется, ничего не взяли. Пистолет-то у меня. Чашки вот жалко…
Свободной рукой я подняла флоксы и положила их на стол.
— Вот он! — вдруг закричала Ирина. Она все еще стояла у двери. Я вздрогнула и повернулась к ней. — Да не здесь, вон! Сидит, сволочь! — она ткнула пальцем в сторону полки с посудой.
На полке сидел огромный черно-белый кот. Он испуганно таращил глаза и дергал хвостом.
Увидев кота, я с облегчением вздохнула и положила пистолет на стол рядом с цветами.
— Надо было чашки в шкаф убрать, а не на открытую полку, — пожаловалась я подруге на саму себя.
Я вывела рычащую Гамму в сад. Кот тут же слетел с полки и выпрыгнул в окно; Ирина ушла, а я осталась дома собирать черепки.
Утром у меня не завелась машина.
Правда, сначала я выжимала сцепление и тормоз одновременно, что вполне простительно расстроившейся девушке, но потом я исправилась, а она все никак не желала заводиться.
Количество чашек и тарелок у меня сильно уменьшилось, поэтому я и расстроилась: в этом году в стране нет не только еды, нет и посуды. А визит в магазин — это испытание даже для людей с крепкими нервами. Но делать нечего — я все же отправилась в деревенский магазин.
По дороге меня обогнала черная «Волга» и затормозила почти перед моим носом. Я отскочила в сторону, собираясь бежать, но из машины вышел Брюнет.
— Почему вы пешком идете? — спросил он, поздоровавшись. — Что-нибудь с машиной случилось?
— Сломалась, — подтвердила я, немного успокоившись. Теперь убегать было необязательно.
— Вам куда? Могу подвезти, — предложил он, слегка улыбнувшись, при этом его глаза засияли своим собственным, словно нездешним светом, как будто принадлежали не человеку, а какому-то высшему, бесплотному, идеальному существу. Мое сердце дрогнуло.
Стараясь сохранить спокойствие, я уселась на переднее сидение рядом с ним, откинула челку со лба и произнесла:
— Желаю ехать в магазин!
— Слушаюсь, — в тон ответил мой новый шофер. — Могу и обратно отвезти.
— И машину мою починить можете? — с надеждой посмотрела я на него.
— Попробую.
В магазине действовал только один прилавок, распугивавший покупателей алюминиевыми вилками и пластмассовыми чашками. Вилки гнулись, как акробаты, при соприкосновении с любой поверхностью, а чашки были ярко-красными, как стоп-сигнал светофора. Еще там продавали канцелярские кнопки, штопор, кусачки и галоши на великана. Почти джентльменский набор.
На всякий случай я купила две чашки и вышла. Сидящие на ступеньках колхозники вдруг замолчали. Один из них негромко сказал:
— Во, гляди! Мужиков меняет, как перчатки.
— Как носки, — небрежно бросила я, с удовлетворением отметив, что у них разом отвисли челюсти. Хорошо, что Брюнет сидел в машине и ничего не слышал.
На обратном пути я, неожиданно для себя, стала жаловаться на жизнь. Ах, как мне хотелось, чтобы этот человек меня понял. Он вызывал у меня вполне понятное для женщины желание — быть слабой и беззащитной, ну хотя бы на время. Я бы с удовольствием переложила часть своих проблем на плечи мужественного и заботливого, а еще лучше — близкого человека.
Я рассказала ему о том, что случилось со мной после получения письма с требованием денег — обо всем, кроме пистолета, конечно. Слушать-то он слушал, но не мог прогнать со своего лица недоверчивую улыбку, как будто я сама все это придумала. И только когда я сообщила про пчел и про соседа, он стал серьезным и внимательным. Наверное, покусанные лица уже где-то всплыли.
За несколько минут починив мою машину, Брюнет попросил меня повторить свой рассказ для его коллеги в Москве. Я согласилась, мы условились о времени и месте встречи, и он уехал. Мог бы на прощание руку поцеловать!
«Не смей больше ему жаловаться, дорогая!» — приказала я себе.
Отправляясь на встречу с коллегой Брюнета, я надела короткую юбку. Это был мой первый выход в мини-юбке за последнее время, поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке.
Все еще переживая из-за юбки, я подъехала к нужному бульвару, припарковала машину, вышла и направилась к указанной скамейке, стараясь не замечать внимательных взглядов мужчин. Присев на ее край, я огляделась. Рядом со мной сидел солидный мужчина с сединой в волосах. Рядом с ним — Брюнет. Как я могла его сразу не заметить?!
Солидный тем временем посмотрел на часы и сказал:
— Ну, где там эта ненормальная девица?
Я так и подскочила на лавке и воскликнула:
— Девица — это я.
Брюнет отвернулся, пряча улыбку. Солидный слегка покраснел.
— А где вы учитесь? — спросил он после недолгой паузы, во время которой внимательно меня осмотрел.
— Я… мне… а я уже закончила школу! — неожиданно выпалила я. — И институт тоже!
Солидный еще раз внимательно посмотрел на меня и официальным тоном предложил подробно изложить все события последних дней.
Вздохнув, я приступила к рассказу о том, что со мной произошло, изо всех сил стараясь четко и последовательно описывать события, чтобы не подвести Брюнета. Меня выслушали не перебивая, потом стали задавать дополнительные вопросы. Например:
— Почему вы решили, что это были не колхозники?
— Во-первых, они бы дом подожгли или хотя бы стекла побили, — начала объяснять я. — Во-вторых, зачем бы им письмо писать?
