11 апреля 1938 г. в Камоцке». Ниже был адрес и маленькая круглая печать домового комитета, удостоверяющая подлинность данных. Снимок явно когда-то был сделан для служебной надобности, но потом остался неиспользованным. Человек быстро спрятал его в карман. Остальные засунул обратно в конверт и положил его на то же самое место, закрыл ящик, и фонарик погас.
В темноте он подошел к незанавешенному окну и, не подходя слишком близко к стеклу, посмотрел вниз, как будто хотел измерить расстояние до тротуара и изучить возможность проникновения в комнату этим путем. Везде было темно. Он оперся на подоконник и слегка наклонился.
В эту секунду его залил яркий свет из окна дома, расположенного напротив. Прежде чем он успел отпрянуть, заметил, что в этом окне стоит молодая красивая девушка в одном белье, придерживая рукой портьеру. Он не разглядел хорошо ее лица, потому что лампа находилась у нее за спиной, в глубине комнаты. Но она явно заметила его, потому что свет падал ему прямо в лицо. Это продолжалось, впрочем, только какую-то долю секунды. Он отпрянул тут же. Девушка удивленно смотрела на него, потом, вспомнив, что не одета, тоже отпрянула, набрасывая на плечи халатик. Он стоял в глубине комнаты, в бешенстве сжимая в руке погасший фонарик.
— Она успела увидеть… — прошептал он, покачивая головой со злостью. — Уже темно, а я отпрянул сразу…
Но он не был в этом убежден. Какое-то время он постоял посреди комнаты, морща лоб и прикусив нижнюю губу. Потом повернулся и быстро направился к двери.
В коридоре была тишина. Он отодвинул запор, нажал на ручку двери и закрыл ее за собой, снова всунул в щель записку для молочника и поспешно на цыпочках начал спускаться по лестнице.
Через несколько секунд он исчез в темноте, а когда вынырнул из нее на темную улицу, тот, кто внимательно следил бы за ним, мог бы заметить, что на нем уже нет очков, а воротник плаща опущен. Руки он держал в карманах, а когда вытащил их оттуда, чтобы закурить, перчаток на них не было.
Заметив, что зажигалка слегка дрожит у него в пальцах, он тихо выругался.
С утра сегодня ему не везло. Эта кассирша, оставшаяся живой в продырявленном, как решето, автомобиле, а теперь еще эта свистушка в окне…
Но та, в окне, никак не могла запомнить его лицо.
— Ты слишком нервничаешь, — шепотом сказал он себе.
Но он был человеком довольно педантичным и, вступив на дорогу преступления, верил, что, избавившись от всех следов, человек будет неуловим. После первого раза так и произошло. Теперь, собственно, тоже было так… но план не удалось осуществить полностью. Остался живой свидетель.
Человек усмехнулся, выходя из городка. Эта последняя оплошность должна быть исправлена. Он коснулся пальцами фотографии, лежащей в кармане плаща.
— Здрои, — проворчал он. — Хорошее место. Очень красивое. Хорошо помогает при расстроенных нервах…
Выражение лица у него стало серьезным, он свернул с дороги и нашел свою машину, оставленную в лесочке. Но это уже был не маленький «фиат», а…
Он включил зажигание, и через минуту автомобиль двинулся в сторону далекого города, огни которого светились вдали на линии горизонта. На небе сияла круглая голубоватая луна, освещающая шоссе.
Во второй половине следующего дня полковник сидел в своем кабинете, склонившись над небольшой картой Польши. Рядом с ним, опершись о стол локтями, капитан Зентек всматривался в маленькие красные кружочки и задумчиво водил по ним карандашом, который держал в руке. Потом выпрямился и бросил карандаш на стол.
— Да, шеф… — сказал он без всякого энтузиазма. — Это все, из чего мы можем выбирать. Этот тип водит машину, и, наверное, у него есть собственная, потому что он, по-видимому, переезжал с места на место по всему Побережью. Первая пятисотка появилась в Сопоте примерно через три недели после нападения, но могла быть пущена в оборот немного раньше, чем попала в банк, который ее зарегистрировал. Вы же знаете, что банкнот может долго вращаться среди людей. Впрочем, он тогда забрал много сотен и пятисоток, номера которых в банке не записаны. А это значит, что мог находиться и в других местах, которых мы не в состоянии установить.
— Хм… — полковник постучал пальцем по карте. — Он мог сделать еще одно: поехать на Побережье, там быстро поменять большое количество пятисоток и немедленно вернуться в центральную часть Польши. Тогда наш выезд туда был бы бесцельным… Но этого могло и не быть, тогда выезд может принести пользу. — Он покачал головой. — Во всяком случае — выбора у нас нет. Нам только нужно определить место, куда вам отправиться. Если этот тип появится там только проездом, чтобы обменять банкноты, например, в железнодорожных кассах или в других местах, где всегда толпы народа, тогда нам не удастся ничего сделать. Трудно рассчитывать на кассиров и продавцов в магазинах, даже если дадим им список номеров банкнот. Впрочем, у нас ведь нет этих номеров…
— Даже если бы они у нас были, — усмехнулся Зентек, — не каждый кассир так наблюдателен, как наша подопечная.
— Вот именно! — Полковник посмотрел на часы, взял телефонную трубку и попросил: — Соедините меня с пятнадцатым… Попросите ко мне Калусскую. Занята? Да, хорошо, можно через пять минут.
Он положил трубку, капитан вопросительно на него посмотрел.
— Они уже заканчивают с ней. Полковник усмехнулся. — Интересно посмотреть, что им удастся с ней сделать?
Что-то, наверное, удастся. В голосе Зентека слышались одновременно надежда и сомнение. — Хотя и говорят люди, что женщину делает одежда, но…
Он замолчал и махнул рукой. Полковник снова усмехнулся.
Кто-то постучал в дверь. Вошла женщина лет пятидесяти, одетая в милицейский мундир. Она остановилась у порога.
— Вы вызывали меня, товарищ полковник?
— Да. Как там наша кассирша?
— Еще несколько минут, и все будет готово. Парикмахер уже закончил свою работу. Сейчас мы подбираем ей сумочку и перчатки. — Она невольно рассмеялась, но сразу же стала серьезнее. — Она очень нервничает, бедняжка, и если бы я постоянно не разговаривала с ней, наверное, расплакалась бы. С разными я встречалась девушками. Сами знаете, кого здесь не встретишь. Но такой, чтобы дрожала от страха при виде красивого платья и парикмахера, еще не видела. Это просто неестественно, панове.
— Ну и как это все смотрится? — серьезно спросил Зентек.
— Так, ничего. Сами увидите. Гораздо лучше, чем можно было предположить. Если бы она еще умела во всем этом двигаться. Не говорю уже о туфлях, это для нее настоящая драма. Но так вообще… И она снова
