В коллективе теперь легче дышать станет.
Потому что ее ведь не только не любили, но и боялись. Если, не дай Бог, поссорится с ней кто — обязательно с ним неприятность случится. И вроде бы никак с Риммой эта неприятность не связана, а только обязательно гадость какая-нибудь. Вот, к примеру, случай с Борей с кафедры мериносов, вы его в коридоре встретили, кудрявый такой.
Вызвала его Римма как-то к себе и велела банки с глистами переставлять. А он случайно разбил сосуд с нематодами. Римма раскричалась, тогда Боря тоже ответил ей в том смысле, что сама со своими глистами возись, а его от них тошнит. И что вы думаете? До этого он посылал документы в Штаты на конкурс в университет в Чарльстоне. Была там вакансия, ему уже обещали.., и тут вдруг — сразу же приходит отказ! Или Валентина Холмогорова с кафедры свиноводства. Сделала ей замечание в столовой, так сразу в этот же день, идя домой с работы, сломала ногу. А она женщина крупная, весит много, с трудом перелом зажил, долго в больнице провалялась. Верите, дамы наши считали, что Римма.., ну не то чтобы ведьма, но что-то такое умеет, и на работе в ящике столов держали аметистовые щетки.
— Что еще такое? — удивился Сергей.
— Да вот. — Профессор смущенно протянул ему кусок кристалла. — Когда кристаллы аметиста вот так срастаются в природе, это и называется — аметистовая щетка.
Считается, что это предохраняет от дурного глаза. Лет "пятнадцать назад ездили мы в экспедицию на Алтай, оттуда и привезли.
— Да-да, — рассеянно проговорил Сергей. — Знаете, по некоторым признакам можно думать, что убийца — чужой человек, посторонний.
— А я вам о чем говорю? — обрадовался профессор.
— Но у вас там внизу кто угодно пройдет.
— Да, то есть вечером-то народу немного, может, дежурная и заметит, а днем спокойно можно пройти, — согласился профессор.
— Ладно, — поднялся Сергей, — мне бы еще со сторожем поговорить и с уборщицей.
Кстати, что вы о них мне рассказать можете? Что за люди?
— Васильич в институте немногим меньше меня работает, все его знают.
— А уборщица?
— Анна Давыдовна… Вы знаете, она вообще-то не уборщица. Она раньше на кафедре крупного рогатого скота работала, старшим научным сотрудником. Но вот года два назад несчастье у нее случилось, — профессор поморщился. — Не подумайте, что я сплетни собираю. Просто столько лет в одном котле варимся, все про всех знаю. Так вот, от Анны муж ушел. И она на этой почве даже в больницу попала, в клинику нервную. Долго болела, похудела — одни глаза остались. Раньше-то видная женщина была.
А потом выписали, куда идти? Ей пятьдесят лет, кто возьмет на приличное место? Ставка у нее маленькая была, хоть и кандидат, почти доктор, но сами знаете, какие сейчас в науке заработки. Вот она и попросилась к нам уборщицей. Так ей удобнее — неполный рабочий день, она говорит, что еще где-то подрабатывает. Вы поговорите тут у меня, я выйду. И еще, — он остановился и поглядел Сергею в глаза, — вот как раз у нее-то с Риммой никаких конфликтов не было, никогда. Она женщина безобидная.
Через минуту в дверь заглянула женщина и молча остановилась на пороге, устало опустив руки.
— Садитесь, — кивнул Сергей. — Вы — Анна Давыдовна Соркина?
— Да, — еле слышно ответила она.
На лице женщины, усталом и равнодушном, жили одни глаза. Глаза выделялись, как будто они были совсем не с этого лица.
В них тоже было страдание, но они были живыми. Сергей задумался — где он видел такие глаза. И только под конец беседы вспомнил, что глаза эти он видел в Русском музее на картине художника Александра Иванова «Явление Христа народу», когда был там много лет назад на экскурсии в восьмом классе.
Женщина села и ответила на все его вопросы спокойно и подробно, ничуть не смущаясь. Сергей вспомнил, что и ребята, которые выезжали по сигналу на труп, рассказывали, что свидетельница попалась толковая, не падала в обморок и немногословно, но четко отвечала на поставленные вопросы.
Мертвую Римму она не боялась, к выпавшему из банки цепню относилась совершенно спокойно. Теперь понятно, почему, думал Сергей, она сама биолог.
После его ухода профессор Земляникин заглянул в собственный кабинет. Анна Давыдовна сидела в кресле, закрыв глаза.
— Анна Давыдовна, вам плохо? — испугался профессор.
— Что вы, не надо беспокоиться, просто устала. — Она сделала попытку встать.
— Сидите, отдыхайте, — замахал он руками:
— Трудно вам, при такой работе?
— Кому сейчас легко, — отшутилась она.
— Помнится, говорили вы, что родственники в Израиле, — неуверенно начал профессор, — может быть, вам к ним уехать… совсем. — И, поскольку она молчала, продолжал увереннее:
— Голубушка, что вам тут.., одной-то? А там все-таки.., родственники и опять же пенсия какая-нибудь.
— Мне до тамошней пенсии рано, я и до нашей еще не, дослужилась. Спасибо вам, Сергей Аполлинарьевич, за заботу, — она тяжело поднялась, — пойду я.
Глядя ей вслед, профессор Земляникин скорбно покачал головой.
Анна Давыдовна вздохнула и закрыла за собой дверь. Славный человек, Сергей Аполлинарьевич, искренне желает ей добра, жалеет… В наше время люди отвыкли от жалости, у каждого свои проблемы, а профессор Земляникин всегда был хорошим человеком. Когда она лежала в больнице, Сергей Аполлинарьевич даже навестил ее однажды, в какой-то праздник, фруктов принес…
Еще с улицы Витя Петренко услышал раскаты зычного командирского баса. Ясно:
Мадам на мостике.
Когда он вошел в кабинет, она как раз обрабатывала безответного Судакова.
— Ты, конечно, накладные по пластиковым трубам не подготовил?
— Подготовил, Марианна Валерьянна.
— Тогда, значит, счета для «Трех граций» не оформил?
— Оформил, Марианна Валерьянна.
— Значит, факс в «Мессалину» не отослал?
— Отослал, Марианна Валерьянна.
— А прайс из «Бахчисарайского фонтана» получил? — Нет, не получил еще.
— Ну я же знала! Я знала, что у тебя ни черта не сделано! Тебе ничего нельзя поручить! Тебя везде надо подталкивать!
В коммерческой структуре так не работают!
Ты у меня в шесть секунд вылетишь на улицу.
С каждым ее словом Судаков все ниже и ниже пригибался к столу.
— Но, Марианна Валерьянна, — сделал он жалкую попытку вклиниться с оправданиями.
— Никаких «но»! — припечатала она его пудовым окриком, развернулась на месте и строевым шагом, от которого закачались люстры и задребезжала посуда на полке, направилась в свой кабинет.
— Марианна Валерьянна, — робко пискнула показавшаяся в дверях Людочка Петушкова, — к вам «крыша» пожаловала.
Марианна помрачнела, окинула Людочку суровым взором, распахнула дверь своей «парилки», как называли ее личный кабинет подчиненные, и, чуть ниже, чем обычно, бросила:
— Зови.
В «парилку» проследовала традиционная «тройка»: бригадир Денис, пошустрее, посообразительнее и поменьше ростом, чем его коллеги: Вася — здоровенный, широкоплечий, неповоротливый с виду, в недавнем прошлом — борец-тяжеловес; и Андрей — тощий, сутулый с лицом землистого цвета и пустыми невыразительными глазами. Его рыбий взгляд почему-то наводил на всех ужас.
От него веяло таким холодом, что Люда Петушкова вздрогнула и закрыла форточку.
— Ну его, — сказала она Судакову почти шепотом, — я что-то так этого худого боюсь!
— Да брось ты, — Судаков встал из-за стола и потянулся, хрустнув пальцами, — я нашу Мадам боюсь гораздо больше: я на Мадам поставлю десять к одному. Давай-ка, пока они там отношения выясняют, мы кофейку дернем. Вот и Витька с нами выпьет, а он небось и печенья принес.
Из «парилки» доносились приглушенные голоса. Голос Мадам был гораздо слышнее тенорка Дениса. От минуты к минуте Мадам набирала большую мощь, и скоро стали отчетливо слышны все слова:
— Ты меня, мозгляк уголовный, на понт не бери! Я таких покупаю коробками! Если надо, я и до Кирпича дойду!
В ответ послышался примирительный пассаж Дениса, и разговор перешел в более мирное русло. Кофе был выпит, и Людочка поскорее вымыла чашки, чтобы скрыть следы преступления.
Наконец дверь открылась и, поскольку открылась она без грохота, стало ясно, что это не Мадам. «Тройка» покинула кабинет, Денис шел замыкающим. Задержавшись у Витиного стола, он восхищенно произнес:
— Ну хозяйка ваша дает! Потрясающая баба! Настоящий авторитет!
В дальнейшем день прошел как обычно.
На следующее утро Витя подошел к офису фирмы без пяти десять. Людочка топталась перед дверью.
— Ой, Вить, хорошо, что ты пришел, что-то еще заперто. Я без четверти пришла, так с тех пор и стою. Николай-то сегодня к зубному отпросился, а почему Мадам нет — ума не приложу. Первый случай в истории.
Витя подергал дверь, она была прочно заперта. Он постучал легонько, чтобы не привлекать внимания.
— Думаешь, дежурный заснул? — в сомнении проговорила Людочка. — Но где же все-таки Мадам?
